В небольшом английском городке мы сидели с женой в ресторане. Подошел официант-индус. Прислушавшись, он неожиданно обратился к нам на достаточно приличном русском. Оказывается, он учился в Москве. У него самые теплые о ней воспоминания. Его тонко организованная и культурно отточенная в русско-советской атмосфере духовности и литературности душа томится в партикулярной и нудной Англии – поговорить не с кем. Он присел за наш столик и, забыв о своих официантских обязанностях, почти со слезами стал вспоминать и расспрашивать. Я оглядывался в глубину ресторанного зала, опасаясь появления менеджера. Да и утешить нашего нового друга было нечем. Все поменялось в его милой памятной России. Вот, мы не ценим своего прошлого, гонимся за иноземным, а оно устами индуса напоминает нам о прекрасном себе.
Вспомнил я тогда, как в одной полудостоверной книжице про некий тибетский монастырь прочитал я про тамошнюю систему запоминания в виде как бы размещенных в голове виртуальных ящичков, в каждый из которых закладывают отдельное знание. Система этих ящичков постепенно разрастается. И самым страшным грехом было забыть что-то из уже в них помещенного. За это секли без пощады, поскольку сие грозило исчезновением исторической памяти и культуры. А нынче эти ящечки вынуты из человеческой памяти и помещены в отдельный компьютер – гуляй себе свободным и беспамятным.
Нашему удаленному индусу Россия по-прежнему представляется как длящееся и неоскудевающее людское пространство духовности, душевности, образованности и неослобевающей длинной исторической памяти. Увы, все ныне уже не так. И если бы он все-таки не встал и не отошел от нашего стола, я бы посоветовал ему не возвращаться в страну своей мечты. Она и есть в мечтах. Зачем ее тревожить?
Да, все меняется! И повсюду. Кто-то пересказал мне подслушанный в мюнхенской электричке разговор двух старых женщин – российских еврейских репатрианток. Тут надо заметить, что печально известное Дахау – небольшое местечко - расположено в непосредственной близости от баварской столицы. Вот женщины и направлялись туда. Одна другой говорит: “Не люблю я этот Мюнхен. То ли дело у нас дома в Дахау – тихо, уютно”. – Черт-те что!
Или менее трагическое, но не менее симптоматичное. Мой малолетний внук, с преогромным трудом корявыми буквами пишущий шариковой ручкой что-то невразумительное и трудно разбираемое, на компьютере быстренько и ладненько сочиняет сказки. И без ошибок, и без затруднений. А ведь во времена моего детства не было не только шариковых ручек (а когда появились, то были в школе попросту запрещены к употреблению), но разрешалось писать исключительно несколькими определенными видами перьев. И при усердии малолетних писак, с высунутыми языками почти наваливавшихся грудью на скромненький листик бумаги, ясное дело, текст писался всем напрягшимся телом. Вскорости подобное станет уже только предметом юмористических описаний дикости старины.
И ведь начало этой порче положил Гуттенберг, что и привело к нынешней компьютерной бестелесности. Ну, пока еще почти бестелесности. Однако в недавние времена употребление ручки было все-таки знаком личного письма – до перевода его в общеупотребительное печатное. И вот сему конец. Завершение профессионального бытия всякого рода графологов и криминалистов-почерковедов. Все переведено в ритмические, слабые, бескачественные ударения по клавишам, обнажившие абсолютную виртуальность сотворяемого текста.
Вот так.
Или чуть-чуть о другом. Но, по сути, все о том же самом. О переменах. Совсем недавно я и сам себя поймал на милом, но, увы, необратимом сдвиге ассоциативных полей. Как-то, едучи в метро, издали глянул я на цветной журнальный разворот в чьих-то руках. И изображенных там римских кардиналов, обряженных в пурпурно-красное и выстроившихся в два рядка по поводу папских похорон, принял за футболистов “Манчестера Юнайтед” перед каким-то решающим матчем. И, вправду, похоже ведь – футболисты МЮ тоже в таком вот привлекательно-красном и тоже рядками на фотографиях.
А то и вовсе приехал бы в Питер да и нарвался на некую четырнадцатилетнюю девочу, дочку моей знакомой, которая спрашивает интеллигентную мамашу-филолога:
- Мама, а сколько стоит билет в Эрмитаж?
Родительница приятно насторожилась:
- А что?
- Мы с подругами хотим пойти посмеяться.
Ну что же, идите, кисоньки, посмейтесь. И мы посмеемся. Уж не знаю, над вами, над собой ли? Весело ли, горько – кто как.
