Как водится, о важном официальные источники или молчат, или говорят как о чём-то рядовом и малозначимом. Зато альтернативные средства массовой информации очень хорошо отделяют зёрна от плевел. В частности, против принятия проекта закона «О персональных данных» (см. постатейный комментарий) консолидировались практически все сколь-нибудь думающие общественные ресурсы, поскольку этот закон коснётся всех слоёв населения России, включая новорожденных до мигрантов, а также всех сфер общественной жизни – от политики до религии.
Хотя по всем официальным релизам законопроект должен был быть принят во втором чтении ещё в декабре, этого не случилось до сих пор. Более того, выявляются всё новые слои населения, чьи интересы не были учтены его разработчиками. Так что вмешательство президента ожидалось всеми.
Первым голос в защиту здравого смысла подал Уполномоченный по правам человека, который ещё в прошлом году в своём обращении указал на целый ряд нарушений прав человека, предпосылки для которых этим законом создаются.
Совет Муфтиев России, как и ожидалось, выразил сдержанную, по сути, светскую позицию, сводящуюся к вполне обоснованным опасениям возможных нарушений основных прав человека.
Наибольшую активность, как и следовало ожидать, проявила православная и патриотическая общественность. Так 10 декабря в Санкт-Петербурге состоялась межрегиональная научно-практическая конференция «Нет электронному рабству!» с участием более 1000 делегатов – представителей духовенства, монашества и православной общественности Санкт-Петербурга, Москвы, Северо-Запада, Центральной части России, Поволжья и Урала. По итогам этого мероприятия был принят целый ряд обращений к Патриархии, общественности России и практически всем ветвям власти.
Так, общими усилиями принятия закона в прошлом году удалось избежать. А после новогодних праздников активность возобновилась уже на новом уровне и с подключением всё новых и новых участников.
15 января прошёл круглый стол в партии «Яблоко» на котором было принято обращение к парламенту с требованием направить законопроект на Всенародное Обсуждение в соответствии с п.6 ст.119 Регламента Государственной Думы. Для непосвящённых поясняю, что Всенародное Обсуждение не является референдумом, хотя часто его предваряет. Это процедура включает в себя публикацию обсуждаемого акта в «Российской газете» и иных официальных государственных изданиях с одновременным указанием сроков обсуждения и адреса временного органа, который должен обрабатывать и обобщать комментарии, отклики, рекомендации и замечания к обсуждаемому акту.
Одновременно «яблочный» круглый стол обратился ко всем заинтересованным лицам с просьбой принять участие в подготовке совместного Консолидированного Доклада по кругу вопросов, затрагиваемому законопроектом. Презентация Доклада намечена на вторник 26 июня в 12:00 в Независимом пресс-центре, после чего Доклад будет опубликован. Желающие ознакомиться с ходом обсуждения Доклада могут сделать это на моём блоге. Но основное внимание заинтересованных общественных сил сейчас всё-таки направлено на то, чтобы добиться Всенародного Обсуждения.
Далее всё идёт по нарастающей. Так, круглый стол, организованный КПРФ 6 февраля 2006г. в Государственной Думе, как по представительности, так и по численности значительно превосходил «яблочное» мероприятие, на котором упор делался больше на компетентности приглашённых, чем на их возможность повлиять на ход событий. Во всяком случае, после круглого стола в КПРФ уже можно было сказать, что безболезненно протащить закон через думу не получится. Залогом тому решительность, с которой выступали там депутаты, представлявшие различные партии.
Далее вопрос пошёл в массы. Например, 18 февраля 2006 г. в Москве на Площади Революции состоялся митинг против законопроекта, проведённый по инициативе антиглобалистов, к которым присоединилась такая разношёрстная публика, что об идейной составляющей и говорить не приходится. Так, кроме антиглобалистов разного толка митинг поддержали «Христианский союз», журнал «Первый и последний», Московское правозащитное бюро, «За Русь святую, за будущее наших детей», молодежный коммунистический клуб «Красный еж», партия КПРФ и партия «Родина». Митингующие выступили против создания в России системы тотальной слежки и контроля, а их пожелания удивительно совпадали с выводами первого «яблочного» круглого стола. Митингующие требовали Всенародного Обсуждения любых законов, относящихся к использованию электронных средств идентификации (биометрия, электронные носители информации в паспортах, личные номера и базы данных, размещение электронных чипов под кожей).
