«Термин «перезагрузка» начинает реально претендовать на место в российской тройке «слов года». Как помните, в 2007-ом это были «гламур», «нанотехнологии» и «блог», в 2008-ом – «кризис», «коллайдер», «война». Нынче «reset» дискурсивно номинируется в топы слов, что обозначают некие вехи, этапы и прочие поворотные моменты». С мнением Олега Реута, процитированным выше, сложно спорить.
Однако данная характеристика требует все же некоторых уточнений. На сегодняшний день понятие «перезагрузка» отражает не более чем удачный «пиар-ход». Мы можем зафиксировать лишь, что в новой команде Барака Обамы хорошие спичрайтеры, придумавшие эффектное (об эффективности пока трудно говорить) слово для характеристики текущего момента в российско-американских отношениях. Время покажет, будет ли «перезагрузка» наполнена определенным смыслом и станет ли некоей политико-идеологической реальностью, как «разрядка» или «новое мышление». Для того чтобы «перезагрузка» не превратилась в обычный пиар-продукт, необходимо действительное понимание того, в какой точке сегодня находятся российско-американские отношения и от какого «наследства» и Москве, и Вашингтону предстоит отказаться. И можно ли вообще говорить о новой странице в двусторонних отношениях, если писать эти страницы будут старые авторы? По крайней мере, с российской стороны новых «писательских дарований» не обнаружено. Впрочем, вряд ли можно считать новичком в политике госсекретаря нынешней американской администрации Хиллари Клинтон, чей супруг сделал немало для запуска процесса расширения НАТО на Восток (именно в его два президентских срока прошли первые опыты по присоединению к блоку вчерашних саттелитов Советского Союза). То есть того самого процесса, который является наиболее острым в меню российско-американских отношений.
В этой связи требуется в первую очередь отказаться от некорректных формулировок (речь конечно, не о политической, а об экспертной корректности) для описания отношений между США и РФ на современном этапе. В последние годы среди журналистов и политологов двух стран стало модой говорить если не о полном возврате к «холодной войне», то, по крайней мере, о возрождении ее духа. Этому способствовали и многочисленные «знаковые» выступления лидеров России и США (мюнхенская речь Владимира Путина, вильнюсская речь вице-президента Ричарда Чейни), и геополитические кризисы вокруг Южного Кавказа и Украины, а также процесс расширения НАТО на Восток.
Прежде всего, следует отметить, что сам термин «холодная война» историчен по своему происхождению. Никому ведь и в голову не пришло бы говорить о современных российско-американских и российско-европейских отношениях как о возобновлении Войны за испанское наследство, Тридцатилетней или даже Столетней войны. «Холодная война» – это в такой же степени исторически возникшее и развивающееся явление, как и отмеченные выше войны эпохи средневековья и нового времени. «Холодная война» - это реальность ялтинско-потсдамского мира, возникшего по окончании Второй мировой войны. Сегодня этого мира не существует (его торжественно «похоронили» еще на Пражском саммите НАТО в 2002 году), формируется новый мировой порядок.
Речь идет только об определении контуров этого миропорядка. Как они очертятся окончательно, пока еще никто не может с большой долей уверенности предсказать. Ялтинско-Потсдамский мир создавался друзьями-врагами (такого радикального разрыва вчерашних союзников постверсальский мир не знал), что доказал и весь последующий ход истории, а потому он неизбежно базировался на «сдержках и противовесах», коими и стали, с одной стороны, нерушимость границ и территориальная целостность, а с другой - гарантии национального самоопределения. Эти «сдержки и противовесы» обеспечивались как раз «холодной войной», т.е. противостоянием двух тогдашних свердержав - СССР и США - и группировавшихся вокруг них военно-политических блоков (ОВД и НАТО соответственно). Более того, это противоборство было не только и не столько военно-политическим, сколько идеологическим. С одной стороны, борьба за новое общество и советский коммунизм, а с другой - защита «свободного мира от тоталитарного монстра». «Холодная война» закончилась тогда, когда прекратили свое существование СССР и Варшавский Договор, а коммунистическая идеология вошла в состояние глубокого кризиса (не преодоленного до сих пор). С того момента никакой «холодной войны» быть не может, а взаимоотношения России и Запада следует описывать иначе в более корректных и релевантных категориях.
