Среди проблем, еще ярче высвеченных кризисом, – проблема моногородов, возникающая в ситуации, когда градообразующее предприятие сталкивается с серьезными трудностями. Эта проблема имеет разные аспекты: политические, экономические, социальные. Своим взглядом и опытом на материале Пикалево и других ситуаций поделился с «Полит.ру» политконсультант, генеральный директор Международного института политической экспертизы Евгений Минченко. Беседовал Александр Гловели.
Александр Гловели: Добрый день, уважаемые посетители сайта «Полит.ру». Сегодня в цикле «Беседы на «Полит.ру»» мы будем говорить о проблеме моногородов, об экономическом кризисе в моногородах и его социальных, политических и других последствиях с известным политконсультантом, генеральным директором Международного института политической экспертизы Евгением Николаевичем Минченко. Евгений Николаевич, добрый день.
Евгений Минченко: Здравствуйте.
А.Г.: Евгений Николаевич, я знаю, что вам уже приходилось быть на переднем крае событий: вы разговаривали с участниками предкризисных и кризисных событий в моногородах, причем с разными сторонами конфликтов. Какие типичные причины возникновения социального напряжения в моногородах, какие стороны участвуют в конфликтах, кто их инициатор? Как вообще обычно завязывается эта конфликтная ситуация?
Е.М.: Спасибо за вопрос. Мы проводили два больших исследования по кризисной ситуации - в Пикалево и Байкальске. Мы делали большое исследование, основные выводы и рекомендации которого в данный момент носят закрытый характер, по стратегии действий государства и собственников конкретных предприятий относительно моногородов.
А.Г.: Закрытость результатов говорит о том, что эта проблема достаточно масштабная?
Е.М.: Это действительно масштабная проблема, но дело не в этом. Просто есть заказчик, который оплачивал эту работу, и, соответственно, имеется соглашение о конфиденциальности. Так что есть вещи, о которых я могу рассказывать, а есть такие, о которых не могу. Следовательно, в нашем разговоре будет максимальная откровенность в пределах тех возможностей, которые у меня есть.
Если говорить о социальном протесте, то есть несколько узлов, проблемных точек, которые запускают эти проблемы моногородов. Проблема первая. Как правило, конфликты в моногородах возникают там, где неместный менеджмент, где предприятие входит в состав большой компании и воспринимается просто как одна из его единиц. То есть, уже нет той идеологии градообразующего предприятия, которая худо-бедно имелась у «красных директоров». Менеджмент воспринимает все исключительно в идеологии «прибыль-затраты», и ему очень часто не хватает социальной чуткости. Это первая точка, потому что, как правило, история начинается с предприятия. Вторая проблемная точка – это местное самоуправление, которое или находится в очень высокой зависимости от менеджмента градообразующего предприятия (поэтому мэры стараются не вступать в конфликт), или у мэра просто-напросто не хватает ресурсов, чтобы оказывать воздействие на собственников. Третья составляющая – это уже администрация регионов. Причем там есть несколько проблем: от невнимания и замалчивания этих проблем, отказа от прогнозирования, анализа и принятия каких-то мер до, в определенных случаях (я не буду называть конкретный регион), вредительства со стороны региональных лидеров.
А.Г.: Против кого направлено это вредительство?
Е.М.: Против менеджмента. Я сейчас расскажу. Первое, если говорить о региональной власти, – это просто недооценка, непонимание этой проблемы. Например, существуют очень серьезные нарекания к администрации Ленинградской области: еще прошлой осенью их приглашали на совещание в Москву - по тому самому Пикалево, а они это совещание проигнорировали.
А.Г.: То есть в этом конфликте были стороны, которые заранее прогнозировали возможность социального взрыва?
Е.М.: Ну да. Профильные министерства так или иначе эту ситуацию отслеживали, но должной реакции со стороны региональных властей не было. Более того, они слали победные реляции: «Все нормально. У нас нет проблем». В значительной степени эта склонность к приукрашиванию была связана, возможно, с тем, что в начале этого года президент громко отправил четырех губернаторов в отставку, помните? Он сказал: «Я буду смотреть за показателями, в частности, за социальной напряженностью, за безработицей». И сразу безработица в регионах стала падать. Статистика, мы знаем, наука очень тонкая и чувствительная.
А.Г.: К словам президента и премьера.