Целый ряд круглых столов, конференций и собраний, проведённых на самых разных платформах, пришёл к одному и тому же выводу: представленная правительством концепция законопроекта неприемлема для России, а для выработки подходящей стратегии регулирования информационных отношений необходимо широкое общественное обсуждение. Тысячи граждан шлют в Государственную Думу и Администрацию Президента обращения с требованием принять решение о Всенародном Обсуждении законопроекта.
Президент ответил на эту активность, предложив лишь детальнее проработать ряд вопросов, а концепцию не менять. В качестве реверанса православным предлагается исключить из проекта две наиболее неприемлемые для представителей этой религиозной конфессии нормы, на основании которых правительство предполагало создать государственный регистр населения, призванный объединить все существующие системы учёта населения (пенсионный учёт, социальный учёт, налоговый учёт и т.д.) в одну большую территориально распределённую мега-систему. Однако, предлагая исключить эти нормы из одного закона, Президент тут же указывает, что для создания такой единой системы управления данными, по-видимому, необходимо издание отдельного закона «О персональном учёте граждан России». В качестве основания для такого вывода президент приводит распоряжение правительства от 09 июня 2005 г. № 748, на основании которого создаётся вся эта мега-система сбора, хранения, обработки и использования персональных данных.
Впрочем, кого сегодня удивишь тем, что законы должны приниматься на основании распоряжений правительства? Удивительно не это, а само непонимание президентом того простого обстоятельства, что если десятки тысяч озабоченных проблемой людей, привлекших наиболее компетентных в данной области специалистов, не нашли ничего лучше, чем требовать Всенародного Обсуждения законопроекта, то значит – есть что обсуждать. И это в условиях, когда в парламенте давно уже ничего не обсуждается, поскольку большинство депутатов представляет интересы не избирателей, а власти. Власть же не только не озабочена нуждами населения, но даже не изучает эти нужды. Мало того, всячески замалчивает свою деятельность, выдавая на-гора лишь готовые решения для их формального утверждения в Думе.
Трудно себе представить, что президенту не доложили о заявлениях самой власти, из которых прямо следует, что с принятием этого и ряда смежных законов мы окончательно переступим черту, за которой начинается информационное общество. Иными словами, если общество так настойчиво требует обсуждения инициатив власти, несмотря на полную информационную изоляцию существа этих инициатив, то надо понимать, насколько важно это обсуждение. Ведь если бы можно было предложить сегодня какие либо другие концепции, то при таком общественном интересе различные силы наперебой предлагали бы свои варианты. Лично я первый бы изложил предложения. Но я не могу это сделать, так как понимаю, насколько глобальны изменения, которые последуют за принятием этого закона, а значит, для написания концепции мне необходимо если не учесть, то, по крайней мере, понять хотя бы доминирующие позиции других участников общественных отношений. Это осознают, кажется, все, кроме президента. Оттого и такое единодушие при различных позициях и представлениях. Возможно, при нормально работающем парламенте все бы ограничилось парламентскими баталиями, но не в России и не сегодня. Потому что в России сегодня действует правило: во избежание неловкостей делать вид, будто умом ничего понять невозможно.
Так, после ряда консультаций в думском комитете из ниоткуда появилась идея некоего Совета при уполномоченном органе, которая также в никуда исчезла. Лично я из бесед со специалистами самых разных ведомств и журналистами, участвующими в этих консультациях, ничего понять не мог. Складывалось такое ощущение, что они присутствовали на разных мероприятиях, хотя и сидели рядом. Единственное, что единодушно отмечали все участники заседаний этого комитета, - так это отсутствие периодичности и непрерывно меняющийся состав приглашённых. Каждый раз, расходясь, Комитет не назначал дату следующего обсуждения поправок, никогда не доводил обсуждение до конца и никогда не возобновлял обсуждение с того места, на котором прекратились эти обсуждения в предыдущий раз. Зато работа кипела.