Сегодня для «холодной войны» не хватает самой малости - наличия второй сверхдержавы идеологии. Вряд ли «суверенная демократия» и «энергетический империализм» могут считаться идеологией сверхдержавы (равно как и вообще нормальной идеологией, а не набором пиар-штампов). Тем паче, что и новый президент РФ Дмитрий Медведев не в восторге от «суверенной демократии», которую, начиная с 2008 года, исключили из репертуара актуальных идей. Если же говорить о российском военном бюджете, то по абсолютным цифрам он почти в 25 раз меньше американского. Принимая даже во внимание различные принципы комплектования армий в РФ и в США, различные ценовые параметры обеспечения вооруженных сил, этот разрыв является пятикратным (что тоже немало). Таким образом, ни по военно-материальным показателям, ни по идеологическим параметрам Россия не является соперником США. События «горячего августа» снова продемонстрировали: РФ не является отдельным «полюсом геополитического притяжения» (хорошо это или плохо – в данном случае не принципиально, важен сам факт). Спору нет, Россия - сильнейшая региональная держава на постсоветском пространстве, имеющая ресурсы, возможности для определения здесь «правил игры». Но уже за пределами бывшего Советского Союза такие возможности не слишком велики. И даже на территории бывшего СССР ни одно государство не готово делать решающий выбор между Москвой или Вашингтоном. Даже Армения, Казахстан, Таджикистан или Белоруссия предпочитают вести диверсифицированную внешнюю политику. Более того, следует согласиться со справедливым замечанием Олега Реута (который в 2007 году работал сотрудником Центра Никсона в Вашингтоне) о том, что «существует известная и проявляющаяся в последние годы всё сильнее асимметрия – Америка занимает гораздо больше места в политическом сознании России, чем наоборот. В значительной степени это связано с тем, что в России Соединённые Штаты рассматриваются как а) соперник, б) (великий) образец для подражания. Если соперничество выступает естественным продолжением использования «холодновоенной» (блоковой, конфликтной, конфронтационной) системы координат, то «образец для подражания» - относительно новый феномен».
Отсюда и набор вопросов, по которым Россия готова к компромиссам с США, и список, по которым склонна иметь особое мнение и жестко его защищать. После первой встречи президентов Барака Обамы и Дмитрия Медведева можно условно зафиксировать две «корзины» проблем. Первая корзина может быть определена как «стратегическая». США и РФ подписали совместные заявления о будущем российско-американских отношений и о том, какой документ придет на смену CНВ-1 (Договору о сокращении и ограничении стратегических наступательных вооружений). Стороны показали заинтересованность во взаимодействии в Афганистане, в сфере контроля над распространением оружия массового уничтожения, а также над иранской ядерной программой.
Вторая корзина может быть названа «евразийской». В отличие от первой, она имеет скорее не глобальный, а региональный характер. Она касается событий в Южной Осетии в августе 2008 года (а также последующего одностороннего признания независимости двух бывших грузинских автономий), интеграции Грузии и Украины в НАТО и вообще российской политики на территории бывшего СССР. Главным вопросом второй корзины является следующий: «Готов ли Вашингтон к тому, чтобы считать постсоветское пространство приоритетной «сферой влияния» России?» Еще до первой «перезагрузочной» встречи Госсекретарь США Хиллари Клинтон высказалась в том духе, что Вашингтон готов признавать влияние России в рамках только РФ, но не за ее пределами. Встреча Медведева и Обамы никак не изменила этого подхода американской администрации. Президент США не проявил понимания позиций российского коллеги. Обама четко дал понять Медведеву: Вашингтон не признает территорию СНГ «зоной российского влияния» и не одобрит постсоветскую версию «доктрины Монро». В этом плане очевидна преемственность между курсом прежней и новой администрации.
