Все-таки надо что-то сказать про "Невскую битву" –недавно была круглая дата, семьсот семьдесят лет. "15 июля 1240 г. в устье реки Ижорыновгородский князь Александр Ярославич во главе небольшой дружины и частиновгородского ополчения неожиданным ударом на голову разбил высадившихсяшведов, намеревавшихся захватить Новгород", – в таком, кажется, духеписали об этом в школьных учебниках. "И в честь этой победы юный (18 летвсего от роду) князь-полководец стал отныне именоваться Невским".
Попробуем теперь отсеять собственно шелуху пионерских игр в"Зарницу" (кто помнит, что это такое было?). Ну, собственно, спрозвища "Невский" и начнем.
Итак, "Невским" Александра Ярославича впервыеназвали в текстах… относящихся ко времени Ивана Грозного, то есть отстоящих отнашего события на два с половиной – три века. Более того, в еще более позднихтекстах – уже семнадцатого века – Невскими назывались также и сыновья князя,никакого отношения к инциденту, понятно, не имевшие: Андрей АлександровичНевский и Даниил Александрович Невский (родоначальник московской династии). Чтобы это значило – не особо понятно, но никакой аналогии с Суворовым-Рымникскимили Дибичем-Забалканским здесь, как мы видим, нету.
А откуда мы вообще что-то знаем про то сражение? Со шведскойстороны никаких письменных упоминаний не имеется – что пусть и косвенно, нодостаточно уверенно свидетельствует в пользу того, что предприятие для Швециине носило общегосударственного статуса. По-русски же мы имеем, понятно,летописные хроники (не особенно подробные) и, главное, т.н. "ЖитиеАлександра Невского" – повесть, составленную вскоре после смерти князя, тоесть в 60-80 годы тринадцатого века. Там больше всего подробностей, и к этимподробностям у историков больше всего вопросов.
В целом, к сообщению Новгородской Первой Летописи, объемомоколо 1000 знаков (включая пробелы) Псковская Первая Летопись добавляет ещеоколо трехсот буковок. Впрочем, ряд важных деталей ученые извлекли и из них.Например, знание о том, что разбитые Александром шведы вовсе не отступили впанике, а спокойно похоронив погибших, переночевали и отчалили лишь наследующее утро. Зато "Житие" в одной из дошедших до нас редакцийговорит о том, что большая часть врагов вообще погибла от "ангелаГосподня", поскольку находилась на противоположном берегу Ижоры, где"не бе проходно полку Олександрову". Современная интерпретация этогоместа состоит в предположении о том, что основной бой разыгрался у шведов не с"малой дружиной" князя, а с какими-то местными племенами, союзныминовгородцам.
Зато сравнительно подробное описание схватки в"Житии" и перечисление погибших новгородцев в новгородской летописине оставляет сомнений в том, что бой был не слишком масштабным – в рамкахзаурядного пограничного столкновения. Никакого сравнения не выдерживающий ни сосражениями второй фазы Батыева нашествия, разыгравшимися в южной Руси черезнесколько месяцев, ни даже с известными боями под Изборском двумя годами ранее.Ясно и то, что силы шведов были крайне невелики – гораздо меньше, чем,допустим, в ходе нападения в 1164 г. на Ладогу, – от силы несколько сотен человек. Стакими силами шведы с очевидностью не имели шансов не только на покорениеНовгорода, но даже и Ладоги – при том, что "Житие" вроде как сообщаето письме, направленном предводителем шведов в Новгород с извещением о том,что-де "иду на вы". Крайнесомнительны и слова о присутствии в шведских рядах епископов (то есть –нескольких, двух, трех и более – из шести, имевшихся в тогдашней Швеции), атакже лично короля, которому-де Александр нанес рану копьем в лицо (это лишьстандартный риторический оборот). В общем, по всему антуражу – обычныйграбительский налет, стандартная практика тогдашней политической жизни всех безисключения государственных образований. Не имевший судьбоносного значения нидля одной из вовлеченных сторон и, по этой причине, почти не запечатленный в письменныхпамятниках – если бы не возникшая позже потребность слатать правильнуюбиографию святому князю-воину, заступнику Православия.
Так? Так, да не совсем – ибо некоторая загадочность всеравно остается и требует объяснения. Касается она, в первую очередь, действительныхнамерений шведов. В самом деле, получается, что вели они себя довольно странно.Приплыв к устью Ижоры, они высадились и оставались на месте как минимум неделю– пока гонец от местных ижорских племен достиг Новгорода, и затем дружина князяпроделала, пусть и в спешке, обратный путь, прошло никак не меньше семи дней.При этом, свой лагерь шведы, похоже, ине подумали укрепить. Почему? Ведь если они ставили перед собой сколько-нибудьсерьезные завоевательные планы – то единственным козырем их скромного почисленности отряда могла стать неожиданность. Если же целью было простое ограбление ижорских племен – то и тутследовало действовать решительно, перемещаясь от одного поселения к другому.
Похоже, шведы вообще не предполагали воевать. Рассчитывалина какие-то переговоры с Новгородом и с местным населением. О чем только?
Современный исследователь Д. Г. Хрусталев предполагает, чтоимела место попытка закрепления на берегах Невы католической миссии – подобнойтой, что обосновалась в самом начале века в устье Даугавы, на землях,юридически принадлежащих Полоцкому княжеству. Тогда епископ Альберт началкрестить местных жителей-язычников, предварительно получив от полоцкого князяразрешение на подобные действия. Потом из этой миссии возник город Рига, аПолоцк постепенно утратил контроль над краем. Быть может, повторить что-топохожее и пытались шведы в порядке частной инициативы – ведь далеко не всеижорское население тогда еще было православным. А опыт успеха миссионерскойконкуренции с русскими у шведов имелся, обретенный в ходе колонизации племенсумь (финнов) и емь (тавастов) в центральной Финляндии – не случайно наличие ввысадившемся отряде представителей этих народов зафиксировано в НовгородскойПервой Летописи. Как бы то ни было, закрепиться в Приневье шведы потом пыталисьрегулярно – в 1300 г.они даже построили крепость Ландскрону на Охтинском мысу, в том месте, гдепозднее возникнет на короткое время новгородская крепостица, а потом шведскийгород Ниен и крепость Ниеншанц, взятая Петром Первым в 1703 г. Ландскрону, впрочем,новгородцы сожгли почти сразу же – что-то, а важность контроля за идущими черезНеву торговыми путями в городе на Волхове понимали безупречно.
