Что мы помним про наш 1961 год? Так, не особо напрягаясь и не ища спасения в Википедии? Само собой, – Гагарин. 12 апреля – это наше все! Солнце русской поэзии двадцатого века! Чуть отдышавшись, мы в силах добавить к полету "Востока" и случившийся в том же году полет "Востока-2" с Германом Титовым, уже довольно осмысленный в плане человеческого пребывания. А любители и знатоки наверняка добавят и иные подобные победы – вроде первой в истории радиолокации Венеры или абсолютного рекорда в авиации: 28 апреля летчик-испытатель Г. К. Мосолов на самолете Е-66А (истребитель МИГ-21Ф с дополнительным жидкостным ракетным двигателем) совершил горизонтальный полет на высоте 34 200 м.
Вспомнит кто-то и иные технические достижения СССР, выпавшие на тот год: осенью СССР осуществил и по сей день самый мощный в истории Человечества ядерный взрыв – на Новой Земле была приведена в действие сброшенная с самолета водородная бомба в 50 мгт. А месяцем ранее был произведен первый подземный ядерный взрыв на новом полигоне под Семипалатинском. Обратной же стороной подобных успехов стала авария 4 июля атомной подводной лодки К-19 проекта 658, в результате которой восемь человек погибло от облучения.
Ценители же советского киноискусства помнят, что на экраны вышли в тот год «Девять дней одного года» М. Ромма о самопожертвовании физиков-ядерщиков, ставшая популярной «Алешкина любовь» С. Туманова и Г. Щукина о молодых геологах, уморительные «Самогонщики» Л. Гайдая о почти крамольной внутренней свободе простого человека и первый фильм А. Тарковского «Каток и скрипка», в котором лишь немногие смогли предугадать дебют будущего классика мирового кино.
А 30 апреля в Антарктиде врач-полярник Леонид Рогозов сам себе выполнил операцию по удалению аппендикса… гвозди бы делать из этих людей!..
Наверняка, многие из тех, кто постарше, припомнят и то, что первого января в СССР началась очередная (пятая из шести) деноминация, или, как тогда официально называли, «изменение масштаба цен». Старые деньги менялись на новые, номинал которых был уменьшен в десять раз. В той же пропорции менялись контролируемые государством (то есть, практически все) цены и зарплаты, а также записи на банковских счетах. Период совместного хождения старых и новых дензнаков составлял три месяца, после чего старые переставали считаться законным платежным средством. Впрочем, «медные» монеты достоинством в 1, 2 и 3 копейки оставались в обороте и сохраняли прежнюю номинальную стоимость – они, кстати говоря, пережили и предыдущую деноминацию 1947 г. Зато появились отсутствовавшие ранее монеты в 1 рубль и в 50 копеек, меняли свой фасон «пятачки», «гривенники», «пятнарики» и «двугривенные», а кроме того, вместо старых вводились нарисованные все тем же Иваном Дубасовым новые бумажки прежнего, однако, отличного от привычного нам сегодня «развеса»: рубль, трешка, пятерка, десятка, четвертной, т.е. 25 рублей, пятьдесят рублей и сто. Надо сказать, что не только развес, но и фоновые цвета этих бумажных билетов в большей степени соответствовали русской традиции XVIII-XIX веков, нежели у нынешних денег.
И, наконец, склонные к исторической рефлексии не преминут отметить XXII съезд КПСС – тот самый, на котором постановили вынести Сталина из Мавзолея и ликвидировать установленные повсеместно изображавшие его идолы. А также приняли новый устав и новую программу партии, обещавшие, помимо прочего любопытного, построение к 1980 г. в СССР коммунистического рая. Именно там Хрущев произнес свое знаменитое: "Цели ясны, задачи определены – за работу, товарищи!"
Ну, что еще? Да, в общем, все – не так ли? Общая картина расцвета хрущевской Оттепели – вполне целостная и адекватная – едва ли нуждающаяся в дополнениях. Ну, разве только – самую малость...