В конце марта появилось сразу два незначительно различающихся текста закона, которые, якобы, должны были быть направлены на рассмотрение во втором чтении. Выбрав, наиболее, по моему разумению, вероятный вариант, я сделал к нему ещё один подробный комментарий. Однако вместо незначительных изменений, спустя ещё месяц этой возни, возник новый вариант, о котором можно сказать, что он хуже, чем закон, принятый в первом чтении. Но и этот текст был в последующем изменён так «чтобы было всё по-новому, но оставалось всё по-старому».
8 июня Комитет Государственной Думы по конституционному строительству и законодательству рекомендовал закон к слушаниям во втором чтении, и уже на следующий день пресса писала о том, что пленарное заседание назначено на 16 июня, в связи с чем 16 июня партия «Яблоко» организовала пикет на Театральной площади.
К этому же времени был анонсирован Доклад о персональных данных в России, подготовленный рабочей группой, созданной в связи с принятием данного закона в первом чтении. Как следует непосредственно из Доклада, авторы не претендуют на окончательность и полную объективность своих выводов, в связи с чем заявляют об открытости Доклада для дополнений и особых мнений, а также о намерении переиздать Доклад к концу года с включением в него поступивших к тому времени дополнительных текстов. По сути, Доклад представляет собой одновременно и приглашение к сотрудничеству и вместе с тем попытку максимально полно отразить сложившееся в России положение дел с персональными данными.
Впрочем, пожалуй, пора закругляться с публицистической частью и перейти к существу. Рассчитывая на то, что заинтересованный в подробностях читатель найдёт силы пройтись по ссылкам, здесь по возможности кратко привожу лишь наиболее существенные моменты:
1. Закон не выделяет из общей массы персональных данных сведения о частной жизни граждан. Иного закона, определяющего, что такое сведения о частной жизни гражданина, тоже нет. Зато есть ст. 24 Конституции России, согласно которой, сбор, хранение, использование и распространение информации о частной жизни лица без его согласия не допускаются.
Не зная, какие персональные данные относятся к сведениям о частной жизни, любое физическое или юридическое лицо во всех случаях будет применять закон так, как будто ст. 24 Конституции не препятствует сбору и использованию интересующих его данных других людей.
Закон содержит оговорку относительно специальных категорий персональных данных, к которым относит персональные данные, касающихся расового или этнического происхождения, национальной принадлежности, политических взглядов, религиозных или философских убеждений, состояния здоровья, интимной жизни. Закон устанавливает, что эти данные без согласия человека обрабатывать нельзя.
Однако этот перечень лишь частично касается сведений о частной жизни, а во-вторых, вводя понятие «специальные категории персональных данных», закон в той же норме содержит и целый ряд оговорок, допускающих обработку и этой категории персональных данных без согласия человека, если это необходимо для защиты его жизни и здоровья либо жизни и здоровья третьих лиц, если получение согласия субъекта персональных данных невозможно.
Надо ли пояснять, что если человека просто не оказалось поблизости или его забыли позвать, то он физически не может дать согласие на использование его специальных данных в целях защиты чьей либо жизни или здоровья. Например, в последнее время получила распространение идея о том, что человек, не прошедший вакцинацию от инфекционных заболеваний, каким-то непостижимым образом представляет угрозу здоровью привитых людей. Соответственно, следуя логике закона, информация о прививках может быть без ведома человека использована администратором гостиницы, директором школы или работодателем.
Мало того, любой супермаркет может уверенно заявить, что использует данные о здоровье покупателей в целях защиты его здоровья, поскольку покупатель, приобретая сладкую булочку, может забыть о том, что является диабетиком.
Впрочем, и без таких крайностей закон прямо оговаривает, что специальные категории персональных данных могут быть собраны и использованы без согласия человека, если это требуется в целях превентивной медицины (оздоровления), установления медицинского диагноза, предоставления медицинских и медико-социальных услуг, а также если такие данные обрабатываются лицом, профессионально занимающимся медицинской деятельностью и обязанным в соответствии с законодательством Российской Федерации сохранять профессиональную тайну.
К оздоровительным мероприятиям можно отнести любые спортивные и множество досуговых мероприятий, включая бани, сауны, курортный отдых и т.д.
