Мюнхенская речь президента России стала одним из самых обсуждаемых политических манифестов последнего времени. Хотя текст ее вполне известен, не вполне ясным остается, как именно ее интерпретировать – причем начиная с самых “простых” вопросов: что собственно было сказано, кому именно и зачем (т.е. на какой эффект было рассчитано это, несомненно, политическое действие). Один из вариантов ответа на эти вопросы предлагает эксперт комитета Госдумы по СНГ и связям с соотечественниками Дмитрий Куликов. Интервью взял Виталий Лейбин.
Как понимать последние внешнеполитические заявления российского руководства, каковы смысл и ситуация, в которых была произнесена “мюнхенская речь” Путина и последующее обсуждение?
Предлагаю начать с ситуации. Причем ситуации не в масштабе одного месяца, а в масштабе одного-двух лет. Я бы утверждал, что, скорее всего, в ближайшие годы Соединенные Штаты будут вынуждены развивать свою экспансию.
Сейчас в публицистике, в кружках и клубах много рассуждений о том, что Америка в Ираке на грани краха, что она будет вынуждена сворачиваться, уходить из региона. Но я считаю, что этот тезис – поверхностный: любые действия будут определяться экономической ситуацией США. В перспективе 2-3 лет никакими обычными, стандартными, опробованными способами решить проблему дефицита бюджетов всех уровней и долгов американское правительство не сможет.
Политическая элита Соединенных Штатов стоит перед сложным выбором. Вариант первый – сворачивать военное присутствие в Ираке и вообще за границами, проводить девальвацию доллара, привести доходы в соответствие с расходами. Использовать “поражение” для того, чтобы проанализировать проблемы пройденного периода, сделать выводы и начать думать о своей политике с “нулевой точки”, без груза прошлого, без необходимости совершать вынужденные действия, только потому, что они диктуются логикой всей предыдущей политики. То есть делать примерно то же, что Россия делает после распада СССР.
Это, наверное, самый разумный путь, но он же и самый нереализуемый для американцев. Потому что последствия такого шага для США будут а) очень тяжелыми, б) с их точки зрения неуправляемыми и в) все затраченные на Иракское “предприятие” и другую гегемонистскую экспансию деньги нужно будет записать в “Балансе страны” в графу – Убытки, а не в графу – Прибыль и Дивиденды. Всего этого американский “бизнес-мозг” допустить не может.
Управляемость, предсказуемость – это то, за что американцы в политике борются, чего добиваются в первую очередь. Часто не так важно, есть конфликт или его нет. Пусть даже и конфликт, если они могут им управлять или думать, что они им управляют. А если уходить, оборачиваться вовнутрь, то это значит, что резко возрастает самостоятельность других стран: Китая, Индии, России. Это очевидно. Менее очевидно, что в этом случае резко возрастает субъектность и европейских стран, на что Америке особенно трудно будет пойти. Появление других сильных игроков означает потерю контроля. Иными словами, есть риск, что, оборачиваясь внутрь себя, Америка на собственных плечах привела бы других в те сферы, которые управляются сейчас исключительно США, считаются зоной их национальных интересов. В частности, в этом случае Штатам будет не до нашего ближнего зарубежья – Грузии, Украины, Казахстана и др. Каковы будут успехи России на постсоветском пространстве, если ей не мешать и не вредить? Но и многое другое может произойти, возможно, более существенное для американцев, – пресловутый “многополярный мир” обретет реальность.
Этот вариант неприемлем для них, трудно себе представить, что американцы на это пойдут. Но ведь экономические проблемы никуда не дернутся сами по себе. Значит, остается только один выход – продолжать и развивать экспансию. А это значит – развивать кризисные точки за пределами своих границ, причем в долгосрочной перспективе. А наличие глубоких долгосрочных кризисов позволит отчасти решить, отчасти замаскировать внутреннюю проблематику, работать с проблемами по принципу “война спишет все”.