Но суть проблемы в том, что и до «перезагрузки» Москва выражала свою готовность к сотрудничеству по широкому блоку стратегических вопросов (от противодействия терроризму до «иранского» или «корейского» вопроса или Афганистана). Главной же проблемой, жестко разводившей по разные стороны США и РФ, было именно постсоветское пространство. Планируя там свои стратегии, американцы не готовы отказаться от идеи отождествления России с авторитарными и архаичными тенденциями. При этом интересы России (которые объективно у нее присутствуют вне зависимости от внутриполитической динамики) нередко не принимались в расчет. Между тем демократию в той или иной стране СНГ нельзя верифицировать по такому признаку, как наличие российского военного присутствия и российского влияния. Вряд ли Туркменистан или Узбекистан могут прослыть большими и успешными демократиями на том лишь основании, что у них нет российских военных объектов. Между тем российское военное присутствие в Таджикистане не просто остановило гражданскую войну, но и дало пример (не самый плохой) успешного постконфликтного урегулирования. Именно российские миротворцы (а не натовские или американские) остановили конфликты в Абхазии и в Южной Осетии. В абхазском случае именно благодаря российским военным в Гальский район вернулось порядка 60 тыс. мегрелов. В то же время, в 2004 году именно Грузия, начав «разморозку» конфликта в Южной Осетии, во многом спровоцировала изменение ситуации в двух кавказских горячих точках, что в конечном итоге и привело к «пятидневной войне».
В этой связи для того, чтобы процесс «перезагрузки» стал успешным, Вашингтону необходимо признать, что роль России на территориях бывшего СССР не может быть такой же, как ее роль в Африке или в Латинской Америке. Слишком крепкими оказываются связи. И дело не только в них. Многие конфликтные узлы в государствах «ближнего зарубежья» имеют серьезнейшее влияние на внутреннюю безопасность и отдельных регионов России, и всей страны в целом. Возьмем хотя бы взаимосвязь грузино-осетинского и осетино-ингушского конфликтов, грузино-абхазского противоборства и ситуации на Северо-Западном Кавказе. Следует также признать, что особая роль РФ в СНГ не означает ни возрождения коммунизма в Евразии, ни роста глобальных амбиций Москвы. Для последнего мало выиграть «пятидневную войну». Глобальные амбиции сегодня непредставимы без привлекательных ценностей, мощного экономического потенциала и круга потенциальных союзников, с чем у России серьезные проблемы. А потому интерес РФ в Евразии носит скорее оборонительный, нежели наступательный характер. Он во многом нацелен на создание механизмов, поддерживающих стабильность внутри России.
В то же время российской дипломатии необходимо также понять и признать трудные, но очевидные истины. Во-первых, не следует экстраполировать наши расхождения с США на постсоветском театре на весь комплекс двусторонних отношений. Что бы ни случилось в Грузии или в Азербайджане, кооперация на афганском направлении нужна и выгодна объективно и Москве, и Вашингтону. Во-вторых, постсоветское пространство перестало быть геополитической собственностью Российской Федерации. И чем дальше развиваются независимые постсоветские образования, тем быстрее будут набирать силу процессы «интернационализации» СНГ. Построить «великую китайскую стену» на пути вестернизации бывших союзных республик не удастся, как бы кому-то этого ни хотелось. В СНГ уже появился свой «клуб проигравших», члены которого свои провалы и потери связывают с Россией, а надежды на будущее - с США. Главное в этих процессах - учитывать законный интерес РФ (такой, какой она имела при заключении Дагомысских соглашений 1992 года по Южной Осетии, Московских соглашений 1994 года по Абхазии) и не пытаться исключать Москву из мирных процессов (как это делала в 2004-2008 гг. Грузия). В любом случае, именно от постсоветского направления зависит сегодня конечный успех «перезагрузки» российско-американских отношений.
Автор - заведующий отделом проблем межнациональных отношений Института политического и военного анализа, кандидат исторических наук
