С начала 2005 года, после проблем с реформой льгот, почти все социологические службы зафиксировали серьезные подвижки в общественном мнении, в том числе и в отношении к фигуре президента. Что именно произошло не в цифрах, а в реальности, и о чем, собственно имеет смысл говорить, говоря о рейтинге Владимира Путина? Эти вопросы мы задали известным российским социологам и политологам Дмитрию Фурману (Ин-т Европы РАН) и Алексею Левинсону («Левада-Центр»). Записывал и готовил текст к публикации Александр Буртин.
Фантастическая популярность Путина, так же, как и власть, достались ему без особых усилий, и лишь в незначительной мере связана с его личностью, его качествами. Я не хочу сказать, что его человеческие качества – какие-то особенно плохие. Это не так, особенно по сравнению с его предшественником. Но в основном популярность проистекает из ситуации.
Во-первых, фактор нового начальника, пришедшего на смену начальнику, утратившему популярность, от которого все уже устали. Новый начальник в такой ситуации «обречён» на популярность.
Во-вторых, Путин – не просто новый начальник. Он – второй в ряду передающих друг другу власть «безальтернативных» президентов, начало которому положила революция 1991 года. Здесь – особый источник популярности. Первый президент – революционер и разрушитель. И он естественно популярен у сторонников революции и непопулярен у её противников. Второй – продолжатель его дела. Он «закрепляет завоевания революции». Поэтому он сохраняет, особенно первое время, поддержку тех слоёв, которые поддерживали революцию и её лидера – Первого. Но вместе с тем функции второго во многом противоположны функциям первого. Он – «стабилизатор», тот, кто возвращает общество в «нормальное» состояние, приводит его в «порядок». Это нормальное состояние похоже на дореволюционное, только с иными идеологическими знаками. Поэтому все те, для кого революция была ужасом, начинают радоваться, что она прошла и порядок возвращается, и любить того, кто его возвращает. Второй, не утрачивая «революционной» поддержки, которую имел первый, приобретает и новую, «контрреволюционную». Я бы сравнил ситуацию Путина с ситуацией другого Второго, предшествующего цикла, Сталина. Сталин был «верным учеником и соратником» Ленина и «продолжателем его дела». Поэтому он пользовался любовью тех, кому были дороги революция и Ленин. Но вместе с тем, он возвращал общество к «норме», ликвидировал революционную стихию и хаос, наводил «порядок» и даже частично восстанавливал старую царскую символику. Поэтому слои, воспринимавшие революцию, как страшный период хаоса и анархии и ностальгировавшие по старому режиму, вдруг начинали ощущать, что «Россия не погибла», что смута кончилась и возвращается «нормальная жизнь». И им начинал нравиться Сталин. Поддержка Сталина была из обоих лагерей – и революционного, и контреволюционного. И сам он был «Янусом». С одной стороны – верный ленинец и классик марксизма, с другой – новый самодержец, продолжатель Ивана Грозного и Петра Первого. Такая же сложная роль Путина. Он закрепляет и углубляет «рыночные реформы». И он же ликвидирует анархию и уничтожает фигуры, эту революционную анархию символизирующие (березовские и ходорковские – это троцкие второго цикла). Он возвращает привычные формы жизни, привычную авторитарно-бюрократическую систему, и даже частично возвращает старую символику (гимн, портреты Дзержинского и т.д.). «Россия остаётся Россией» и даже «встаёт с колен». Поддержка второго – шире поддержки первого. И опять-таки, это не связано с личностью, а вытекает из функции, из самого «порядкового номера».
Роль кагэбэшного происхождения Путина в его популярности я бы преувеличивать не стал. Я думаю, что любой второй делал бы примерно то же самое и пользовался бы примерно той же популярностью. Но всё же какую-то роль КГБ играет. КГБ – символ «государственности». Русское сознание испытывает к ним уважение и боязнь. Так что это тоже плюс.
Только на последнем месте я бы поставил личные качества. Сознание Ельцина никак нельзя считать «не массовым», Он подобрал в преемники человека, который ему понравился. Но поскольку Ельцин – простой русский человек, то, что понравилось ему, понравилось миллионам. У Путина есть «киногеничность», он подходит для своей роли. Это – тоже плюс. Хотя сыграть роль вполне мог бы и другой.
Разные группы населения видят в Путине разное. Одни хотят видеть «модернизатора», реформатора и человека и т.д. И видят – рыночные реформы, поддержку США в антитеррористической борьбе и т.д. Другие хотят видеть реставратора. И тоже видят. Каждый видит, что хочет. И у каждого есть для этого основания.