Итак, первый тезис: политика США будет в перспективе нескольких лет экспансионистской, с использованием кризисов и управляемых конфликтов.
А о чем мы говорим? Есть ли такой субъект политики в США, мотивы которого можно так анализировать? Не получается ли в жизни так, что побеждает не замысел, а некоторая естественная инерция?
В США, безусловно, есть субъект политики. Правда, он сложно устроен, нельзя сказать, что это некий определенный человек или организация. Я вообще не двигаюсь в логике “закулисья” и заговора. Но я считаю, что действительно мир устроен так, что в нем ставятся цели, приоритеты, выстраиваются проекты и программы действий. Эти проекты и программы выстраиваются на основе анализа ситуации. Конечно, есть вопрос реализации целей, здесь всегда сложности, получается не совсем то, что кем-то задумалось. Это вопрос анализа: учтены ли в замысле все факторы, как именно поведут себя партнеры и контрпартнеры. Но цели ставятся, программы существуют, и мы прекрасно знаем, что в Америке огромный кластер людей работает в этой области.
Конечно, моя аналитическая схема является несколько огрубленной в целях нашего сегодняшнего разговора. Но я точно знаю, что для того чтобы что-то содержательно обсуждать, нужно для начала положить определенную схему-принцип. Потом можно будет с ней работать, проверять на внутреннюю непротиворечивость, уточнять деталями, определять область ее применимости. Но мы обязаны в начале рассуждения положить схему-принцип, иначе все дальнейшее рассуждение повиснет в воздухе.
Что следует из тезиса о ситуации, в которой находятся США?
Если мы принимает тезис, то можем определенно утверждать, что новая война на Ближнем Востоке будет. Понятно, что в конфликт будет втянут Иран. И понятно, как именно он будет втянут. Действительно, сейчас это уже стало чуть ли ни общим местом: конфликт между суннитами и шиитами – значимый, и на него можно накрутить все в этом регионе. Причем при развитии суннитско-шиитского конфликта американцы получат возможность уйти, не уходя. При развитии конфликта американцы уйдут на корабли и самолеты, все наземные боевые действия ведут между собой местные силы. Американцы же займутся своими излюбленными бомбардировками.
Война на Ближнем и Среднем Востоке – это, скорее всего, дело времени, но весьма короткого. Разворачивание конфликта должно произойти до ухода Буша со своей позиции, и кто бы ни пришел ему на смену, он должен будет иметь дело с ситуацией на порядок более сложной.
Судя по мюнхенской речи Путина, у него есть какая-то такая картина в качестве базы рассуждения.
Я не утверждаю, что у него именно такая картина, но то, что она есть и что он действует, руководствуясь некоторой подобной картиной, – очевидно. Поэтому следует констатировать, что реакция на выступление президента была неадекватна как на Западе, так и у нас. Никто не стал обсуждать содержание речи, никто не обсуждал, что делал Путин, каковы были его цели. Все обсуждали только в следующих координатах: это шаг к Холодной войне или это не шаг к Холодной войне. Ладно бы только западная пресса, но неужели наши публицисты считают Путина настолько идиотом, что он решил начать Холодную войну, и в этом была его цель? Как можно себе вообразить политика, имеющего такие странные цели? Более реалистично предположить, что идиотизмом страдают как раз публицисты.
Что именно, по-моему, делал Путин? Имея в виду некоторое понимание следующего шага американской политики, президент заявил, что Россия (1) не будет участвовать в этой игре, (2) не будет ее поддерживать, (3) займет позицию, которая будет антагонистична американскому плану. Сейчас слово за американцами. У них есть выбор – либо начать разговаривать с Россией по существу ситуации и выстраивать некоторую политику, в которой у России будет определенное место, которое нас устроит, либо Россия будет вести свою собственную политическую линию. Путин показал в Мюнхене одно – США не управляют Россией. Те, кто так думал, – ошибаются. И главное, что сказал своей речью Путин для американцев: подумайте, стоит ли усугублять и развивать конфликт на Ближнем Востоке, – Россия будет жестко против этого. Всеми возможными силами. В итоге все равно придется свернуться, но убытки будут еще больше. Я лично не верю в то, что это остановит США. Но попытку это сделать Путин, безусловно, предпринял. И попытку сильную и качественную.