Любой врач, коль уж он профессионально занимается медицинской деятельностью, сможет собирать и использовать специальные персональные данные, даже если он это делает без ведома и согласия человека, которому эти данные принадлежат.
Ещё одна оговорка, позволяющая собирать и использовать особые категории данных, касается тех данных, которые по решению самого человека сделаны общедоступными. Причём закон не содержит никаких уточнений относительно того, как это решение должно быть оформлено и в какой форме выражено. Учитывая значимость и бесповоротность такого «решения», столь легкомысленное опущение деталей его оформления фактически сводит вопрос об использовании специальных персональных данных к детской игре в прятки, где «кто не спрятался, я не виноват». Если человек сам вышел на улицу, не задёрнул занавески, или иным образом не скрыл сведения, касающиеся его расового или этнического происхождения, национальной принадлежности, политических взглядов, религиозных или философских убеждений, состояния здоровья и интимной жизни, то уже можно говорить, что он решил сделать эти сведения общедоступными, а значит, любой может с этими персональными данными делать всё, что пожелает.
Одновременно мы попрощаемся и с недопустимостью представления в суд доказательств, добытых с нарушением закона, поскольку любой сможет совершенно законно собирать даже самые запретные сведения о других людях, если они собираются в связи с осуществлением правосудия (в первоначальном варианте речь шла о данных, необходимых для внесения, поддержания или защиты судебного иска). Разработчикам закона кажется недостаточным стандартное право суда истребовать любые данные, иначе закон бы содержал обычную для таких случаев норму о том, что эти данные могут быть истребованы судом или подлежат представлению по решению суда.
Почти такие же недомолвки и оговорки используются в нормах, устанавливающих порядок сбора и использования биометрических данных, к которым закон относит сведения, характеризующие физиологические особенности организма человека, на основе которых можно установить его личность (биометрические персональные данные), включая отпечатки пальцев, отпечатки ладони, цифровой образ лица, сетчатки глаза.
Закон устанавливает, что биометрические данные могут обрабатываться только при наличии письменного согласия субъекта персональных данных за исключением случаев, предусмотренных частью 2 настоящей статьи.
Следующей же нормой оговаривается, что обработка биометрических персональных данных может осуществляться без согласия субъекта персональных данных в связи с осуществлением правосудия по гражданскому, уголовному, административному или иному делу, а также в случаях, предусмотренных законодательством Российской Федерации о безопасности, об оперативно-розыскной деятельности, о государственной службе, уголовно-исполнительным законодательством Российской Федерации, а также законодательством о порядке выезда из Российской Федерации и въезда в Российскую Федерацию.
Обращаю внимание – не по решению суда и даже не по запросу суда, а «в связи с осуществлением правосудия», не на основании закона, а «в случаях, предусмотренных законодательством…». Практически это карт-бланш, т.е. индульгенция для органов власти, поскольку следователь любые действия совершает «в связи…», но далеко не всегда довольствуется основаниями, установленными законом. А к законодательству относятся не только законы, но и подзаконные акты.
Что же касается защищённых Конституцией сведений о частной жизни, то об этом в законе ни слова. А это значит, что данные наших записных книжек, списки тех, кого мы приглашаем на дни рождения, списки телефонных номеров, по которым мы звонили или с которых нам звонили, маршруты наших передвижений в общественном транспорте, сведения о том, чем и кем мы увлечены, что мы едим, с кем общаемся, какие книги читаем, какие газеты выписываем и какие сетевые ресурсы посещаем, а также прочие сугубо частные наши дела-делишки никак не защищены от вмешательства «доброжелателей», вооружённых мощными автоматизированными системами. Между тем за рубежом уже известны случаи, когда перспективного молодого специалиста, несмотря на рекомендации экспертов и желание акционеров, не включают в совет директоров крупной корпорации только потому, что он увлекается экстремальным видом спорта, а значит, может свернуть себе шею.
2. Следующая не менее важная часть закона касается сбора персональных данных. Закон практически не ограничивает сбор персональных данных. Если отсутствие в законе упоминаний о том, что у граждан может быть частная жизнь, еще не так бросается в глаза, то неурегулированность вопроса о том, кто и как может собирать персональные данные, вызывает недоумение сразу.
Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понимать, насколько сложно ограничивать дальнейшую обработку и распространение персональных данных, если они будут бесконтрольно собираться всеми, кому это заблагорассудится. В первоначальном варианте закона была целая статья, в названии которой фигурировало словосочетание «сбор персональных данных», однако в содержании ни слова о сборе не было. На это обратил внимание и президент в своих поправках, причём он предложил привести название в соответствие с содержанием, что и было сделано – из названия статьи слово «сбор» исключили. Однако, учитывая многочисленные протесты, касающиеся этого вопроса, и наверняка понимая, что всё-таки полностью обойти этот вопрос не получится, разработчики включили сбор в «обработку персональных данных».
Для ясности, придётся привести эту норму целиком:
обработка персональных данных – действия (операции) с персональными данными, включая сбор, систематизацию, накопление, хранение, уточнение (обновление, изменение), использование, распространение, передачу, обезличивание, блокирование, уничтожение персональных данных.
В результате понятие «обработка персональных данных» в текущем тексте закона настолько перегружено, что с персональными данными можно делать всё что угодно. Например, среди прочих действий, которые включены в понятие «обработка» закон содержит и такое действие как «блокирование», а далее отдельной нормой устанавливается, что блокированием персональных данных является прекращение их обработки. Получается, что блокированием персональных данных является в том числе и прекращение блокирования. Закон не оговаривает, сколько водки нужно употребить, чтобы это понять.
Зато трезвомыслящий человек сразу поймёт, что если сбор в числе прочих действий включён в понятие «обработка» и не регулируется отдельно, то там, где по характеру персональных данных требуется согласие человека на их сбор, потребуется согласие и на любую последующую обработку, включая простой перевод данных из формата «txt» в формат «doc», что нереально. И наоборот, давая согласие на обработку персональных данных, человек фактически будет давать согласие и на последующее распространение этих данных, поскольку распространение тоже является обработкой.
Сбор персональных данных – это ключевое действие, лежащее в основе всех последующих действий, а значит, сбор должен регулироваться отдельно.
В вопросах сбора принципиальное значение имеет то, для чего эти данные собираются, и то, в каком качестве они используются. Неслучайно, что буквально с первого дня появления закона протестующие граждане самых разных убеждений единодушно указывали на то, что цели сбора персональных данных должны быть всегда исчерпывающим образом оговорены до начала сбора и могут устанавливаться либо добровольно, либо законом. Одновременно отмечалась и недопустимость изменения целей сбора после осуществления сбора, равно как и недопустимость использования персональных данных, собранных с какой-либо одной целью в любых иных целях. Иное ставит под угрозу даже теоретическую возможность защиты прав граждан и влечёт бессмысленность всяких разговоров о практической защите.
3. Закон предполагает фактическое объединение персональных данных, содержащихся в разных информационных системах. Утверждение разработчиков о децентрализованном характере создающейся в России единой системы учёта персональных данных – не более, чем попытка ввести общество в заблуждение. Территориальная и функциональная распределённость информационных систем вовсе не усложняет их быстрое (или в реальном времени) объединение, как в рамках общих информационных массивов, так и в персональные досье на отдельных граждан. Серверы и физические носители данных могут быть разнесены хоть по всему миру, но если есть возможность точной идентификации персональных данных каждого человека во всех разрозненных системах, то объединять данные о человеке или группе лиц можно буквально на лету.
Именно поэтому правозащитники по всему миру бьют тревогу по поводу внесения в законодательства различных стран норм, «обеспечивающих непротиворечивость данных в информационных системах».
4. Последнее, на что хотелось бы обратить внимание, – это на отсутствие в законе норм, запрещающих куплю-продажу персональных данных. Думаю, нет нужды напоминать, что именно торговля персональными данными приводится правительством в качестве основного аргумента в пользу скорейшего принятия правительственной версии закона.
