Сюжет статьи о штурме войсками Петра Первого шведской крепости Нотебург у устья Невы в 1702 году – заслуживает некоторого послесловия. Все-таки, захват "Ключ-города" действительно стал ключевым событием первого этапа русско-шведской войны: многое происходившее затем (вплоть до 1704 года) являлось прямым и, часто, неизбежным следствием этого кровавого успеха русских войск.
Здесь надо сказать, что и до начала войны шведы, в целом, не испытывали особых иллюзий относительно силы своей обороны в Ингрии: как инспекция укреплений региона, предпринятая в начале восьмидесятых годов XVII века Эриком Дальбергом (тем самым рижским губернатором, чья ссора с Великим Посольством Петра в марте 1697 года стала потом поводом к войне со Швецией), так и инспекция 1699 года, проведенная Карлом Магнусом Стюартом согласно указывали, что фортификация оставляет желать лучшего во всех укрепленных пунктах провинции. Впрочем, в правление Карла XI и в малолетство его сына Карла XII (при вступлении на престол в апреле 1697 года тому не было и пятнадцати лет от роду) королевству было не до восточной границы: весьма ограниченные материальные и людские ресурсы региональной сверхдержавы почти полностью шли на укрепление шведских владений в Германии и в областях, приближенных к датской границы – именно там ожидали серьезных проблем.
Все же, по инициативе Дальберга были модернизированы по современным на то время принципам укрепления Нарвы – их стали считать ключевым пунктом в обороне Лифляндии и Эстляндии. Оборона же Ингрии должна была опираться на Нотебург – крепость хоть и не модернизированную, но сильную благодаря островному положению. Было понимание, что с падением Нотебурга удержать Ингрию, т.е. крепости Ниеншанц, Копорье и т.д. будет практически невозможно. Так впоследствии и произошло.
Тем не менее, падение Нотебурга было воспринято в Стокгольме очень болезненно – по сути, это был первый серьезный успех русских в войне. А потому все обстоятельства этого дела изучались весьма пристально.
Сразу после капитуляции, оставшиеся в живых шведы, во главе со своим командиром – полковником Густавом Вильгельмом фон Шлиппенбахом – были с почетом отпущены к своим, то есть в Нарву, комендант которой генерал-майор Хеннинг Рудольф Горн был для Нотебурга прямым начальником. Вообще, русские оценили храбрость своих сдавшихся противников – и отнеслись к ним весьма хорошо. Шлиппенбаху были даже вручены подарки от Меншикова – какое-то меховое изделие и две дыни (этот факт не укрылся от глаз остальных шведов, о чем мы еще поговорим).
Здесь надо сказать, что комендантами большинства шведских крепостей в Ингрии были не природные шведы, а уроженцы как раз этих вот прибалтийских провинций – так, комендантами Копорья и Ниеншанца были вообще природные русские, Шлиппенбах же принадлежал к довольно знатному роду лифляндских немцев – вместе со своим братом генералом Вольмаром Антоном фон Шлиппенбахом, командовавшим на начальном этапе войны силами шведов в Ливонии и попавшим затем в плен под Полтавой. Это тот самый пушкинский "сдается пылкий Шлиппенбах". Почему он поэту показался пылким мы едва ли узнаем – на деле генералом он был весьма посредственным и не особо удачливым. Интересно, что после формальной аннексии Лифляндии Петром в 1713 году, ее жители в России стали считаться подданными российского царя – на основании чего Вольмар Шлиппенбах перешел на службу в российскую армию и принял участие на ее стороне в ряде сражений заключительного этапа Северной войны против своих прежних собратьев по оружию. Потомки его поселились в России – их имена оставили след на страницах нашей военной истории. Кстати, попади Вольмар Антон тогда в шведский плен – его бы стопроцентно казнили: для Карла XII он по-прежнему был подданным, нарушившим присягу.
Ну и до кучи: в русской армии были и другие носители фамилии Шлиппенбах – так, в сражениях 1700 года фигурировал некий капитан Альфред фон Шлиппенбах, сын полковника русской службы Манфреда фон Шлиппенбаха.