Сам Путин не позиционирует себя как такого идеального правителя. Путин, по-моему, просто старается выполнить свои обязанности, как он их видит. Он – не маньяк власти и власть досталась ему почти случайно. Он не очень-то за неё боролся и не очень-то к ней стремился. Ельцин и его «семья» искали преемника и, перебрав несколько кандидатур, остановились на нём. Он «оказался в нужный момент в нужном месте». Я даже не уверен, что он был этому очень рад. Но он – человек добросовестный и «выполняет задание».
Сам Путин ориентируется прежде всего на определённые задачи – на наведение порядка, как он его понимает. Далее он ориентируется на имидж – естественно, каждому человеку приятно сознавать, что он популярен, его расстраивает падение популярности. Он ориентируется на кагэбешников, которые ему близки и которым он доверяет. Он на многих ориентируется . Как любой человек.
Лубочный имидж Путина (календари с его настроениями, песни про путина, комиксы, матрешки, водка и т.п.) – это явление очень интересное. Вообще Путин и сам человек серьёзный и функция его – серьёзная и требующая серьёзности и торжественности. Но культура и сознание людей всё-таки очень изменились с 20-х-30-х гг. и возникает ощущение какой-то пародийности, фарса, «Наполеон, но Малый». Мне кажется, это всё время проявляется и в сознательном пародировании и в бессознательном. Грань между ними – не определённая. Песня – «А в чистом поле – машины «Град», За нами Путин и Сталинград» - это сознательная пародия или так получилось?.. «Сталин, но не серьёзный». Серьёзных сталиных уже не получается, их время прошло.
Популярность Путина не незыблема. Постепенно происходит ее естественная эрозия. Мне думается, что Путин сам способствует её падению. Если бы он пошёл на изменение конституции и дал бы чётко понять, что будет править «до упора», его популярность была бы выше. Но зачем устраивать культ личности, если никто не знает, будет ли эта личность во главе в 2008 г.
Я думаю, что теперешняя эрозия популярности Путина – это начало упадка системы. При Путине она пережила расцвет и его популярность была одним из проявлений этого расцвета. Никто не знает, что будет после 2008 г. Но в любом случае – останется ли всё же Путин, или передаст власть выбранному им преемнику – такой популярности уже не будет.
Что хотят видеть в Путине разные группы населения? Думаю, что в любой сложно организованной действительности, а в российской безусловно - правитель есть фигура, на которую проецируют свои чувства, надежды и ожидания совершенно разные политические силы. У нас не так велик спектр этих сил, и они не так сильно друг другу противостоят. Но даже в начале Путинского правления, когда они были в более остром противостоянии, когда «коммунисты» и «демократы» - это были еще что-то еще значащие определения, - и тогда значительная доля тех, кто поддерживал коммунистов, позитивно относилась к Путину, они держали его за своего. И значительная доля тех, кто был настроен продемократически, тоже держали его за своего.
Таким образом, один человек виделся с разных сторон совершенно по-разному. Общество разделено на разные фракции, у них разные взгляды - а вот на одной фигуре они сходятся. Причем не потому что, мол, ладно, мы коммунисты, вы демократы, но у нас есть общая цель преуспеяния России и на этой фигуре мы сходимся. Как, скажем, белая эмиграция относилась к Сталину во время войны. Они его не принимали, но он был фигурой, которая спасает Россию. Здесь не так: здесь каждый думал, что Путин - наш. Вариант консолидации нации, основанный на своего рода оптической иллюзии. Это все подтверждено результатами опросов - более трети населения полагали, что демократ №1 в России это Путин, а не Гайдар, не Чубайс и не Явлинский.
Какие чувства людей отражает его образ? Тут надо привести слова нашего директора Юрия Левады от том, что Путин – это президент надежд. Это действительно не рационально-дискурсивное отношение, а чувство. При Ельцине на вопрос «движется ли страна по правильному пути или мы идем в тупик?» большинство выбирали второй вариант. Когда пришел Путин, люди стали говорить: «теперь все правильно» - хотя ничего особенно не изменилось.
Интересно, что именно «президент надежд» - во множественном числе. Разных надежд на разных этапах его президентской карьеры. То были надежды, что он быстро победоносно закончит войну в Чечне, то что наведет порядок в России, то что поднимет ее престиж на международной арене – ну и т.д. Эти надежды не оправдывались. Но интересно, что фрустрации на него не обращались. До сих пор не обратились не разу. Путин – для того, чтобы возлагать надежды. Это такой алтарь.
