Давным-давно в одной очень православной стране было очень много монастырей и церквей. Число их и доходы умножались благодаря одному исконному обычаю: князья да бояре, державшие власть в той земле, как и все люди, хотели жить вечно — хотя бы на другом свете — и жить там не плохо, а хорошо. Поэтому они верили в воскресение из мертвых и в загробную жизнь. Сами они, пока жили на этом свете, столько народу — своего и чужого — передавили и столько добра приобрели, что догадывались: тяжко им будет войти в Царствие небесное, ибо уготовят им при входе туда не ворота городские, а ушки игольные.
Но была надежда: замолить грехи. Кто, однако, может знать, сколько личных молитв надо совершить и поклонов сделать, чтобы гарантировать себе спасение от адских мук? Нет на это ответа, но есть другая надежда: если поручить молитвы за себя тем, кто умеет делать это профессионально, и они будут заниматься этим регулярно и долго — вплоть до конца света — то частота и длительность заочных покаяний могут умилостивить небесных распорядителей здешней жизнью. Поэтому, чтобы избавить монахов от забот о своем пропитании и предоставить им больше времени для молитв о спасении грешных душ, князья да бояре жаловали монастырям часть собственных земель вместе с живущими там крестьянами. Так, от поколения к поколению, у монастырей становилось все больше земель и, соответственно, доходов, доставляемых с этих земель живущими там крестьянами.
Иерархи высших рангов распоряжались княжескими и боярскими дарениями по-разному. Иные роскошествовали, подавая пример подначальной монашеской братии. Другие, напротив, и сами жили постно, и братию держали строго. Но ни те, ни другие от земель и доходов не отрекались: деньги нужны, чтобы красоту церковную блюсти, ибо через красоту наружную входит в человека благость душевная.
Были, конечно, и такие, которые затворялись в скитах, ходили в рубищах и питались кореньями да травами. Но эти обычно высоких церковных постов не занимали и о монастырском стяжании отзывались плохо. Как говорил один из таких старцев: «Не достойно чернецам сел имети».
По другим причинам к этой точке зрения стали склоняться и правители той страны, ибо они раздавали вотчины не только для спасения своей души — монастырям, но и своим боярам — для поощрения их служебного рвения.
Как известно по законам физики, чем больше земли приватизировано, тем меньше ее не приватизировано, и значит, тем меньше шансов у отдельных вип-персон стать собственниками в особо крупных размерах. Поэтому, согласно тем же законам, в какой-то исторический момент земли начинает не хватать, и, если не захвачены новые территории, приходится перераспределять имеющееся в наличии. Дальше можно уже не ссылаться на законы материального мира, ибо и так ясно, что перераспределение всегда происходит в пользу сильнейшего.
Первым, кто целенаправленно стал задумываться о реприватизации церковных земель, был великий князь московский Иван Васильевич (годы власти: 1462—1505) — тот самый, при котором прекратилась выплата дани в Орду и который присоединил к своим владениям многие сопредельные княжества, а также просторную Новгородскую Русь.
Великим Новгородом, до его подчинения Москве, правили новгородские олигархи. После разгрома олигархов на поле боя Иван Васильевич, естественно, поставил вопрос о конфискации новгородских земель в свое пользование. Уцелевшие олигархи, во избежание утраты собственных угодий, предложили великому князю забрать монастырские вотчины новгородской епархии. Иван Васильевич был милостив и взял только десять самых больших.
Вообще-то тогда считалось, что посягать на церковное имущество очень нехорошо, и еще за несколько лет до аннексии Новгорода, когда новгородские олигархи обсуждали проект конфискации новгородских монастырских вотчин, московский митрополит грозил им небесными проклятиями.
Но теперь ситуация изменилась.