Е.М.: Поэтому такая тяга к приукрашиванию создает свои проблемы. Плюс есть еще третья проблема. К примеру, в одном из регионов, где губернатору очень не понравился вновь избранный мэр, где ему не понравился вновь назначенный руководитель предприятия, он начал откровенно делать заявления в средствах массовой информации о том, что в ближайшее время могут возникнуть очень серьезные проблемы: люди выйдут на улицы, люди останутся без работы. То есть сам начал провоцировать конфликты.
А.Г.: Перешел на общение с неприятными ему назначенцами через СМИ и практически через провокацию, то есть начал играть с социальным протестом.
Е.М.: Да-да. Я думаю, это тоже один из факторов, но все же это единичные случаи. Следующий момент – роль конкретных лидеров этого протеста. Как правило, это профсоюзные руководители.
А.Г.: Профсоюзы федерального уровня или местные организации?
Е.М.: Это местные организации, причем необязательно ФНПР, это могут быть представители каких-то независимых профсоюзов или просто рабочих коллективов. Но иногда это начинают использовать в своих целях и представители бизнес-структур.
А.Г.: Конкуренты?
Е.М.: Да. По крайней мере, в ситуации с Пикалево есть основания полагать, что была оказана определенная материальная и организационная помощь тем, кто уводил людей, начавших потом перекрывать федеральную трассу. В некоторых случаях была очевидна очень грамотная юридическая подготовка – когда, например, в одном из регионов не перекрывали федеральную трассу, а просто люди один за другим медленно по пешеходному переходу переходили эту трассу.
А.Г.: Это уже утонченные технологии саботажа или протеста, как хотите.
Е.М.: Очевидно, что люди придумали это не сами.
А.Г.: Заказали сценаристам.
Е.М.: Абсолютно верно. Причем интересно, что роль политических партий в этих протестах, как правило, вторична-третична. И в Байкальске, и в Пикалево коммунисты пытались подключиться к протесту тогда, когда он уже реализовывался. Мы проводили потом фокус-группу, и они сказали: «Ну нет, ребята. Если бы вы с самого начала были с нами, пытались бы решить проблему, потом выходили бы с нами на улицы – это одно».
А.Г.: А то вы за хвост уже уцепились. Это плохо, хорошо - или вы просто констатируете тот факт, что партийные структуры у нас пока не являются политическими игроками, находящимися в первых рядах?
Е.М.: Я думаю, тут две составляющих. Я не буду говорить в оценочных категориях – хорошо или плохо. Составляющая первая: негибкость наших партийных структур, неумение выхватывать какие-то проблемы и быстро их утилизировать. Приведу яркий пример. Помните, когда у нас был первый протест (причем успешный) автомобилистов по поводу запрета на использование иномарок с правым рулем и со стоп-сигналами не того цвета у американских машин. Была массовая акция людей, которых это затронуло, причем использовались (впервые, наверное) социальные сети (Интернет, блоговое пространство). В это время партии где-то отсиживались. Пару-тройку раз кто-то что-то лениво вякнул – и все. Но движение автомобилистов, достаточно активное, в тот момент оказалось без партийной поддержки. И сейчас новые организации, которые возникают, если и имеют поддержку тех или иных элитных групп, то эти группы отнюдь не связаны с партийными структурами.
А.Г.: Евгений Николаевич, понятно, что здесь много сторон. Наверное, гораздо больше, чем предполагают те люди, которые не стоят к этим процессам так близко, как вы. А против кого, как правило, направлены лозунги протестов? Может быть, потом начинается игра по перекладыванию ответственности: местные власти - на региональные, региональные - на корпорации, и начинается взаимная склока? Но все-таки – кто прежде всего страдает репутационно, кто теряет имидж? Почему ситуация в Пикалево, не такая уж масштабная, тем не менее потребовала вмешательства премьера?
Может, это связано с тем, что это Ленинградская область? Или это крупная корпоративная структура, принадлежащая базовому элементу, то есть в этом случае была некоторая «показательность»? Наш премьер репутационно выиграл в данной ситуации, но другой бы, возможно, и потерял. Кто в этой ситуации может потерять репутацию очень сильно?