То есть речь Путина – это объявление независимой политической позиции России и предложение другим определиться по отношению к этой позиции.
Но такая острая публикация позиции – это же огромный риск.
Поступок, конечно, рискованный. Но я считаю, что президент не мог этого не сделать, потому что момент принципиальный. В любом случае американцы будут давить на Россию – либо втягивая в ситуацию на своей стороне, либо наказывая за непослушание.
Метод понятен: сейчас американцы говорят, что они не могут победить в Ираке, потому что им мешают Иран и Сирия, потом они скажут, что они не могут победить Иран и Сирию, потому что им мешают Китай и Россия. Это будет произнесено обязательно, и речь министра обороны США Гейтса о том, что Россия может представлять угрозу для США, понятна как раз в этой логике.
Если мы не сказали, что именно мы принимаем, а чего нет, с чем согласны, а чем нет, то мы будем втянуты в ситуацию вне этих различений, целиком, например, как враг во всем. Нельзя было упускать момент – немногим позже, во время споров вокруг уже горячей ситуации, голос России не был бы услышан. Сейчас же есть некоторый шанс, тем более что это выступление западная аудитория услышала не только в пересказе публицистов, но и целиком, в прямой трансляции.
Путин попытался задать минимальное пространство для самоопределения западных стран в отношении независимой (суверенной) России. В этом и есть смысл его действия.
Насколько важно то, что речь была произнесена в Европе? Насколько она была обращена именно к европейцам?
Неправильный вопрос. Заявленная позиция не может быть в отношении кого-то, если это настоящая позиция. Если врать, то можно одно – одним, другое – другим. Но если ты формулируешь реальные принципы действий, то это обращено ко всем.
Можно еще раз объяснить, другими словами. Было сказано, что повторения позиции, которая была завялена Россией после 11 сентября, не будет. Повторения позиции после 1991 года – тоже не будет. В 90-х мы пошли навстречу западным партнерам. Сенатор Маккейн лжет, когда утверждает, что “Холодную войну выиграли не Соединенные Штаты, а Альянс”. Никакую Холодную войну никто не выигрывал, а мы ее не проигрывали. Советский Союз начал свою модернизацию и не справился с управлением этим процессом в силу многих факторов, одним из которых были Соединенные Штаты и их политика. Но только одним из факторов. Задача реформы страны и общества была поставлена нами самими внутри нашей страны, нашим обществом, и не под западным давлением. Здесь не место обсуждать, как именно Советский Союз не справился. Скажу только то, что у меня есть гипотеза, что мы как СССР управленчески не были способны осуществить такой проект модернизации.
Мы не считаем себя проигравшими в Холодной войне. Это – ложная идеология, которую нам навязывают. Фактически мы в начале 90-х предложили американцам сценарий нового партнерского мира, который те на словах вроде бы приняли. Но реализовывали американцы все эти годы свой собственный сценарий, в котором места России не было.
После 11 сентября Путин звонит Бушу и предлагает новый союз, теперь против терроризма. И опять на словах союз был заключен, но фактически США реализовывали свой сценарий, в котором война с терроризмом являлась лишь прикрытием. России в нем опять не оказалось места. Могла поэтому сложиться иллюзия, что в новом кризисе Россию можно будет опять грубо и цинично использовать.
Поэтому сейчас Владимир Путина сказал: “Мы вам не верим”. Читать следует так: “Безусловной поддержки вашим действиям не будет, если у вас есть планы, вы будете вынуждены их с нами обсуждать и добиваться нашего согласия на эти планы“.