Самую малость... Стоит на живописном берегу Оки город Муром. Стоит уже едва ли не тысячу лет – ныне достойная цель для туристической поездки: старинные церкви, великолепные виды, неплохой музей... В те, однако, годы "социальное лицо" у этого места было не столь гламурным. Муром был, так сказать, типичным городком "101 километра" от Москвы – именно сюда селились те, кому в Москве жить возбранялось. Или же те, кого из Москвы выдворяли – например, осужденные за тунеядство, уличенные в занятиях проституцией и т.п. В общем, концентрация подобной публики, имевшей "по жизни" весьма напряженные отношения с правоохранительными органами, была в городе, надо думать, повышенная, а условия жизни – не Бог весть: райцентр Владимирской области, да еще на самом ее краю, на границе с Горьковской – что, как уже в наши дни показали географы, являлось само по себе довольно негативным социально-экономическим фактором.
26 июня старший мастер завода им. Орджоникидзе Ю. Костиков по пьяни попытался на ходу залезть в кузов грузовика, сорвался и, упав на асфальт, разбил голову. На беду, мимо проезжал начальник горотдела милиции – судя по всему феерический идиот, так сказать гоголевского или, лучше, салтыковощедринского разлива. Тот не придумал ничего лучше, чем отправить Костикова в камеру "предназначенную для водворения пьяных". О том, чтобы вызвать для осмотра хотя бы фельдшера милицейские мозги даже не задумались. В камере задержанный провел ночь. А утром впал в кому. Умер он не приходя в сознание от кровоизлияния в мозг.
Практически сразу после смерти Костикова по городу распространились слухи о том, что он умер в результате нанесенных в милиции побоев. Это сразу стало известно властям и уже 29 числа прокуратура возбудила уголовное дело по факту смерти. Дело это, однако, возбудили скорее всего для отвода глаз: никто уличать милицию в действительном преступлении – непроведении положенного медосвидетельствования, повлекшем смерть задержанного – обвинять не собирался. Убедившись в отсутствии доказательств нанесения побоев, следствие решило этим и ограничиться, и в тот же день на собрании заводского актива прокурор вместе судмедэкспертом выступили с докладом "об истинной причине смерти мастера Костикова".
Врать, однако, было поздно.
Маляр-художник того же завода сорокапятилетний Михаил Панибратцев, уверенный в том, что Костикова убили в милиции, вместе с несколькими рабочими посетил морг, лично пообщался с судмедэкспертом и, почувствовав, как видно, что власти темнят, расценил это как подтверждение правоты своих подозрений. Он предложил своим товарищам написать лозунг "Смерть убийцам" и с таковым идти на похороны, назначенные на 30 число. Затем он сам изготовил такой лозунг.
Этот транспарант действительно был поднят над колонной пришедших на организованные дирекцией похороны. Транспарант изъяли, но Панибратцев, выскочив из общей колонны, и с криком "Бей гадов!" бросил два первых камня в окна райотдела милиции. Вслед за ним на оплот правопорядка посыпался град камней. После этого траурная процессия (и Панибратцев с нею) двинулась на кладбище, однако, у входа в райотдел возникла отдельная агрессивная и нетрезвая толпа, не имевшая отношения к заводу им. Орджоникидзе – эти люди перевернули милицейский автомобиль и, используя его в качестве трибуны, начали стихийный бестолковый митинг.
Что же касается Панибратцева, то этот человек имел все основания не любить правоохранительные органы: в 1941 г. он получил десять лет лагерей по ст. 58-7, то есть, однозначно – ни за что. Михаил отсидел из них восемь, а в 1956 г. приговор был пересмотрен в порядке надзора, но не отменен, а переквалифицирован на ст. 95 ч.1, по которой можно было дать до трех месяцев заключения, максимум. Понятно, что ни извинений, ни компенсаций бедолага не получил, а наоборот – попал в списки подозрительных и ненадежных.