Е.М.: Я думаю, все зависит от конкретной ситуации. Например, если брать Пикалево, то главный пострадавший – губернатор Ленинградской области Сердюков. Здесь есть несколько составляющих. Во-первых, у пикалевцев существует некий миф, который мы выявили, о том, что когда губернатор избирался, и Пикалево за него не проголосовало, он на них обиделся. Согласно местной мифологии, губернатор им мстит. А они реально за него не проголосовали. Потом была интерпретация, что проблемы, которые возникают с получением помощи из области для конкретного муниципального образования, связаны именно с этим неправильным поведением.
А.Г.: Что губернатор занес этот город в проскрипционные списки?
Е.М.: Да. Вот такой миф существует у населения.
А.Г.: Но кто-то ведь создал его?
Е.М.: Кто это, сейчас уже не докопаться. Но как факт это существует. Второе. У людей сложилось впечатление, что от них отмахиваются. Например, ситуация, когда им из области прислали в качестве помощи шоколадные рулеты с истекающим сроком годности, вместо благодарности вызвала ропот недовольства, что им кинули какую-то подачку. Третья составляющая. Действительно, в области очень долго тянули с принятием каких-либо мер, хотя сигналы шли постоянно. Интересный момент: где впервые начали происходить эти процессы? Это те города, которые обошли стороной кризисы начала 1990-ых и 1998 года.
А.Г.: Это подтверждено вашим исследованием?
Е.М.: Да. В Пикалево, например, начало 1990-х годов пережили достаточно нормально. У них не было кризиса, в электричках даже писали: «Если жить тебе хреново, приезжай к нам в Пикалево». Кризис 1998 года тоже по ним особо не ударил. Наоборот, была достаточно благоприятная экономическая конъюнктура.
А.Г.: То есть у них хорошая жизнь стала привычной?
Е.М.: Да. Тем более что Ленинградская область – это не какой-нибудь забытый богом сибирский край. К примеру, им предлагали, как вариант, ездить за 30 километров в соседний город, чтобы работать на заводе. Были возможности альтернативного трудоустройства: пусть с меньшей зарплатой, но возможности были. Они отвечали: «Там же на еду надо тратиться, а мы привыкли ходить с предприятия домой обедать».
А.Г.: В принципе, там менталитет такой, но есть и другая сторона. Не знаю, занимались ли вы такого рода сопоставлениями и будет ли у нас время, чтобы поговорить о вещах, связанных с монозанятостью в других странах, провести какие-то международные сравнения. Не будем забывать, что житель Европы или Америки все-таки, переезжая с одного места на другое, находит везде приблизительно одинаковую социальную инфраструктуру. А у нас в городе, который вроде бы недалеко - за 30 километров, - нет той же столовой, парковки, еще чего-то. Может быть, эти 30 километров рассматриваются как ссылка в Сибирь из-за разницы в условиях труда?
Е.М.: Нет. Условия труда одинаковые, работа другая, но это на электричке меньше часа. Вот то, что предлагали в Байкальске – это уже менее комфортно. Мы подсчитывали по логистике: им предлагали работу в Иркутске, но надо доехать на электричке сначала до вокзала, потом на автобусе до места работы. По расчетам местных профсоюзных лидеров, порядка четырех-пяти часов в день пришлось бы тратить на дорогу туда-обратно. Поэтому для Байкальска проблема занятости возникла как гораздо более серьезная, потому что Ленинградская область достаточно насыщена всевозможными производствами и возможностями заработать.
Опять же, в чем проблема? Если останавливается градообразующее предприятие, проседает торговля, особенно мелкая розничная киосковая, потому что у людей нет денег это покупать; сразу же проседает частный извоз. Есть примеры, когда люди нормально зарабатывали, но вот в своем городе клиентов уже не найти, а ехать работать в областной центр или в соседний крупный город – это натыкаться на достаточно жесткую конкуренцию со стороны местных, – тебе колеса проколют.
А.Г.: То есть те сегменты, которые мы называем малым и средним бизнесом, и на которые мы рассчитываем с точки зрения решения проблем занятости, они все равно настолько зависят от крупного бизнеса в моногороде, что без решения проблем большого бизнеса их решить тоже нельзя. И связь здесь очень жесткая.
Е.М.: Естественно. Причем есть связки еще более критичные. Например, связки с теплоснабжением. Как правило, эти моногорода строились таким образом, что была одна большая котельная на всех. Яркий пример – Байкальск, где есть огромная котельная, которая выдает большое количество энергии.