Но речь обращена и к европейцам тоже, потому что у них точно такая же ситуация самоопределения. Западная Европа после Второй мировой войны, а Восточная – после распада СССР находятся под протекторатом США. И вопрос о том, в какой мере можно не поддерживать планы США, останется ли Европа под полным контролем или возможна некоторая собственная внешнеполитическая линия, будет важнейшей темой европейского интеллектуального обсуждения и политического самоопределения.
Не переоценивает ли наше руководство собственный масштаб? Нужно ли идти на риск конфронтации с США? Возможна ли такая ситуация, при которой Америка ведет свою игру, а мы занимаем нейтральную позицию и решаем свои внутренние проблемы?
Мы и так занимаем нейтральную позицию. Я уверен, что у нашего руководства нет никакого желания ввязываться в какой-либо геополитический конфликт. Но нейтральная позиция – не значит никакая. Для того чтобы занять нейтральную позицию, нужно ее еще суметь занять, доказать свое право на такую позицию. Владимир Путин довольно ясно говорит о том, что мы не собираемся объявлять антиамериканский фронт, но и поддерживать действия США тоже не будем. В течение всех 90-х у нас не было вообще никакой позиции, то есть она ничем не отличалась от позиции Соединенных Штатов. Единственное, что мы в 90-е могли себе позволить, – это разворот самолета Примакова.
Теперь о том, достаточно ли у нас сил. Скорее всего, недостаточно. Но История вообще –пространство необходимости, а не возможности. Я это иллюстрировал на ситуации США – есть возможность переориентировать вовнутрь и прекратить экспансию, но необходимость заставляет двигаться дальше. То же самое и у России. Теоретически сил у нас маловато. Но есть ли у нас возможность сейчас промолчать? Нет такой возможности, потому что если мы не займем позиции, то нас грубо и вульгарно используют.
Политика – это всегда деятельность в условиях недостаточности средств. Только нужно понимать, что и у США тоже есть дефицит средств по отношению к их объекту воздействия. Эти объекты у России и Америки разного масштаба, но дефицитность средств – сходная. Не надо из-за этого падать на колени и посыпать голову пеплом, но понимать недостаточность средств надо.
А другие потенциальные игроки, такие как Китай, заняли позицию?
Думаю, что нет. У них и не было ситуации для этого. Китаю в одиночку тоже “не с руки” слишком резко обозначать свою самостоятельность. В некотором смысле про Китай ни у кого и не было иллюзий, что он способен сейчас на резкое самоопределение. А Россия для партнеров и контрагентов последние годы была загадкой. До последних лет вообще было непонятно, способна ли России не то что на антиамериканскую позицию, а хотя бы на реально нейтральную (т.е. такую позицию, которая не позволит США употреблять Россию в своих интересах). Заняв такую позицию, руководство России создало ситуацию, в которой легче публично объявлять о своей позиции и другим потенциальным игрокам.
Как можно из этой логики описать вероятное будущее?
Одно понятно – будет расширяться конфликт на Ближнем Востоке. И второе тоже – США будут давить на Россию, вынуждая к потере позиции.
Первое направление давления – это тема “энергетической дубинки”, вхождения на наш энергетический рынок и т.п., вторая – это тема демократии и прав человека. Это – тематизация. Кроме того, есть ресурсы, которые можно задействовать. Есть противоречия в нашем “ближнем зарубежье”, например, вокруг Грузии. Американцы в силах принять решение об обострении здесь конфликта, вплоть до горячей формы. Также никуда не делась Украина. Обострение перманентного управленческого кризиса там тоже может произойти в любой момент.
Появилась новая ситуация в Белоруссии. Я считаю, что российское руководство здесь действовало правильно, в давно заявленной логике. Мы здесь не стали занимать позицию, вроде стандартной американской, мол, “диктатор Сомоса – сукин сын, но он наш сукин сын”. Россия не стала делать исключения из своих принципов для господина Лукашенко.