В 1453 году последний византийский император погиб при штурме турками Константинополя. Иван Васильевич женился на его племяннице Софье. Высших церковных иерархов — митрополитов — избирали в Москве уже без санкции константинопольского патриарха, а сугубо по настояниям московского князя. Московский князь, прекратив выплату дани татарам, стал независимым ни от кого самодержцем и выстроил ту вертикаль власти, на вершине которой он мог, так же как некогда византийский император, свободно исполнять порученную ему от Бога работу — править самовластно и единодержавно. Поэтому он не любил, когда ему мешали работать. А мешать, как известно, могут те, которые имеют деньги, авторитет и возможность действовать единодушно. Церковь имела и то, и другое, и третье.
Не только новгородские, но и московские иерархи скоро разгадали план Ивана Васильевича, поняв, что на десяти новгородских вотчинах процесс не остановится, и стали готовить коллективный отпор.
То было время медленной истории — быстро добиться своего в делах, контролируемых коллективной ментальностью, даже обладая всей полнотой власти, было тогда очень непросто. Насильственная экспроприация монастырской собственности была чревата образованием церковной оппозиции. Поэтому плану Ивана Васильевича была суждена долгая жизнь.
Ускорение истории, перестройку исторических структур и ликвидацию средневекового застоя начал Петр I (время единодержавной власти: 1696—1725). Указом от 30 декабря 1701 года монастыри из разряда собственников переводились в разряд управляющих: «...а вотчинами им и никакими угодьями не владеть <...>. Посему великий государь указал давать поровну как начальным, так и подначальным монахам по 10 р. денег, по 10 четвертей хлеба и дров, сколько им надобно, и собирать их всякие доходы в монастырский приказ». Потом были другие указы, упразднение патриаршества, учреждение Святейшего Синода и многое иное.
И при Петре, и при его преемниках — во время царствования его вдовы Екатерины I, его внука Петра II, его племянницы Анны Иоанновны и его дочери Елизаветы Петровны — строгости в отношении церквей и монастырей то нарастали, то ослабевали, а придавленное новыми порядками духовное сословие не находило способов к сопротивлению.
Вводились возрастные цензы для пострижения в монахи, регламентировалось число монахов в монастырях, запрещалось постригаться всем служебноспособным дворянам (а служить обязаны были все дворяне), — в общем запрещалось и регламентировалось так много, что к концу 30-х годов XVIII века количество монашествующих уменьшилось почти вполовину, многие монастыри запустели, и доходы с их владений шли в госбюджет вяло, несмотря на угрозы из Петербурга.
Впрочем, как исполняются императивные указы — известно. Поэтому монастырские доходы не только недособирались, но и утаивались. В конце концов, уже на исходе царствования Елизаветы Петровны было решено назначать управляющих монастырскими имениями со стороны — из числа господ офицеров, но из-за предсмертной болезни Елизаветы Петровны до дела не дошло. Однако стоило ей умереть (25 декабря 1761), как расторопная администрация нового императора — Петра III — подготовила указ о секуляризации всех монастырских земель и конфискации монастырских крестьян в пользу государства.
Петр III царствовал полгода. 29 июня 1762 года он был арестован и через неделю погиб, а императрицей стала его жена Екатерина II. Она немедленно аннулировала поспешные реформы супруга, чтобы просчитать выгоды и убытки от них. Была учреждена комиссия о духовных имениях, а затем коллегия экономии. Комиссия составила проект окончательной секуляризации монастырских владений, а коллегия провела его бесповоротную реализацию.
В 1764 году реализация совершилась во всех великорусских епархиях. Монастырские крестьяне (910 тысяч душ мужского пола) теперь назывались экономическими (в честь коллегии экономии, к которой они были приписаны), и обязаны были платить ежегодный налог в казну по полтора рубля с души. Монастырские земли (около 12 млн га) становились государственными. В 1780-е годы таким же образом были изъяты вотчины в южных епархиях (Курская, Воронежская, Киевская и др.).
План Ивана Васильевича был, наконец, приведен в исполнение.