А.Г.: Евгений Николаевич, а кому сегодня принадлежат эти котельные? Потому что в ситуации в Пикалево, той искрой, от которой все и загорелось, было отключение горячей воды.
Е.М.: Это мифология. Там планово отключили горячую воду, как у нас в Москве регулярно отключают горячую воду на месяц.
А.Г.: Планово – значит, что в данном случае это не было решением какой-то теплосети РАО ЕЭС?
Е.М.: Это больше мифология. Да, там была проблема с оплатой работы котельной. Но к чести областной администрации, они решили этот вопрос: продотировали работу котельной и топливо для нее. Администрация Иркутской области реально пыталась эти вопросы решить еще при предыдущем губернаторе, при Есиповском. Там же сложность в чем? Котельная не может работать в прежнем режиме, поскольку завод стоит, и не требуется столько энергии. Прошлый год они прожили на одном котле. Любой специалист по энергетике вам скажет, что это критически опасная ситуация, потому что не дай Бог что произойдет – и город остается без тепла. Сейчас мы просмотрели список порядка 200 городов, где это может произойти в связи с резким падением производства на градообразующих предприятиях. Не только люди остаются без работы, при неполной занятости, без зарплаты – реально возникает серьезнейшая проблема с теплоснабжением. Уже сейчас стала критической проблема с ремонтом сетей. Как в зиму входить, не проведя плановые ремонты?
А.Г.: Эта проблема, прежде всего, касается энергетических компаний. Они сигнализируют об этом?
Е.М.: Сигнализируют, да и мы помогаем.
А.Г.: То есть они вынуждены будут останавливать эти котлы, работу которых впоследствии не в состоянии будут возобновить?
Е.М.: Хорошо, им будут говорить: «Ребята, давайте!» А кто будет платить? На самом деле сегодня, когда проблематика моногородов сводится к получению людьми заработной платы, это важный вопрос, хотя и далеко не единственный. Вот ситуация, когда зимой города будут замерзать, причем даже не в силу чьей-то злой воли. Допустим даже, энергетическая компания каким-то образом по минимуму, за свой счет будет обеспечивать отопление, как-то организует взаимозачеты. Но элементарная инфраструктура, которая не поддерживается ремонтами, может выйти из строя. Вспомните казус замерзающего зимой Алчевска в соседней Украине - какой был шок. Представьте, если в нашей (гораздо более северной) стране возникнет десяток таких городов. Это достаточно серьезная проблема, и решать ее надо в течение сентября.
А.Г.: Евгений Николаевич, все новые и новые ракурсы выявляются. А вот скажите: в Пикалево был аспект, связанный в какой-то степени с безответственностью отношений между собственниками тех компаний. Прослеживается ли он в других конфликтах? Ведь моногород – это не одно, наверное, предприятие, а несколько смежных. Раньше они были завязаны друг на друга: одни поставляют другим какое-то там сырье, в советские времена это называлось «территориальный производственный комплекс». Мы же унаследовали оттуда эти вещи и проблемы. В Пикалево был конфликт между предприятиями, принадлежащими Олегу Дерипаске, и предприятиями других собственников. Конфликт, может быть, возникший из-за излишней амбициозности. Но в любом случае, здесь сыграл важную роль субъективный фактор. Существуют ли подобные вещи, то есть открытая корпоративная конкуренция, в других конфликтах? Когда какой-то поставщик говорит своему потребителю: «Знаешь, с этого дня я хочу, чтобы ты платил мне другую цену», - как это было в Пикалево. И начинается конфликт, который в конечном итоге выливается в социальные протесты.
Е.М.: Что касается взаимоотношений собственников, случай с Пикалево, когда несколько предприятий раньше были одним, скорее является исключительным.
А.Г.: И они не смогли договориться.
Е.М.: Опять же, в чем тут проблема? Это проблема вертикально интегрированных компаний. Бизнес-группам, которые мы консультируем по проблематике политических рисков, в их среднесрочные стратегии зашили обязательную систему обратной связи по поводу возможных проблем и политических рисков, которые могут возникать на местах. Потому что, как правило, менеджер – это экономист, это управленец. Он не местный, поэтому у него нет тонких форматов обратной связи (когда теща приходит и говорит: «Слушай, а мне баба Нюра из соседнего подъезда сказала…»), нет включенности в местный социум. Эти люди даже живут отдельно, изолированно в таких городках. Это тоже осложняет ситуацию.