Лукашенко, наоборот, занял на редкость дурацкую позицию. Он пытается шантажировать Россию. Ни к чему хорошему это его не приведет. Ему следовало бы помнить судьбу Милошевича, который пытался “разводить” то Россию, то Америку, а закончилось это смертью в Гаагском трибунале.
И конечно, нашим спецслужбам неплохо было бы сейчас заняться охраной Лукашенко, потому что он в запале шантажа очень грубо ругает Россию и Путина. Это публикуется, в том числе и на Западе – теперь смерть Лукашенко могла бы быть интерпретирована следующим образом: “кровавый путинский режим и имперская Россия” уничтожили президента соседней страны, который посмел выступить против него и его “энергетической дубинки”. Так могла бы возникнуть еще одна зона нестабильности и угроз вокруг России. В определенном смысле то, что я сейчас сказал, – это “черный юмор”. Но в каждой шутке есть, понятно, доля шутки. Выйдя на баррикаду против России, Лукашенко подставился, причем не перед Россией. В любом случае, я не исключаю и третьего сценария, когда любыми средствами будут пытаться дискредитировать самого Путина.
А почему американцы не могут просто проигнорировать позицию России?
Во-первых, содержательно позиция достаточно сильная, ее трудно оспаривать по существу. Заметьте, прошла уже неделя, но возражений по существу так и нет. Мы услышали только заявления, прямо как у Ильфа и Петрова, – “Сам дурак”. Во-вторых, уже был эпизод с попыткой заявить позицию перед войной в Ираке, причем не только у России: был недоделанный треугольник Париж-Берлин-Москва. Отношения США с Китаем будут осложняться сами по себе. Так что всю мировую ситуацию проигнорировать будет сложно.
Причем, заметьте, нельзя поставить знак равенства между заявлениями Уго Чавеса, Ким Чен Ира и Владимира Путина. Все-таки степень влияния на Европу, Китай и мусульманский мир заявления российского руководства существенно выше, чем всего того, что кричит Чавес.
Как можно интерпретировать завершение локального эпизода с Грузией?
Ближайших краткосрочных целей Россия добилась: эскалации конфликта, которая могла произойти, удалось не допустить. Сейчас Россия пытается вернуть ситуацию в более или менее спокойное русло. И ничего больше, никаких принципиальных изменений.
Понятно, что есть параллельная ситуация с Косово. Мне кажется, что американцы вполне сознательно добиваются признания независимости Косово. В том числе и потому, что это породит целый ряд конфликтов, в частности на постсоветском пространстве. России будет трудно сдерживать активность и Абхазии, и Южной Осетии, и Приднестровья. Да и внутрироссийские сепаратисты могут “оживиться”. Каждый такой конфликт – ресурс американского влияния.
Сейчас, после выборов 2006 года на Украине, какие ресурсы влияния остались у США?
Все, что были, – остались. Я рассматриваю ситуацию там как временно замороженный конфликт, никто не получил решающего преимущества. Американцы пока находятся в ситуации наблюдения. А “Партия регионов”, похоже, находится в проблемной ситуации и не очень понимает, что делать.
Россия, похоже, не имеет сейчас политики на Украине. Для политики нужно, чтобы были определившиеся субъекты, с кем можно разговаривать. А разговаривать с США по поводу Украины, похоже, бесполезно.
Совершенно нет уверенности в том, что США не переоценивают возможности управления конфликтами. Есть естественные ограничения управления миром – страны-объекты манипуляции могут в какой-то момент осознать свою роль и выбрать для себя свой путь. Так, скажем, трудно представить себе восточную половину Украины, которая втянута в конфликт против России. Осознание своего зависимого положения и несогласие с этим иногда приносит сюрпризы.
А есть ли формы самоизоляции России от возможного втягивания в конфликты? Например, в качестве смелой меры, почему бы не пригласить в качестве миротворцев в Грузию европейцев?