Перед каждым раундом борьбы за принятие/непринятие закона официальные СМИ разрываются от сообщений о незаконной торговле милицейскими, налоговыми, пенсионными, банковскими, телефонными и прочими базами персональных данных. Телевидение демонстрирует кадры изъятия тысяч дисков из торговой сети, аресты торговцев и закрытие торговых организаций. Однако ни разу не было ни одного материала, свидетельствующего о том, что хотя бы в одном случае кто-либо из должностных лиц был наказан за утечку персональных данных, используемых органами государственной власти. Зато различные правительственные чиновники неоднократно аргументировали необходимость принятия закона «О персональных данных» заявлениями о том, что с принятием этого закона появится возможность пресечь незаконную торговлю.
Позволю себе заметить, что если торговля незаконна, то неясно, почему устрашающие акции, направленные против лоточников, никогда не завершаются наказанием должностных лиц, допустивших утечку персональных данных, а если торговля до издания закона «О персональных данных» остаётся законной, то непонятно, за что преследуются торговцы.
Ещё больше вопросов порождает сам факт создания органами государственной власти автоматизированных информационных систем в условиях отсутствия закона (ведь на лотках торгуют не бумажными картотеками). И уж тем более непонятно, почему вводились в эксплуатацию и регулярно обновляются электронные базы персональных данных, если органы государственной власти не могут обеспечить их конфиденциальность. Я бы понял, если бы локально в качестве эксперимента вне всяких законов обычный бумажный документооборот продублировался бы электронными системами. Внедрение подобных новшеств в управлении государством всегда происходило не на основании закона, поскольку прежде, чем что-либо узаконивать для всей страны, необходимо понять, насколько это приемлемо и каким должен быть закон, чтобы оно эффективно работало.
Однако, если к моменту представления закона в Думу уже заведомо ясно, что органы государственной власти не могут обеспечить безопасность персональных данных, содержащихся в государственных информационных системах, то надо не закон лоббировать, а прекращать неудачный эксперимент и пробовать сделать что-либо более работоспособное, а то и вовсе вернуться к исходной форме работы. Но здесь происходит прямо противоположное, сначала исполнительная власть сама вводит электронные системы, а потом, убедившись в том, что не может пресечь утечку персональных данных, требует их узаконить. При этом в качестве аргумента в пользу закона приводится как раз то обстоятельство, что базы уже созданы, а утечку данных из них предотвратить не получается. Но самое удивительное в этой логике то, что закон, который предлагает правительство, ни одной нормой не запрещает торговлю персональными данными. Иными словами, исполнительная власть, с одной стороны, требует принять закон, ссылаясь на то, что без этого закона идёт торговля базами данных, созданными той же исполнительной властью. А с другой стороны, эта же исполнительная власть всячески противится внесению в этот закон норм, запрещающих куплю-продажу персональных данных.
Только не надо всё это пытаться понять умом. И тогда становится всё просто. Тогда можно не спросясь выворачивать общество наизнанку и не замечать недовольства. Можно издавать законы, фактически отменяющие принцип разделения властей, и не понимать существа этих законов. Можно и вовсе вводить системы управления, исключающие возможность влияния воли граждан на весь объединённый в один пучок механизм власти, и удивляться тому, что это не находит поддержки граждан. Ведь основное свойство всех этих законодательных инициатив правительства и президента – именно необратимость последствий их реализации. И в этом смысле антитеррористический указ президента, равно как и пакет информационных законопроектов от правительства, а также большинство иных инициатив выходит далеко за рамки изложенных в них сфер регулирования.
По сути, речь идёт не об отдельных актах, а о большой стратегической реструктуризации общественных институтов. Иными словами, этими актами завершается построение вертикали власти и начинается изменение самих регулируемых общественных отношений.
Лично я не против информационного общества, но меня очень волнует, как это общество будет устроено. Меня беспокоит, кому в этом обществе будет принадлежать власть, т.е. кто будет источником власти и как эта власть будет реализовываться, но этот вопрос, как я понимаю, просто табуирован в среде разработчиков и инициаторов той модели информационного общества, которую тихой сапой продвигает правительство.
Для меня принципиально важно, чтобы моими персональными данными никто не распоряжался без моего ведома и согласия, тем паче важно, чтобы эти данные никто не присвоил, но разработчики говорят, что у гражданина не может быть никаких исключительных прав на свои персональные данные. Дескать, данные будут принадлежать тому, кто создал информационную систему, а сбор данных никак не регламентируется (кто хочет, тот и собирает, а потом называет это созданием собственной информационной системы).
Не знаю, из каких соображений, но утверждается, что в информационном обществе не может быть права собственности на информацию, однако будут хорошо защищаться авторские права.
Я видел индустриальное общество, в котором не могло быть права частной собственности на средства производства, но хорошо защищались социальные права. И помню, каких чрезвычайных и непрерывных усилий стоило поддержание этого общества в стабильном состоянии, насколько высоко было требование, прежде всего, сознательного сотрудничества граждан с государством, а также к каким жертвам и социальным катастрофам приводило отсутствие этого сотрудничества на всех уровнях, где это проявлялось.
Что будет стабилизировать информационное общество, если разработчиками самых базовых норм и принципов правоотношений в этом обществе изначально игнорируется само наличие у человека любой воли, в том числе и воли к сотрудничеству с властью? Каковы будут способы проявления этой воли в условиях тотальной прозрачности (слежки) и единообразного автоматизированного управления на всех уровнях? Очень много вопросов, и без ответов на которые из них невозможно даже думать о принятии подобных законов.
Дабы не отходить далеко от темы и не углубляться в перечисление, только в качестве примера слегка коснёмся вопросов армии, раз уж фигура министра обороны не сходит с экрана телевизора. Разговоры об армии вызывают у оппонентов снисходительную улыбку – дескать, в информационном обществе армия в традиционном смысле этого слова не нужна вовсе, поскольку основная задача власти, требующая силового разрешения, будет заключаться в контртеррористической деятельности и подавлении локальных конфликтов, а территориальных войн не будет вовсе, т.к. границы станут совсем прозрачными. Оно и понятно, о какой армии может идти речь, если персональные данные всего населения, включая биометрические, могут оказаться в руках любого не то что потенциального, но даже теоретического противника. Да и что эта армия могла бы защищать, если само понятие «суверенитет» имеет смысл ровно настолько, насколько реализуема воля и власть носителя этого суверенитета, т.е. народа, населяющего государство (речь о странах с демократическими системами управления).
Там, где народ не может проявлять волю и реализовывать власть через созданные для этой цели институты, просто нечего защищать. А для защиты интересов правящей верхушки и контртеррористической деятельности нужны спецслужбы, оснащённые эффективными средствами слежки и подавления воли населения. Первое обеспечивается поправками президента к проекту закона «О персональных данных», а второе указом «О мерях по противодействию терроризму».
Если преодолеть информационный морок и сконцентрировать внимание на важном, то получается, что фигура преемника и вовсе никакого значения не имеет. До завершения своего срока так называемый «коллективный Путин» вполне успеет полностью выстроить все свои вертикали и отсечь все препятствующие горизонтали. К выборам, скорее всего, будут полностью завершены все подготовительные работы (сиречь разрушены все мосты), и стране будет дан достаточный толчок для движения в светлое информационное будущее лет на десять-пятнадцать. А преемнику ничего не останется, кроме как завершить начатые до него программы.
Очевидно, что к тому времени уже все ресурсы страны будут задействованы в деле реализации намеченных планов, а весь Стабилизационный фонд будет до копеечки связан так, чтобы работали те самые программы, для реализации которых сегодня принимаются законы и издаются указы. У преемника не будет ни средств, ни ресурсов, ни возможностей для того, чтобы что-либо изменить. Поэтому любые надежды тихо пережить режим Путина или выбрать в следующий раз хорошего парня приведут лишь к разочарованиям – все без исключения сегодняшние преобразования строятся в первую очередь с соблюдением принципов необратимости.
Смена власти возможна всегда, а вот смена системы управления требует титанических усилий со стороны общества и никогда не проходит безболезненно. При любой власти и любой системе управления надо понимать, что человек полностью и необратимо теряет возможность контролировать свои персональные данные с момента их сбора и независимо от того, кто этот сбор осуществляет.
Единожды созданная система учёта будет работать по заложенным в ней принципам, даже если не останется тех задач, для разрешения которых эта система создавалась. Наглядный тому пример – паспорт, без которого мы со времён Сталина жить не умеем, и прописка в этом паспорте.