А.Г.: Они даже не в городках живут, а за городом, в своих коттеджах.
Е.М.: Ну, когда как. Очень часто менеджмент начинает играть с государством в не очень правильную игру, которая называется так: «Пусть все идет, как идет. Предприятие градообразующее – куда вы денетесь, будете помогать». Есть классная книжка Томаса Шеллинга «Стратегия конфликта»…
А.Г.: За что он получил Нобелевскую премию.
Е.М.: Да-да-да. Там описываются случаи, когда ты просто снимаешь с себя ответственность. Ты не можешь уже повлиять на ситуацию и перекладываешь ответственность на другого. Очень часто менеджмент на местах, в том числе при попустительстве своего руководства, ведет себя именно так. А что делать? Вот сейчас люди на улице оказываются.
А.Г.: Евгений Николаевич, наша программа не полемическая, но поскольку вы сами подвели к этой теме, спрошу, знакомы ли вы с докладом и со статьей господ Иноземцева и Кричевского. Эти авторы как раз говорят о факторе некой провокации и экономического кризиса, и политических протестов (наверное, прежде всего, в моногородах) со стороны крупных корпоративных структур. Провокации для того, чтобы каким-то образом претендовать на жирный бюджет. Типа, олигархов уже не осталось, и они хотят таким образом из бюджета что-то получить. Насколько это действительно похоже на правду?
Е.М.: Я не стал бы говорить, что это некая общая линия, общая стратегия крупного бизнеса. Наверное, где-то можно интерпретировать и так. Но где-то это связано со спецификой управления в тех или иных корпорациях – например, с родовой травмой собственника. Так, один из наших крупных бизнесменов, сам в свое время будучи менеджером, стал собственником.
А.Г.: Разве такое бывает?
Е.М.: Посмотрите историю наших 1990-х годов. У него такая логика: он постоянно тасует людей по горизонтали, не давая им возможности долго засиживаться на одном месте. Это еще больше усугубляет проблему вертикально интегрированных компаний, связанную с недостатком обратной связи. Когда ты год-два работаешь здесь, потом год-два работаешь там…
А.Г.: Если сказать обобщенно, это недостаток социальной ответственности.
Е.М.: Понимаете, проблема уже не в социальной ответственности, я эту демагогию про социальную ответственность не очень люблю. Нет, термин хороший, просто он уж настолько же затасканный, как «социальная справедливость». По логике, если ты бизнесмен (циничный и так далее), ты должен оценивать политические риски, понимать, какие у тебя могут возникнуть проблемы, и иметь возможность на ранней стадии получать сигналы о том, что те или иные проблемы у тебя возникают. Это необходимо, чтобы реагировать и не доводить ситуацию до кризиса. Конечно, можно пытаться использовать кризис в своих целях, но это может спровоцировать серьезные последствия. Эти политические риски нашим бизнесом недооценены. Хотя надо заметить, что у нас и СМИ еще стараются бизнес преподнести в негативном оттенке. Если есть конфликт между рабочими и работодателем, то понятно, на чьей стороне всегда медиа в тех сюжетах, которые у них есть. Кстати, я всем рекомендую диссертацию Станислава Наумова, замминистра промышленности и торговли, который успевает еще философией заниматься. У него, как мне кажется, достаточно интересно прописана идеология российских метасюжетов в российских средствах массовой информации.
Но я возвращаясь к нашим баранам. Интересный момент, что у СМИ есть некий фильтр: что показывать, а что не показывать – и это не цензура. Вот ситуация, когда пикалевские рабочие перекрывали трассу и были реальные инциденты, когда людям, требовавшим, чтобы их пропустили, разбивали машины. Были случаи, когда человек ехал к кому-то в больницу, а ему сказали: «Нет, не поедешь». Или человек на бензовозе: «Ребята, пропустите, у меня бензин засохнет» - «Нет». Это тоже вопрос ответственности, в том числе и протестующих, и вопрос мер, на которые готовы или не готовы пойти наши власти в этих ситуациях. Стандартов же у нас нет.
А.Г.: А иногда доходит до степени радикальной войны (не хочу сказать – на уничтожение) под лозунгом «Кризис все спишет». И вот - стенка на стенку. Мне кажется, в Пикалево такого не было.