Во-первых, такого предложения нет. Европейцы никогда туда не пойдут. Европейцы хотят, но не могут выйти из Афганистана, они сидят в Ливане, а еще они в Грузию поедут… Как вы себе это представляете? Да и США им не позволят этого. Всем удобно, что это – зона ответственности России, тем более что за проблемы в регионе можно с России же и спрашивать. Со стороны грузинского руководства все такие прожекты – это форма обмана. Единственное, чего добивается Саакашвили, – это вывода российских миротворцев, возможно, с имитацией замены. Это позволит начать “воссоединение грузинских земель” военным путем в любой момент. Российские войска действительно там выполняют миротворческую функцию – пока они там, войну начать сложно.
Теоретически мы могли бы согласиться на европейские войска, введенные туда в достаточном количестве, но мы не можем согласиться на украинские войска, которые предлагает Грузия. Они не будут миротворческими, потому что не смогут выполнить свою функцию.
А что речь Путина означает для внутренней ситуации?
Да не имеет это значения. Ну, конечно, массовая реакция на речь – положительная, в том числе даже и среди некоторых “западников”. Ну, поднимется рейтинг Путина еще немного, но какое это имеет значение, куда ему дальше расти?
Так что прямого внутриполитического значения речь не имеет. Но, конечно, она задает некоторую новую ситуацию для самоопределения политических сил, которые будут участвовать в конкуренции. Все названо своими именами – и, что важно, не внутри страны, а для всего мира.
А если вообще, если говорить про внутриполитическую ситуацию, то я считаю, что у нас есть все возможности создать до 2012 года двух-трехпартийную систему западного образца. Чем, собственно, власть и занимается. И хорошо. Я считаю, что если власть не будет этим заниматься, то у нас никогда не будет работающей многопартийной системы.
Конечно “Справедливая Россия” – это проект власти. Но это не значит, что не будет настоящей борьбы. На своей пресс-конференции президент прямо сказал, что на выборах этого года должна быть настоящая партийная борьба. Я бы сказал, что она может быть, если Миронов справится со своей ролью. Насколько жесткой будет борьба – зависит от самих игроков, а не от Путина, потому что сам президент заинтересован в том, чтобы борьба была. И если игроки справятся, то, пройдя один цикл, к 2012 году мы можем получить настоящую двухпартийную систему.
То есть, по-вашему, Россия в своей политической модернизации проходит тот же путь, что и остальные, только ускоренно?
Да, конечно. Мы искусственным путем проходим то, что на Западе происходило в искусственно-естественной, более эволюционной логике. У нас просто исторически очень сильная искусственная компонента в моменты модернизации. Это нормально. Вопрос лишь в том, как удержать темпы и направление модернизации.
Мы обсудили внешнеполитический контекст. А есть ли у нас внутренняя проблематика, которая является потенциально кризисной и конфликтной?
Есть экономическая проблематика, прежде всего связанная с нависшей в зубах проблемой зависимости от экспорта энергоносителей. Такая зависимость есть, темпы освобождения от нее явно недостаточны. Теперь этим займется Сергей Иванов.
Второе – проблема использования средств, которые мы на этой нефтяной зависимости заработали.
Внутри того метода, которым я пользуюсь в анализе, то есть, упрощая и огрубляя, для того чтобы четко зафиксировать проблему, можно сказать следующее. Наше правительство, грубо говоря, правительство Кудрина-Грефа (не так важно, кто именно премьер), имеет одно важнейшее достижение. Они первые в нашей новейшей истории научились считать деньги и планировать бюджет. Это звучит просто, но на самом деле за этим стоит огромная работа. Но они не научились тому, как этими деньгами эффективно пользоваться. У нас есть деньги, но мы не можем (не умеем) их потратить. Это – следующая проблемная точка в области построения системы управления страной. И, по всей видимости, Греф-Кудрин этому уже не могут научиться. Или не хотят.