Но вернемся к героическому и несчастному коменданту Нотебурга. Понимая, что разбирательства не избежать (ходили всяческие слухи – даже те злополучные меншиковские дыни стали подозреваться в качестве вместилищ денег, чистый ильфипетров), Густав Вильгельм фон Шлиппенбах сыграл на опережение, сам инициировал расследование, дабы очистить от подозрений свое честное имя.
Разбирательство длилось долго и его ход хорошо задокументирован – эту подборку бумаг исследовал современный шведский историк Бенгдт Нильссон, чьими результатами мы здесь и воспользовались.
Итак, мнения Горна и Шлиппенбаха по поводу оправданности сдачи крепости разошлись довольно существенно.
Вот, как оправдывался Шлиппенбах:
1. Крепость находилась не в лучшем состоянии по причине нехватки рабочих рук
2. Гарнизон был слишком малочислен
3. Три значительные бреши в стене, проделанные артиллерией осаждающих, не позволяли защититься от вторжения на территорию крепости
4. Большая и лучшая часть личного состава была убита или ранена
5. Ручные гранаты закончились, поскольку за 13 часов непрерывной атаки были отбиты три попытки штурма
6. Никакой надежды на подкрепление не имелось
Горн на это возражал следующим образом:
1. Шлиппенбах не провел запланированных работ по укреплению крепости
2. Насчет увеличения личного состава пожеланий не было
3. Бреши особой опасности не представляли
4. Из личного состава на момент сдачи по меньшей мере 179 человек были вполне здоровы
5. Ручные гранаты расходовались сверх необходимого, и никакого настоящего штурма не было
6. Этого комендант знать не мог
Кажется, что прав скорее был полковник, нежели генерал-майор – впрочем, окончательно выяснить это уже не удастся. В том, что касается размеров брешей в стенах крепости, мы располагаем несколькими "визуальными свидетельствами", сиречь – зарисовками, одна из которых сделана самим Шлиппенбахом (оцените уровень графических навыков полковника).
А вот зарисовка оппонента Шлиппенбаха – военного инженера И. Г. Берга, находившегося с комендантом в остром конфликте и обвиненном последним в трусости и неповиновении.
Итак, 5 февраля 1703 года в Нарве начинается разбирательство – весьма неспешное, как было принято в ту эпоху. Через пять дней Шлиппенбах представил свои письменные показания. 22 апреля прокурор Лейель, ведущий дознание, выдвигает предположение, что Шлиппенбах намерен сбежать. Тот реагирует неподобающим образом и оказывается арестован. Таким образом, дознание трансформируются в военный суд.
21 августа (!) Шлиппенбах отправляет в Стокгольм жалобу на незаконный арест, каковую удовлетворяют и уже 3 сентября полковника освобождают из-под стражи. 19 января 1704 года Судебная коллегия запрашивает у Горна немедленного ответа на жалобы Шлиппенбаха, в феврале ответ Горна и весьма объемистые протоколы дознания приходят в Стокгольм. Видимо, в столице собранными материалами не удовлетворились, так как решения все не выносили.
Между тем, 10 августа 1704 года Нарва была взята штурмом – и Горн, и Шлиппенбах оказались в русском плену, а прокурор Адам Лейль погиб. И вот тут происходит самое любопытное, на взгляд из нашего времени, событие: Шлиппенбах, в ответ на свое ходатайство, получает от царя Петра разрешение съездить на родину ради восстановления доброго имени – с обязательством затем вернуться назад, в плен. По всей видимости, все это осуществилось – полковник был отпущен "на пароль", смотался в Стокгольм, дал показания судебной комиссии, после чего вернулся в Россию. 16 ноября 1705 года обстоятельства дела были представлены Карлу XII, но вот о принятом им решении мы сведений не имеем. Так или иначе, Густав Вильгельм фон Шлиппенбах скончался в русском плену в 1710-1711 годах.
Другие материалы о начальном этапе Северной войны: налет на Архангельск 1701 г., "Осударева дорога", Захват шведских парусников в устье Невы, 1708 год.
