На заре развития науки об управлении, которую тогда называли кибернетикой, было введено понятие о системах с марковской (одношаговой) и с бергсоновской (континуальной) памятью. Поведение первой из них (или, формально говоря, вероятности перехода в ту или иную последующую точку), определяется исключительно параметрами исходного состояния. Во втором случае эти же вероятности зависят от всей траектории, в результате которой система попала в исходное состояние. Иными словами, в систему с марковской памятью “вписана” информация только о текущем моменте, в то время как система с бергсоновской памятью “помнит” всю свою предысторию. Во всех известных приложениях “бергсоновские” системы обладают свойствами адаптации к среде, самообучения и, соответственно, живучести; “марковские” этими свойствами не наделены, так сказать, по определению.
Р. Киплинг, утверждая о наличии “правила водопоя в засуху”, по сути дела наделял “бергсоновской” памятью даже обитателей джунглей. В самом деле, с позиций “марковской” памяти (в данном случае эквивалентной правилу “увидел еду, немедленно съел”) ничто не мешает хищникам перебить разом всех парнокопытных, прибившихся к единственному в округе не пересохшему водоему. Однако, при наличии в стае хищников носителей “бергсоновской” памяти этого не происходит. Эти носители помнят, как много лет назад в засуху задрали однажды по глупости весь скот прямо на водопое, а потом сами же медленно и мучительно загибались от бескормицы.
Человеческие сообщества наделяет (или, увы, не наделяет) “бергсоновской” памятью национальная элита. Та самая, которая, по недавно цитированному мною определению Виталия Найшуля, “задает образцы”.
После этого предисловия хотел бы обратиться к рассмотрению примера, сугубо поучительного с точки зрения анализа наличия (отсутствия) длиной памяти у национальной элиты.
В марте 1937 года Военная коллегия Верховного Суда СССР рассматривала дело антисоветского “право-троцкистского блока”. Председательствовал В.В. Ульрих, государственное обвинение поддерживал А.Я. Вышинский, в роли обвиняемых выступала группа “старых большевиков” (Бухарин Н.И., Рыков А.И., Ягода Г.Г., Крестинский Н.Н., Раковский Х.Г. и др.), в роли защитников – известные московские адвокаты И.Д. Брауде и Н.В. Коммодов.
Слушания проходили быстро и согласованно. Обвиняемые признавались во всем, славили партию и лично т. Сталина. Несчастные адвокаты, назначенные защищать второстепенных персонажей процесса, были заранее согласны со всеми тезисами, прозвучавшими “с высокой кафедры государственного обвинителя” и “встреченными всеобщим одобрением советской общественности”, они цитировали филиппики т. Сталина в адрес троцкистов-двурушников и сетовали на непомерную тяжесть возложенной на них задачи.
Всего за 12 дней (с 2 по 13 марта) процесс был завершен; восемнадцать обвиняемых были приговорены к расстрелу с конфискацией имущества, остальные трое – к срокам в 15, 20 и 25 лет, соответственно, с той же конфискацией.
Согласно формуле обвинительного заключения, повторенной в лучших отечественных традициях в приговоре суда, обвиняемые “по заданию разведок враждебных к Советскому Союзу иностранных государств составили заговорщическую группу под названием “право-троцкистский блок”, поставившую своей целью шпионаж в пользу иностранных государств, вредительство, диверсии, террор, подрыв военной мощи СССР, провокацию военного нападения этих государств на СССР, расчленение СССР и отрыв от него Украины, Белоруссии, Средне-Азиатских республик, Грузии, Армении, Азербайджана, Приморья на Дальнем Востоке – в пользу упомянутых иностранных государств, наконец, свержение в СССР существующего социалистического общества и государственного строя и восстановление капитализма, восстановления власти буржуазии”.
Этот процесс, безусловно, отложился в памяти национальной элиты. Впрочем, в совершенно различных интерпретациях.
Так, коммунисты с помощью доступной только им изощренной логики выделяют среди участников этого большого процесса “хороших парней” и “плохих парней”, объясняя при этом, что именно действия “плохих парней” в конечном итоге все-таки привели к “расчленению СССР и отрыву от него Украины, Белоруссии, Средне-Азиатских республик, Грузии, Армении, Азербайджана”, а также “к свержению в СССР существующего социалистического общества и государственного строя и… восстановлению капитализма”. Списки “хороших” и “плохих” парней радикально различаются для коммунистов-ортодоксов и коммунистов-реформаторов, что, конечно, не меняет существа дела.