Здесь можно много говорить. Сейчас я бы зафиксировал следующее: нацпроекты Дмитрия Медведева – это, конечно, еще не ответ на вопрос, как правильно тратить деньги, но это экспериментальная практика, в которой ищутся возможные ответы. И здесь есть достижения. Они даже не в том, что где-то появились “скорые помощи” и компьютеры в школах, а в том, что сам руководитель проекта все больше и больше начинает понимать проблематику страны, его личная управленческая квалификация растет. Это важно. Надеюсь, что деятельность Сергея Иванова через некоторое время можно будет квалифицировать так же.
Есть ли внутренняя проблематика, связанная с проблемой преемственности, возможен ли кризис при ближайшей передаче власти?
Очень надеюсь, что такого кризиса не будет, если и в 2007, и в 2008 годах будет настоящая политическая борьба. Политика же создается не названиями партий, а тем, кто за ними стоит. Это везде так, это не наша специфика. И я думаю, задача Путина на остаток срока в том, чтобы создать реальную конкуренцию – кто выиграет, тот и выиграет при реальном подсчете голосов. Я не могу утверждать, что в ближайшем цикле будет так, как происходит в последние годы в Америке – то есть 50 на 50, а в каком-то Урюпинске реально решится судьба голосования. Может быть, разрыв будет и больше, но я думаю, что президент сознательно будет строить условия для настоящей конкуренции.
Конкуренция (как и утверждают некоторые наши политологи, правда, не понимая, что это значит) будет “внутрикремлевской”. Это всего лишь значит, что есть разные группы внутри политического класса, и они будут бороться. Это норма для стран европейской цивилизации. Задача президента состоит в том, чтобы борьба стала политической, публичной, а не какой-то иной.
Собственно, сам президент об этом и говорил. Я вообще считаю, что следует “слышать”, что говорит президент, это дает больше для понимания ситуации, чем просто отмахнуться, принимая его высказывания за ерунду. Фигура Владимира Путина в некотором роде уникальна для современной политики. Как правило, он обсуждает содержание проблем и ситуаций, а не их форму, как это делает большинство политиков.
Я надеюсь, что парламент будет сформирован в результате реальной политической борьбы. А это значит, что степень его легитимности вырастет. И тогда в 2012 году у нас будет шанс сформировать по-настоящему легитимную власть, потому что партии выйдут с действительными программами. Прообразы этих программ есть и сейчас. Как бы мы ни критиковали “Единую Россию” за их бюрократизм, административную ограниченность, “сращенность” бизнеса и политики внутри партии и через партию с властью, тем не менее, некие части проспективного (проектного) содержания у нее имеются. Эти части пока уродливые и убогие, но они впервые появилась у политической партии за 15 лет существования постсоветской России.
Можно ли утверждать, что кремлевские группы и вправду могут разделиться в политической конкуренции не по именам, а по какому-то содержательному принципу? Имеет ли смысл, например, разделение на “силовиков” и “либералов”?
Да, это разделение имеет смысл, оно, кстати, аналогично разделению сил, стоящих за двухпартийными политическими системами во многих странах. Это – общемировая проблематика парламентаризма и демократии. Но такое условное разделение на эти два типа элитных групп на самом деле не очень соответствует действительному самоопределению населения, и поэтому не очень (или никак не) соответствует стремлению к настоящей демократии, к вовлечению граждан в реальные, а не фиктивные выборы. Но это как раз – вообще современная проблематика европейской цивилизации: как именно верхушечные разделения и цели, которые ставит политический класс, соотносятся с населением, не очень понятно. Поэтому и программы партий не очень различаются, и наши европейские коллеги это всерьез обсуждают как проблему, и все немножко “в шоке”.
Да, мы пока отстаем от “общемирового фронта проблем” в развитии демократии. Но если пройдем 2007-2008 годы с позитивным для становления демократической России результатом, то, вероятно, после 2012 года мы сможем обсуждать вместе с европейцами проблемы современной демократии как таковые. А проблем этих более чем достаточно.
Но, как недавно сказала Кондолиза Райс по поводу арабо-израильской ситуации, “Не надо требовать, чтобы ребенок бегал, если он еще ходить не научился”.