Е.М.: Нет-нет, что вы. Там была ситуация, что когда президент приехал, многие крепко выпили. Кстати, к чести Дерипаски надо заметить, что хотя СМИ пишут: «Дерипаска не вышел к народу!», на самом деле он вышел, разговаривал с людьми и, в общем-то, успокоил взведенную толпу. Опять же интересное цензурирование СМИ: он вышел и успокоил, а написали, что Дерипаска к народу не выходил.
А.Г.: СМИ тоже имеют своих собственников…
Е.М.: Я думаю, это самоцензура журналистов, некие установки, в рамках которых медиа описывают ту или иную ситуацию. Но проблема-то у нас в чем? Что эти первые ласточки дали возможность задуматься над тем, что может произойти. Я считаю, что неплохо начали стараться урегулировать ситуацию, по крайней мере, по Златоусту. Я плотно общался с депутатами Госдумы, которые этим вопросом занимались, в частности, с Валерием Пановым. Они нашли несколько схем, которые помогли минимизировать проблему на первом этапе. Но надо понимать, что есть места, где люди ухитряются сами находить себе некую новую сферу занятости. В Златоусте, где официально очень высокая безработица, нет мегаострой напряженности.
А.Г.: Судя по названию, там можно золото намывать.
Е.М.: Нет, ну что вы. Там открылось большое количество малых предприятий по производству знаменитого златоустовского оружия, булата. В Златоусте ведь был вновь открыт секрет булата, который на длительное время был утрачен. Там люди на заказ делают златоустовское литье – не только оружие, но решетки, всевозможные фигурки и так далее.
А.Г.: Это рыночная самоорганизация или это власть?
Е.М.: Рыночная самоорганизация. Была некая традиция ремесленничества, и когда люди оказались без работы, они начали ее быстро запускать. Одна из рекомендаций, которые мы давали, это тиражирование таких опытов самоорганизации, нахождения новых рыночных ниш. Это очень важно.
А.Г.: Но для этого опять нужны СМИ, которые копаются не в том, что Дерипаска сделал или не сделал.
Е.М.: В этом тоже надо копаться. У нас должны быть независимые СМИ. Знаете, есть несколько вещей, которые надо делать в рамках антикризиса…
А.Г.: Евгений Николаевич, какие основные выводы из вашего опыта, из вашего общения, ваших исследований? Какие рекомендации вы даете разным сторонам конфликта, чтобы эти конфликтные ситуации отслеживать и профилактировать?
Е.М.: Первое – объективная информация.
А.Г.: То есть не лениться на мониторинг. Вы говорили о властях, что они как-то с ленцой к этому относились.
Е.М.: Мне кажется, мониторинг для понимания всех возможных последствий совершенно необходим. Причем мониторинг не только социальный, но и экономический, мониторинг, связанный с новыми факторами (например, с тем, как это может повлиять на теплоснабжение). Это раз. Второе – на самых ранних стадиях необходимо выстраивание диалога. Причем если речь идет о вертикально интегрированных компаниях, обязательно с привлечением собственников. Вообще, на мой взгляд, крупным бизнес-структурам необходимо делать свои потенциальные антикризисные штабы, заранее выводить переговорщиков, заранее готовить позиции.
А.Г.: Я думаю, у них такие структурные подразделения существуют, по крайней мере, по экономической деятельности.
Е.М.: По экономической – да.
А.Г.: А вы имеете в виду то, что связано с политическими, социальными вещами? Этим тоже надо озаботиться.
Е.М.: Переговорные позиции. Я не буду называть конкретные предприятия. Когда мы присутствовали на переговорном процессе «Государство и бизнес», когда бизнес говорит: «Вот у нас такое и такое предложение», а государство говорит: «Не пойдет. А какой у вас резервный вариант?» - «Нету. У нас только такое предложение». Ведь так не бывает.
А.Г.: Анализируемый вариант – бюджета не хватило.
Е.М.: Стратегия переговоров предполагает эшелонированную позицию. Им говорят: «Мы считаем необоснованными такие, такие и такие цифры. На чем основаны расходы? На чем эти расчеты основаны?» - Тоже нет ответа. Неготовая переговорная позиция. Но если проблема возникает, если это надо будет обсуждать – готовьте позицию заранее, эшелонируйте, подкладывайте под нее некую аргументацию. А то получается, что мы действуем по Томасу Шеллингу: пускаем по рельсам поезд без машиниста. «Делайте что хотите, останавливайте!» - «Мы считаем, что остановить можно так». - «Нет, так не пойдет». И что дальше? Это тоже очень важный момент. Это ответственность компаний-собственников.