Но вернемся на митинг перед горотделом милиции. Председатель муромского горисполкома Сорокин попытался успокоить толпу. Он произнес какие-то слова с вышеупомянутой импровизированной трибуны, однако следующий выступающий – какой-то оставшийся навеки неизвестным солдат – закричал, чтоб не верили начальнику, приводя при этом легко воспринятый публикой аргумент: ему-де Сорокин обещал оформить прописку после армии в квартиру матери, а обещания не выполнил! А уже следом за солдатом слово взял тридцатидевятилетний канализатор комбината "Красный луч" Сергей Денисов, имевший за спиной три класса образования, две судимости по малозначительным статьям и двоих детей 11 и 13 лет. На момент начала бунта Денисов находился в КПЗ, куда был помещен за драку с братом. Услышав шум на улице, он попросил надзирателя выпустить его во двор, якобы из-за плохого самочувствия. Однако, оказавшись во дворе, он бросился к воротам и присоединился к толпе с криками "Бей фашистов! Бей гадов! Освобождай арестованных!" Он стал кричать, что в милиции задержанных бьют, а в лагерях вообще убивают, "за это работников милиции надо убивать как гадов" – в подтверждение своих слов он показывал левый бок со следами побоев (полученных на самом деле в ходе драки с братом).
Это был критический момент в развитии событий: после него "хулиганствующими элементами было подожжено дежурное помещение, а потом и автомашина, а внутри помещения начался настоящий погром". "Началось жестокое избиение работников милиции, дружинников и других должностных лиц, наводивших порядок".
Между 18 и 19 часами толпа ворвалась в здание горотдела милиции и уполномоченного КГБ. Народ рубил топором мебель, выбросил на улицу сейф с секретными документами, много документов уничтожили. Милиционеров силой вытаскивали на улицу, избивали – несмотря на то, что они, защищаясь, применяли оружие. Толпа взломала кирпичную стену КПЗ, откуда освободила 26 человек, арестованных за уголовные преступления и 22 человека, задержанных за хулиганство. Было похищено 60 стволов оружия и множество боеприпасов. Здание горотдела было выжжено изнутри, пятеро милиционеров и прокурор города – избиты. Огнестрельные ранения получили двое нападавших. Вся эта вакханалия продолжалась пять часов.
В рамках расследования дела о массовых беспорядках было арестовано 19 человек – 8 собственно за беспорядки (ст.79) и 11 – за "хулиганские проявления" (легкая ст. 206). 3 августа прокурор утвердил обвинительное заключение. Суд решили превратить в публичное мероприятие – проводить его постановили в Муромском клубе строителей, где был зал на 300 мест. Все они в ходе трехдневного процесса были заполнены специально подобранной массовкой, прилежно игравшей роль хора: когда надо – аплодисментами, когда надо – правильными выкриками из зала. Требование гособвинителя приговорить троих обвиняемых к смертной казни вызвало аплодисменты, а вынесенный жесткий приговор – овацию. В день приговора – 11 августа – на всех предприятиях города прошли митинги и собрания, на которых работники заученными фразами клеймили кого положено и подтверждали верность режиму.
Однако и тут не обошлось без осечек. Некто Владимир Струнников, тридцатипятилетний отец двоих детей, рабочий фанерного завода с пятиклассным образованием и судимостью по ст. 74 УК РСФСР, выступил перед согнанными на митинг рабочими своего цеха, заявив, что осуждение произведено незаконно, большинство осужденных невиновны. Он призвал всех прекратить работу в знак протеста. Коллеги в ответ промолчали и тогда Владимир один ушел из цеха. Зайдя домой, он переоделся, затем пошел в ресторан, выпил там триста грамм водки, после чего отправился в парк культуры и отдыха. Там он увидел место, где собралось человек пятьдесят молодежи, подошел к ним и начал призывать их присоединиться к его протесту. Арестовавшим его милиционерам он сопротивления не оказал. Струнникова приговорили к семи годам лишения свободы. Впрочем, в 1965 г. он все-таки был реабилитирован постановлением президиума Верховного Суда РСФСР.
Эхо муромских событий нет-нет, да и прорывалось позже – так, 25 августа на стене дома в Коврове (та же Владимирская обл.) была обнаружена надпись "Отомстим за муромлян!", а на другой: "Долой коммунистический режим. Молодая гвардия".
Но были и другие последствия – не в пример более серьезные.