В то же время для антикоммунистов все участники этого процесса (кроме возможно несчастных адвокатов и еще более несчастного престарелого доктора Левина) – перессорившаяся между собой шайка коммунистических преступников, совершившая до этого насильственный захват власти в стране и загубившая лучшую часть собственного народа.
Пожалуй, более глубокая объективистская интерпретация этой истории сводится к тому, что для сохранения элементарной живучести нации категорически необходим (притом, независимо от любых политических обстоятельств и политико-вкусовых соображений!) отказ от использования репрессивных инструментов при разрешении споров внутри правящей элиты.
В частности, во избежание медленного и мучительного загибания от бескормицы категорически недопустимо поручать (или дозволять):
Разумеется, такая интерпретация событий почти 70-летней давности предполагает наличие “бергсоновской” длиной памяти у национальной элиты. Но проблема как раз в том, что с этой памятью случилось что-то определенно “не то”…
Весьма значительная часть нашей национальной элиты восприняла итоги процесса Ходорковского-Лебедева “с чувством глубокого и полного удовлетворения”. Были, разумеется, нюансы (“глубокого, но не полного”, “полного, но не глубокого” и т.п.), но в абсолютном большинстве случаев реакция элиты была вполне позитивной и оптимистической.
Наиболее патологический случай репрезентирует доктор исторических наук В.А. Никонов, который высказался в том смысле, что “девять лет рудовых лагерей”, которые осужденным предстоит “подарить рабочему классу”, окажут сугубо позитивное влияние на состояние рынка государственных ценных бумаг РФ, также как и на подбор политэкономической литературы, полезной для чтения бизнес-сообществу. Вот его высказывание, повторенное во всех СМИ (кажется, за изъятием “СПОРТ-ЭКСПРЕССА” и “СПИД-ИНФО”): “приговор Лебедеву-Ходорковскому отразил укрепление государственности и ослабление политических амбиций крупного капитала. Убежден, что государство охладило желание крупного бизнеса участвовать в политике”.
В данном случае абсолютно не важны ни политические взгляды этого господина (говорят, вполне цивилизованные), ни степень его образованности (говорят, что он отменный специалист в области избирательной системы США). Единственное, что хотелось бы понять, относится к вопросу исторической памяти… Неужели любознательный мальчик Слава не расспросил родного дедушку о том, как тот провожал в ГУЛАГ любимую жену, сохраняя при этом крепкую мужскую дружбу с т. Сталиным и другими коллегами по КП-ГБ? Неужели он родную бабушку не спросил о том, как она работала “по заданию разведок враждебных к Советскому Союзу иностранных государств” и как ей в ГУЛАГе жилось?
Похоже, эффект “одношаговой памяти” распространяется у нас даже на профессиональных историков. Или весь прогресс сводится к тому, что дед “с чувством глубокого и полного удовлетворения” воспринял “шемякин суд” над собственной супругой, а внук – всего лишь над отдельно взятым олигархом? Или же нынешний суд представляется г-ну Никонову не вполне “шемякиным”? Во всех случаях, с позиций национального самосохранения, все это следует признать очень печальным симптомом.
Более мягкий вариант той же патологии (в том смысле, что чувство удовлетворения было хотя и глубоким, но не совсем полным) обнаруживается у доктора юридических наук М.Ю. Барщевского, юриста в четвертом поколении и внука “врага народа”. Цитирую по стенограмме выступления на “Эхе Москвы” с сохранением оригинальной адвокатской стилистики: “Вот поэтому я и сказал, что дело ЮКОСа, как это ни парадоксально и, может быть, даже кощунственно сейчас прозвучит, но дело ЮКОСа объективно будет позитивно, позитивно повлияет на законодательство и позитивно повлияет на развитие судебной системы”.
