Когда-то давно, в начале восьмидесятых, мне довелось прочесть интервью, которое Андрей Сергеевич Михалков-Кончаловский дал корреспонденту газеты французских коммунистов – "Юманите". Помимо прочего, речь там шла о только что вышедшем на экраны фильме "Любовники Марии", снятом Кончаловским в Голливуде по мотивам произведений Андрея Платонова.
Отвечая на вопрос французского корреспондента: "Увидят ли этот фильм советские зрители?" - режиссер тогда высказался примерно следующим образом: "Нет, не увидят. Не увидят никогда – да это и не нужно. Дело в том, что в фильме присутствуют довольно тонко показанные сексуальные моменты – которые точно не будут восприняты адекватным образом русскими зрителями. У каждого народа – своя ментальная традиция и система: то, что нормально воспринимается американцами и французами, порой вообще не может быть понято русскими или латиноамериканцами".
Такой, вот, так сказать, приговор. Заметим, что речь шла не о государственной цензуре, не о тенденциях, а именно о вневременной целесообразности: отсюда и на века – эротика недоступна пониманию русских. То есть имела место констатация более жесткая, чем скажем, запрет Суслова на публикацию романа Гроссмана "Жизнь и судьба", про который главный идеолог режима сказал, что "такое мы не сможем опубликовать еще лет двести". (Не вообще никогда, все-таки, – а лет двести!).
Насколько подобное было оправдано? В те годы могло возникнуть ощущение, что сказанное режиссером имеет под собой достаточно твердые основания. Показанный в рамках какого-то фестиваля бразильский фильм "Донна Флор и два ее мужа", включавший в себя кадры, несколько более откровенные, чем принято было в советском кино, заставил ленинградские власти ввести в нескольких кинотеатрах дополнительные сеансы в полночь, 2 часа ночи, в 4, и в 6 часов утра – и все равно очереди окольцовывали кинотеатры по полному периметру, словно бы внутри торговали американскими джинсами! Все так – но миновало буквально несколько лет – и у нас широкими экранами прошло и "Последнее танго в Париже" Бертолуччи, и "Империя чувств" Осиры, и "Легенда о Нараяме" Имамуры – а ничего ужасного не случилось. Ни бешеного ажиотажа, ни всеобщего непонимания, ни всплеска сексуального насилия. Вековая ментальная традиция невосприятия русскими тонких эротических материй как-то чудным образом растворилась сама собой…
Данный пример, как мне кажется, вполне показателен для взглядов и мыслительных методов А. Кончаловского. Мы видим, что последние характеризуются: во-первых – категорической статичностью восприятия. Есть некоторое положение дел, расклад, неподвижная картинка, распределение участи. Вслух можно посокрушаться, что она для нашего народа не слишком благоприятна – но таковые ламентации лишь подчеркивают убежденность, что все неизменно навеки. Во-вторых же – это как бы исподволь некий "шовинизм наоборот": такая убежденность, что русские – имманентно недостаточные в ряде отношений. Здесь, на мой взгляд, как раз и есть традиция – только традиция семейная, Михалковых-Кончаловских: скажем, "Сибирский цирюльник" брата Никиты (отвлекаясь от оценки иных качеств этого фильма) содержит в себе довольно четко артикулированное послание схожего содержания: русский человек, при всей его душевной чистоте, абсолютно неспособен спокойно, достойно и по-умному разрешить случившуюся в жизни конфликтную ситуацию – вместо этого он впадает в истерику и гробит все и вся – свою судьбу, судьбы близких и окружающих и т.д. Тогда как потомок этого русского человека, ставший человеком американским, справляется с задачей на пять баллов – сохраняя при этом и собственное достоинство, и свою позицию в обществе.
Отмечу, что генетически и шовинизм, и шовинизм-наоборот восходят к одному и тому же: к чувству национальной неполноценности, превозмогаемому в первом случае такой гиперкомпенсацией, а во втором – помещением своей персоны "над народом", как бы отдельно от него, в эмпиреях, наполненных продвинутыми, понимающими, развитыми людьми, элитой, как ныне модно говорить.
В остальном же – в статье «Русская ментальность и мировой цивилизационный процесс» много, конечно, верного, и, в общем, хорошо, что это верное еще раз довольно ладно сформулировано – хотя ничего особо нового здесь, к примеру, постоянный читатель «Полит.ру» не почерпнет. И более глубокие исследователи писали у нас о коротких радиусах доверия, о проблеме ответственности, об отсутствии традиции диалога, о культурной ущербности православия как институции – все это, в общем, лежит недалеко от поверхности, это то, что создает фон, а разглядеть фон – невелика заслуга. Гораздо труднее разглядеть ту маргинальную черточку, которая станет определяющей на следующих этапах развития – так сказать, в царстве буйных и разнообразных динозавров, летающих, плавающих, хищных и травоядных увидеть маленькое, пугливое и неприметное ночное животное, странным образом вскармливающее своих детенышей молоком.
В самом деле, стоит взглянуть на жизнь – хоть нынешнюю, хоть историческую – пристальнее, детальнее – и все становится не так просто, не столь легко объяснимо, но, вместе с тем, и не столь безнадежно. И рассыпается, к примеру, апелляция к византийскому наследству – ибо как раз в момент наследования в этой Византии (а не на Западе) были и высшие учебные заведения, и римское право, и те самые традиции "критического осмысления", о неукорененности на Руси которых сокрушается режиссер и мыслитель. Да и сама русская жизнь – стоит ступить лишь чуть в сторону от официозного нарратива – несет в себе качественным образом и массу примеров предпринимательской доблести, конструктивной самоорганизации, слаженного горизонтального взаимодействия, четкого распределения и несения ответственности и прочих качеств, вроде бы нам не свойственных. Более того, изучение истории показывает с довольно высокой очевидностью многочисленные "точки бифуркации" – моменты, в которых лишь случай определял направление дальнейшего развития общества.
Не менее интересна в этом плане и нынешняя жизнь страны – если воспринимать ее не из телевизора. Да, фоновую картинку в ней определяют неуклюжие монополии, регионы-иждивенцы, конфессиональные структуры, воспроизводящие формы эпохи развитого феодализма и прочие анахронические явления – но есть еще миллионы граждан, живущих собственным трудом в системе внутренних ценностей, не слишком отличающейся от таковой их европейских и американских собратьев. Есть тысячи, десятки тысячи успешных предпринимателей, сумевших в черт знает какой среде создать из ничего серьезные бизнесы – проявивших при этом чудеса воли, изобретательности, ума, наконец. Есть и примеры социальной самоорганизации, общественной самозащиты, разрешения конфликтов через диалог – даже честные чиновники, и те, говорят, на наших просторах бывали замечены!
Все это у нас есть, и к этому надо бы присмотреться, понять. Понять, как такое происходит, каков его действительный масштаб, что мешает этим почкам превратиться в мощные побеги. На мой взгляд, подобный интерес к своей стране и ее настоящему много более конструктивен, чем предлагаемое Кончаловским углубленное изучение оснований русской традиционной ментальности.