Третья составляющая – это организация диалога с группами населения, с профсоюзами, что нередко остается за пределами внимания. Дальше – бизнес-планы альтернативных производств, какие-то новые стратегии, проекты и так далее. Потому что ситуация, когда в Иркутске по тому же самому Байкальску, когда люди с кондачка пытались находить любые, причем очень креативные вещи. Некоторые заместители губернатора: «Вот мы такой проект нашли, его можно запускать». А там горнолыжный курорт, разлив воды. Отлично, но все это надо считать, надо прикладывать на практику. Пока это только проект, который гипотетически может быть реализован. Тоже здорово, но надо понимать, что это все надо готовить заранее. Следующий очень важный фактор, связанный с медийной работой, - это работа с населением и с представлением людей о себе. Через медиа, через работу соответствующих социальных служб. У нас есть службы занятости, и есть социальные службы, которых больше просто по определению. Я думаю, было бы логично усилить работу службы занятости по стимулированию переподготовки людей сотрудниками социальных служб.
А.Г.: Евгений Николаевич, а как решить ту проблему, которая одной из первых прозвучала в разговоре, - проблему менеджмента на местах? Как сделать так, чтобы этот менеджмент был более интегрирован в местную ситуацию, понимал местные проблемы?
Е.М.: Я уже сказал: нужна система мониторинга внутри корпорации.
А.Г.: А руководители корпораций эту проблему осознают?
Е.М.: Кто-то осознает. Некоторые руководители крупных компаний, с которыми я общался, эту проблему осознают, реализуют те шаги, которые мы описываем. Система мониторинга, диагностика возможных политических рисков, система коммуникации на уровне региона, делегирование уполномоченных переговорщиков с эшелонированной позицией переговоров, предусматривающей разные варианты развития событий. Плюс медийная поддержка этих усилий, подкрепленная грамотной лоббистской работой на уровне правительства, при необходимости – администрации президента и Федерального собрания.
А.Г.: Евгений Николаевич, хотелось бы услышать ваши выводы и рекомендации по ситуации в моногородах на уровне федерального руководства. Существуют ли уже какие-то структуры (может быть, при Министерстве регионального развития) или антикризисные штабы, которые занимаются именно проблемами моногородов? Если они существуют, то как все это организационно устроено?
Е.М.: Когда начали возникать ситуации с моногородами, акции протеста, первый удар принял на себя Минпромторг. Начали создавать антикризисные штабы во главе с заместителями Христенко, которые на местах уже координировали всех остальных. Постепенно эта деятельность, как и должно быть по логике вещей, смещается в сторону Минрегионразвития. Как я понимаю, там ведется достаточно серьезная работа и по мониторингу, и по разработке типовых сценариев решения тех или иных проблем. Я думаю, совершенству нет предела. По-моему, ключевой момент, о котором я сегодня уже говорил, - это некая медийная кампания по стимулированию людей на изменение своего образа жизни. Потому что все-таки есть очень серьезное подозрение (сам я не экономист, ориентируюсь на то, что слышу), что экономика России и всего мира в том виде, в котором она существует сейчас, существовать не будет. Она очевидным образом трансформируется. Соответственно, задача государства – сказать, что мы будем поощрять трансформацию в таких-то и таких-то направлениях. Это первое. Второе – стимулировать людей, чтобы они меняли себя, меняли свой образ, потому что главная проблема – это представления людей о себе, которые ограничивают их социальную и территориальную мобильность. Понятно, можно говорить: «Куда там человек поедет со своими копейками». Есть эта проблема. Но я привел пример Златоуста, где люди находят стимулы и возможности.
А.Г.: Но они нашли у себя же, собственно.
Е.М.: Абсолютно верно, но мне кажется, тут есть очень важные вещи. Первое – создать некую программу стимуляции людей. В первую очередь, через средства массовой информации, через телевидение. Изменение образа людей, в том числе через сериалы, которые задают ролевые модели.