В самом деле, лучше не скажешь! Похоже, Михаил Юрьевич, вполне готов начинать свои адвокатские речи с полного априорного одобрения всего, что прозвучит теперь “с высокой кафедры государственного обвинителя” и “встретит всеобщее одобрение советской общественности”. Флаг Вам в руки, господин профессор; только вот на счет исторической памяти…
Не менее интересно рассуждение М.Ю. Барщевского на тему налоговой оптимизации: “… дело ЮКОСа показало,…: что кто-то называет вот это оптимизацией налогов, а кто-то называет вот это уходом от уплаты налогов. Поскольку критерия в российском законе нет, то поэтому и есть возможность этому одному кто-то говорить…
Вот сейчас в мире, в мире, есть один критерий: если правильная схема имеет бизнес-смысл, за исключением уменьшения уплаты налогов, любой иной дополнительный смысл, кроме уменьшения уплаты налогов, то это оптимизация налогообложения. Если юридическая схема корректная, законная, применяется с единственной целью и другого смысла не содержит, кроме как уменьшение налогооблагаемой базы или уменьшение уплаты налогов, то это преступление”.
Надо полагать, что г-н Барщевский искренне верит в то, что в Мещанском, Басманном и прочих наших судах, с помощью наших замечательных прокуроров будут с полной объективностью и знанием дела решаться вопросы классификации налоговых схем на предмет наличия (отсутствия) “любого иного дополнительного смысла”. Будучи в прошлом не последним специалистом по конструированию подобных схем, скажу честно: объективное решение таких задач (есть в них бизнес-смысл, или нет его?) по силам не судье с прокурором, а разве что “демону Максвелла” (надеюсь, что в клубе “Что? Где? Когда?”, почетным членом которого является г-н Барщевский, профессору про этого замечательного демона рассказывали).
Так что, в чисто практическом плане высказывание г-н Барщевского сводится к следующему: дело ЮКОСа столь позитивно повлияло на развитие судебной системы, что любой наш суд от Мещанского до Басманного с легкостью (и вполне бесплатно!) сможет теперь взять на себя функции финансового и налогового консалтинга высшей пробы. В общем, это правильно: “органы, как известно, не ошибаются”! Только вот опять, как там на счет исторической памяти?..
Наконец, отметим реакцию еще одного представителя национальной элиты – кандидата экономических наук А.Л. Кудрина: “Я сегодня должен сказать, что это серьезный урок для всех. И для бизнеса, и для правительства. Уже уроки сделаны. Поэтому я надеюсь, что в этой части правительство и администрирование налогов станет существенно лучше. И бизнес, я уверен, меньше будет пользоваться такими лазейками. В части влияния на экономику, конечно, это повлияло на снижение доверия к российской экономике. Период восстановления доверия продлится некоторое время. Поэтому для этого нужно приложить все усилия. Хотел бы, чтобы таких случаев больше не было”.
Хотелось бы понять, в чем, собственно, заключался этот урок, и кто кому его преподал? Здесь потребуется некоторое отступление личного плана.
В начале 1990-ых годов в каком-то бывшем цековском и только что приватизированном подмосковном пансионате я читал лекции по правовым и институциональным основам современной (разумеется, на дату прочтения лекций) экономики. Слушателями моими были работники правоохранительных (бывших советских) и фискальных (только что сформированных) органов. Слушали внимательно, аккуратно конспектировали; в перерывах рассказывали, что успешное прохождение подобных курсов учитывается при аттестации. Понимание правовых новаций, противоречащих советскому опыту, давалось с видимым трудом. С особенным недоумением воспринимались соображения по поводу свободного распоряжения доходами и имуществом. На лекции по вексельному обращению неподдельное возмущение аудитории удалось снять только после ссылки на постановление ЦИК и СНК СССР от 7 августа 1937 года, никем до той поры не отмененное.
Причину непонимания (или скорее неприятия) четко обозначил немолодой симпатичный мужик в погонах: “Закон – законом, товарищ лектор, но безобразий мы не потерпим!”
Тогда я удивлялся, что не понимали. Теперь задним числом поражаюсь, что слушали, и потихоньку осознаю, что мне довелось застать поистине идиллические времена, в которые начальники в погонах были обязаны хоть чему-то учиться.
Я не поленился прочесть значительную часть материалов процесса Ходорковского-Лебедева, в том числе - текста обвинительного заключения. Приговор я еще не читал, но, исходя из исторических аналогий и судя по широко известной его результативной части, он в принципе не может сильно отличаться от прокурорского текста.