Надежда сменяется на другую надежду, а не с одной надеждой что-то происходит. Это очень интересный механизм. Сколько времени он будет таким, нельзя сказать. Это связано с состояниями массового сознания, про которые я мало знаю. У нас есть данные о том, что люди готовы сказать, что они перестают надеяться на Путина. Но мы такое слышали и три года назад, а упования все равно продолжаются.
В общем, это роль утешителя национального самоощущения. Второй президентский срок Ельцина, его неподобающее правление и поведение нанес очень большую травму этому самоощущению. И, судя по всему, до сих пор идет ее излечивание.
Мне кажется, что имидж Путина (если под имиджем понимать чисто внешнее - спортивный он или нет) – вещь забавная, интересная, но не более того. Мы знаем по опросам, что главная черта, которая за ним числится, – это «энергичный». Это очень интересно, потому что это внутренне пустое определение. «Энергичный» - это значит, что он что-то может сделать, это только потенция. Это не значит, что он что-то сделал. Можно быть энергичным и остаться на том же месте.
В первый период популярность Путина была как-то связана со зримым имиджем – с его противоельцинскими, зеркальными по отношению к Ельцину чертами: динамичный вместо пассивного, трезвый вместо пьяного, молодой вместо старого. Эти черты были важны не сами по себе. Конечно, хорошо, когда политический деятель энергичный и красивый, а плохо, когда некрасивый. Но дело в другом – эти черты были важны как знаки семантического противоположения Ельцину.
Мое объяснение такое: за годы перемен произошло значительное изменение социального построения общества. Оно состояло прежде из весьма значительных блоков - люди принадлежали к большим общностям: многотысячный коллектив завода, большой колхоз, область, республика, еще что-то. Годы кризисов значительную часть этих общностей поломали. Люди сейчас работают, как правило, в малочисленных коллективах. Даже захотеть себя отнести к какой-то большой общности сложно - можно к русскому народу, православным, жителям нашей Орловской области, но это мало что дает.
На фоне социальной фрагментаризации, нет тех структур, которые могли бы стоять на месте таких общностей. Стыдно эти слова произносить - но это структуры гражданского общества - локальные, транслокальные, на любой основе построенные. Церковь тоже не может нас всех объединить в единой вере.
Человек остался или один или он сопоставлен всему национальному целому. И вот тогда необходимо наличие какой-то всех объединяющей фигуры. Путин играет роль символического интегратора, компенсирующего символические же потери. Роль Путина – это прежде всего роль символа. То, что он осуществляет как обладатель властных полномочий к тому, что отражает общественное мнение, имеет очень небольшое оотношение. Путин велик не потому, что так управляет страной, а потому что он назначен быть великим.
Кроме того, российское общество, пережило грандиозную травму утраты статуса империи. Если человек себя отождествляет с каким-то целым, то оно наделено в его глазах с какими-то важными ценностными характеристиками. Например, быть белым человеком – это значит, быть отважным, образованным, представлять цивилизацию, быть белым хорошо. Быть советским человеком – это значило очень много. Я недавно делал интервью с людьми, которые были русским населением республик СССР и вынуждены были бежать. Там и ощущение себя как колонистов и одновременно опоры державы и миропорядка. И наличие миссии – просвещать, «нести свет чучмекам» и защищать мать-Россию на дальних рубежах. Геополитический дискурс русскому человеку совсем не чужд. Даже живя внутри России, он чувствовал себя живущим в стране, которая простирается на пол-мира, управляет половиной мира. И только это есть достойный статус для российской державы. Готовности существовать в качестве просто некоторой страны, шестой по населению – сегодня нет абсолютно. Ничего, кроме как второе место в мире. И чтобы партнер - Соединенные Штаты, а не многолюдный Китай. На это вот согласны, а все остальное – беда, временное состояние, которое нужно исправить. А если оно навсегда, то надо побыстрее помереть.
В Британии фрустрация по поводу гибели империи продолжается до сих пор, до второго-третьего поколения. О развале СССР сожалели около 80% населения. Может быть, если бы реализовалась такая мечта: мы всех этих дармоедов сбросили, они отцепились - и слава Богу, а у нас сразу жизненный уровень подрос – тогда эта утрата была бы не болезненна. Но этого не произошло.
Поэтому общество нуждается в каких-то компенсирующих психологических механизмах. В символической фигуре, которая если не возвращает былое величие, то хотя бы обещает, хотя бы сочувствует этим идеям.