А.Г.: То есть ориентировать людей, особенно, наверное, молодежь на новую модель рынка рабочей силы?
Е.М.: Да, на новую модель трудовой активности, поощряющую мобильность, переобучение и так далее. Один мой товарищ как-то раз сказал, может быть, жестко: «Ребята, не нужно стране столько PR-специалистов. Те, кто этого еще не понял, сильно пожалеют. А те, кто уже понял, скорее идите устраиваться в школу учителями русского и литературы». Если возьмут, конечно. Но теперь уже легче: можно писать «черное кофе».
А.Г.: Евгений Николаевич, а насколько эта проблема масштабна? Является ли моногород юридическим понятием? Сколько людей проживает в таких городах: десятки тысяч или миллионы? То есть, будет ли эта проблема политической, сколько людей она затронет? В Пикалево 600 человек (или сколько?) вышло на эти акции протеста. Пусть тысяча - вроде как не очень масштабно в российском измерении. Но то, о чем вы говорите, что надо ориентировать людей на новые жизненные стандарты, – это проблема, которая должна затрагивать миллионы. Моногорода – это проблема такого уровня?
Е.М.: Насчет моногородов есть объективные критерии отнесения. Я видел списки, где указано и 100, и 200, и 500 моногородов. По моим оценкам, если брать расширительное толкование, свыше тысячи по стране. Я думаю, что в итоге, если включать не только работников градообразующих предприятий, но и тех, кого проблемы этих предприятий затронут за снижения покупательной способности, за счет возможных проблем с теплоснабжением и пр., - это миллионы людей. Это реальная проблема, которая не случайно оппозиционными партиями сейчас описывается как ключевая. Другое дело, что я не вижу пока содержательных предложений. Первая проблемная точка, если брать моногорода, – это октябрь.
А.Г.: Это связано с теплоснабжением?
Е.М.: Не только. Вот, смотрите, яркий пример – Пикалево. Люди получили первые деньги - и что дальше? Вот что они на фокус-группах рассказывают: «Ну, я вот сейчас деньги получила, напокупала всего, что только можно, в магазинах. Мы сейчас это за неделю проели, и пусть они дальше решают, как мы будем жить». Лето – огороды, тот же самый Байкальск – это знаменитая байкальская клубника. За счет того, что там долина, уникальный климат, бешеные абсолютно урожаи очень вкусной клубники они собирают. Понятно, летом они на клубнике, им не до протеста. Там как раз проходит федеральная трасса, и они клубнику продают, но к сентябрю это все закончится. То есть первая точка (и это касается не только этих двух городов) – закончатся те или иные специфические летние виды занятости, связанные с огородами, с производством какого-нибудь особого продукта. Следующая проблема связана уже с теплоснабжением – это декабрь.
А.Г.: Евгений Николаевич, большое спасибо за ваш рассказ. Может быть, какое-нибудь резюме сделаете? Например, самым крупным политическим силам - не знаю, федеральным властям, региональным властям, политическим партиям, руководителям…
Е.М.: Я уже все рассказал, и это относится ко всем политическим силам. Есть несколько принципиально важных вещей. Первое – мониторинг предотвращения конфликтов на первой стадии. Второе – это диалог. Третье – это проектирование и нахождение возможных путей решения, в том числе - за счет тиражирования неких полезных социальных и экономических практик других регионов. Четвертое – выстраивание эшелонированных переговорных позиций с разными вариантами, в том числе в том, что касается собственников. И пятое (как говорят англичане – «last but not least») – это целенаправленная работа с сознанием людей, с изменением их образа себя.
Я думаю, что ключевой момент – это все-таки телевидение, потому что тот образ жизни, те идеалы, которые продвигает сегодня наше телевидение путем тех же самых сериалов, – это продолжение потребительской гонки, так сказать, «миллион долларов США – и жизнь будет хороша». И это, мягко говоря, не способствует социальной адаптации людей. Я бы вообще сделал сериал «Антикризис» - про то, как люди находят какие-то выходы из кризиса.
А.Г.: Тем более что фабула для этих сериалов у вас имеется.
Е.М.: Не только у нас, не мы одни занимаемся этой проблематикой. Или включение подобного рода идей уже в существующие сериалы (досъемка эпизодов и так далее), это не очень сложно, но мне кажется, это было бы интересно.
А.Г.: Большое спасибо, Евгений Николаевич.