Есть там, кстати, моменты весьма нелестные для фигурантов процесса. В частности, я с трудом могу понять, зачем для оплаты труда топ-менеджеров крупнейшей компании понадобилось применять схемы с использованием ПБОЮЛ консалтингового профиля. Единственное объяснение, наверное, в том, что в их среде все так жили…
Но при всем, при том берусь утверждать, что лица, написавшие этот текст, были из тех, кто “безобразий не потерпит”. Экзамен по “Основам…” они не сдали бы даже на “тройку”; боюсь, что они не сдали бы также экзамены по формальной логике и государственному языку.
Не будучи членом юридической корпорации и не обладая профессиональными навыками работы с юридическими текстами, не стану брать на себя бремя оценки доказательств стороны обвинения. Единственно, на чем настаиваю: суд счел юридически вполне валидными суждения, элементарно неграмотные с позиций логики и экономического смысла. Что же, у каждой корпорации свои причуды…
Расскажу для ясности картины такую историю. Некие чадолюбивые родители прислали как-то А.Т. Твардовскому стихи своего отпрыска, написанные частью по-русски, частью по-английски. Александр Трифонович счел тексты, написанные по-русски, никуда не годными, отметив при этом, что по-английски он, к сожалению, не читает. Далее следовало примечательное соображение, мол вряд ли английские стихи молодого поэта заметно лучше русских.
А теперь вернусь к соображениям г-на Кудрина. Они могут быть поняты в рамках одной из гипотез:
(1) полное незнакомство с существом дела, то есть попросту прогул уроков;
(2) полное искренне удовлетворение научно-экономическим и правовым уровнем текста обвинения, то есть согласие взять “фельдфебеля в Вольтеры” и брать у него уроки политологии, экономики и права;
(3) полная (до самоуничижения) мимикрия к новой политической реальности.
В первую гипотезу я не верю: Алексей Леонидович был в курсе дела с самого начала, да и налоговое ведомство уже год как перешло в его полное подчинение.
Поверить во вторую гипотезу было бы обидно, все-таки г-н Кудрин дипломированный экономист. Но не станем ее исключать: возможно, Алексей Леонидович использовал при анализе “дела ЮКОСА” идеи из собственной кандидатской диссертации, посвященной вопросам сравнимости результатов при подведении итогов социалистического соревнования.
Наиболее вероятна, однако, третья гипотеза: мимикрия. Страшновато, конечно, будет с точки зрения исторической памяти. Впрочем, как говаривал по другому поводу г-н Понятовский (не польский маршал, а французский политик): “Имеет, конечно, право, но противно…”.
Я хотел завершить эти заметки цитатой из стихотворения Евгения Рейна “Ночной дозор”, навеянного впечатлениями от одноименной картины Рембрандта ван Рейна (1642. Холст, масло, 359 x 438, Рейксмузеум, Амстердам). Потом подумал, что в формате интернет-СМИ техника выборочного цитирования вовсе не обязательна. Так что, привожу его полностью.
У “Ночного дозора” я стоял три минуты,
и сигнал загудел, изгоняя туристов.
Я бежал, я споткнулся о чекан Бенвенуто,
растолкал итальянок в голландских батистах.
Что-то мне показалось, что-то мне показалось,
что все это за мною, и мой ордер подписан,
и рука трибунала виска мне касалась,
и мой труп увозили в пакгаузы крысам.
Этот вот капитан — это Феликс Дзержинский,
этот в черном камзоле — это Генрих Ягода.
Я безумен? О нет, даже не одержимый,
я — задержанный только с тридцать пятого года.
Кто дитя в кринолине? Это дочка Ежова.
А семит на коленях? Это Блюмкин злосчастный.
Подведите меня к этой стенке — и снова
я увижу ее и кирпичной и красной.
Заводите везде грузовые моторы,
пусть наганы гремят от Гааги до Рима.
Это вы виноваты, ваши переговоры
словно пули в десятку — в молоко или мимо.
И когда в Бенилюксе запотевшее пиво
проливается в остром креветочном хламе,
засыпайте в ячменном отпаде глумливо,
Ничего, ВЧК наблюдает за вами.
Вас разбудят приклады “Ночного дозора” -
эти дьяволы выйдут однажды из рамы.
Это было вчера, и сегодня, и скоро...
И тогда мы откроем углы пентаграммы.
См. также: