Слово «революция» подозрительно часто стало звучать для описании остроты российской политической ситуации. Ситуация, спору нет, остра, но, учитывая русско-историческое значение слова, нелишним кажется немного прийти в себя и обратиться к рациональному, а не эмоциональному духу времени. Хорошая новость состоит в том, что к грядущим изменениям мы готовы (мыслительно, в смысле понимания проблем страны целым рядом специалистов, а не в смысле состояния государственного управления) все-таки существенно лучше, чем в начале 90-х.
Для начала следует припомнить ближайший контекст «льготных бунтов» и, наблюдаемого в судорожной и неадекватной реакции на Беслан, «провисания рычагов власти». Первый президентский срок Владимира Путина был отмечен авансами на улучшение управления: в экономической сфере принимались не самые вдохновенные, но и не очень вредные решения. А иногда - и полезные. Кодификация и упорядочивание законодательства, так называемые «налоговые реформы» и т.п. не затрагивали основных проблем, но зато создавали временное ощущение большего порядка и стабильности. Полпреды в целом далеко продвинулись в деле установления некоторого контроля над региональными силовиками и влияния на губернаторов. Общество не очень сильно возражало против фактической национализации главного инструмента идеологического управления – центрального телевидения и совсем не возражало против «равноудаления олигархов».
И эта реакция общества была добротной и ясной. Таким образом, был выдан аванс на второй срок Путина, оправдавшего предварительную часть ожиданий: на следующем этапе более сильная власть должна была заняться, наконец, построением России, в которой можно по-человечески жить, и которой можно было бы гордиться. Проблема в том, что иллюзия стабилизации никем не осознавалась как иллюзия: общество боялось взглянуть в лицо реальности, в частности, реальности чеченской беды, слишком хотелось верить, что телевизор прав, и все в стране налаживается. Медленно, но налаживается. Хуже всего, что и правящая номенклатура стала жертвой иллюзий, постоянно путая свою усилившуюся пропаганду с анализом ситуации.
В 2003 году стало понятно (см. напримр, "Время технического президента"), что власть ожидает очередной кризис, а общество – очередное большое разочарование. «Единая Россия» и Владимир Путин вели, по политтехнологическому выражению, предвыборные кампании «говна и пара». То есть демонстрировали липовую борьбу с коррупцией, «подготовку к зиме», и тому подобное решение мелких коммунальных проблем, сдобренное незначительным повышением социальных и трудовых выплат.
Тревожный прогноз, который мы тогда делали, основывался на следующем суждении. Когда как не в предвыборную кампанию, правящая партия и президент должны были, наконец, обсудить, извините за необходимый в этом месте пафос, исторические задачи России? Демонстративный отказ от разговора с населением по существу, во-первых, уменьшал будущий политический ресурс правящей партии и президента, если бы они вдруг действительно собрались что-то делать. Во-вторых, увеличивал их зависимость от административного окружения, которое в любой момент может напомнить, кто и кому обязан победой в серой, номенклатурной, никого не вдохновившей предвыборной кампании.
В конце концов, не было же сомнений что Владимир Путин и «Единая Россия» выиграют выборы. Какой им был смысл оказываться зависимым не от народа (но тогда надо было всерьез обсуждать с ним свои цели), а от аппарата, который всячески «помогал»: телевизором, принудительной явкой и т.п.? Это сейчас аукается, например, в «льготных бунтах» - все же помнят, что никакой монетизации «Единая Россия» и президент во время кампании не обсуждали, то есть сокрыли от избирателя свои настоящие цели и методы.
Кроме того, последние выборы были выиграны на кампании против олигархов и «деле ЮКОСа», причем ни «Единая Россия», ни президент не стали прямо высказываться по этому поводу. Тем самым были тактически усилены, во-первых, партия «Родина», которая прямо присвоила усилия власти по борьбе с Михаилом Ходорковским, а во-вторых, теневая партия, которая и вела эту борьбу. Таким образом, Владимир Путин оказался в жестком административном окружении, в котором ослаблена система сдержек и противовесов (в связи с делом ЮКОСа и фактическим удалением «семейной» теневой партии). Также ослабла и публично-политическая система – в результате потери контакта с населением и удалением условно-оппозиционных партий.
Политическая система в России не совсем «слетела с катушек» только потому, что и «победившая» теневая элита быстро нашла свои внутренние противоречия, борясь за результаты передела собственности и за ставки на 2008 год, что оставляет еще какие-то возможности лавирования и сдерживания для более-менее внятных политиков и чиновников. Причем, в меру своей внятности им должно быть ясно, что нынешние протесты привязаны к льготам лишь формально, содержание недовольства в ином. И что, если с той же степенью эффективности и оглядки на населения начинать копаться в системе государственного образования, то бунт будет несравнимым (см. "Бушующие 00-е") и, вероятно, последним в смысле исторического существования России.
Оптимизм в данной кризисной ситуации основывается на фаталистическом суждении: у России нет другого исторического выхода, чем всерьез заняться собственным (пере)устройством. Причем идеологическим содержанием изменений будет вопрос о справедливости (см. лекцию Виталия Найшуля "Реформы в России. Часть вторая"), что технически означает широко понятые социальные реформы.
Уже сейчас понятно, что экспертной квалификации в стране достаточно, чтобы как-то сформулировать основные пути и политические развилки в вопросе о социальных реформах. В отдельных публикациях мы готовы представить обзоры таких подходов. Здесь же ограничусь еще одним, практически-политическим суждением.
Самым большим дефицитом является конкретно-политическая активность, которая должна появиться внутри различных профессиональных и номенклатурных корпораций. Дело в том, что управленческий кризис вынуждает политическую систему частично открываться (см. предложения Александра Жукова по контролю за налоговиками или инициативу президента обсудить с артистами вопросы реформы финансирования репертуарных театров). Планы правительства в различных сферах закончатся ужасно, если только различные политические и общественные группы не воспримут их как "позитивную провокацию" и повод для собственной активности.
Ученым нужно не прозевать момент, в который еще можно будет участвовать в реструктуризации сферы науки, с одной стороны (выдвинуть политически активных представителей корпорации), и, напротив, внутри корпорации бороться против ее загнивающей закрытости, искать способы возвышения здравого и уничтожения вредного балласта, то есть обсуждать самореформу. То же самое в сфере образования, медицины, в более-менее здоровой части судебной и правоохранительной корпорации, военная корпорация должна выдвинуть людей, еще обладающих квалификацией и доблестью.
В «Государстве» Платона о мотиве для хорошего, справедливого человека заниматься политикой сказано: «Чтобы они согласились управлять, надо обязать их к этому и применять наказания… А самое великое наказание – это быть под властью человека худшего чем ты, когда сам ты не согласился управлять».