В какой-то момент определенной части наших граждан показалось, что Путин – что-то вроде идеального правителя. Это мнение не было массовым, а прослеживалось у некоторой части творческой интеллигенции - не самого высшего разбора, но и не самого низшего, в основном столичной и из крупных городов. Это группы, обслуживающие Двор, в широком смысле слова. Деятели искусства, литераторы, их жены. В основном это были не люди, которые чего-то специально делают, а которые что-то чувствуют и своими переживаниями и говорениями на эту тему создают атмосферу. Там имело место то, что можно назвать культом без кавычек – приписывание массы позитивных черт одному персонажу. Но этот культ имел элитарный характер и существовал недолго, сейчас о нем говорить не приходится.
Отношение населения к Путину не похоже на культ, на обожание. Мы предлагаем восемь вариантов отношения: «восхищение», «симпатия», «не могу сказать ничего плохого», «нейтральное, безразличное отношение», «не могу сказать ничего хорошего», «антипатия», «отвращение». Так вот, на этой шкале восхищение – 3%, а отвращение – меньше 1%. Есть 25%, которые готовы сказать, что он им симпатичен, но симпатия – это все-таки довольно спокойное отношение. А 35% просто не могут сказать о нем ничего плохого, не более того. Это самый частый ответ. Другое дело, что эти же люди говорят, что они одобряют то, как Путин справляется с обязанностями президента Российской Федерации. И отсюда получается рейтинг в 65%.
Но при этом, они же говорят, что его деятельность в Чечне, в экономической сфере, особенно в связи с монетизацией, не вызывает одобрения. Так что отношение к Путину как к руководителю страны достаточно трезвое. А отношение к символической фигуре совсем другое.
Как хотят люди обращаться с этим символом? Скажем, предложение сделать его не всенародно избираемым, а чтобы парламент голосовал – собирает поддержку 11%, а почти 80% не согласны. Не то чтобы люди хотят сохранить над ним контроль. Но этот символ должен выражать нас, быть эманацией наших чувств.
Идея, с которой носится некоторая часть политтехнологов, - что Путин станет премьером и тогда можно будет продлить его правление - сейчас двумя третями населения не принимается. Премьер – это премьер, фигура всегда вторичная. Ему – тумаки и шишки, а президенту пышки.
А вот, чтобы увеличить президентский срок с четырех до семи лет, - 41% за. Правда, 50% против. И за то, что бы Путину разрешить избираться на третий срок, те же цифры.
А чтобы пожизненно он был президентом? Тут твердое «нет», 83% против. Это очень высокая цифра, практически предел, более высокой степени согласия в обществе не бывает.
На кого Путин ориентируется? Я не знаю. Широкая общественность связывает Путина с силовыми структурами, считает, что это его референтная группа. Это не только антикагэбэшные интелегентские чувствования. В глазах многих россиян это вполне хорошо.
Довольно часто респонденты говорят и то, что Путин ориентируется на средний класс. Но тут такая замечательная деталь: если спросить людей, к какому классу они себя относят, то наиболее частый ответ – «к среднему классу». Имеется в виду, что мы не бомжи и не олигархи, а между ними. Если так, то это - большинство общества, те самые 70 %, как и в Соединенных Штатах. Поэтому, когда люди говорят, что Путин ориентируется на средний класс, они обычно имеют в виду просто, что Путин – президент значимой части общества, а не нищих и олигархов, которых слушать нечего.
Но есть еще средний класс в значении "мидл-класс" (middle class). По данным годичной давности те, кого можно было отнести к этому слою - он занимает от силы 10% – делились в пропорции 2 к 1. Одна треть занимала интеллигентскую позицию: полковник КГБ, друг питерских чекистов мне никто. И две трети говорили: у нас президент – во!, это наш мужик, он ведет Россию, куда надо, слава Тебе, Господи, при нем у нас все есть. А то, что еще престиж России поднимает с Бушем, так и вообще здорово.
В этом смысле можно сказать, что он мидл-классу импонирует. Но, конечно, Путину никакой мидл-класс специально не нужен. В конце первого ельцинского срока многие мои коллеги-социологи начали спешно изучать российский мидл-класс, спорить, есть ли он или нет. За этим стоял политический заказ: во всех нормальных странах средний класс – опора строя. А в тот момент у Ельцина с опорой было плохо. Так вот не возникнет ли у нас сейчас такая опора? Правда, не успел этот мидл-класс толком возникнуть, а Борис Николаевич закончился.
Но эти 10% не имеют ни своих партий, ни своих политиков, ни своих институтов. На них невозможно опираться, это не политическая сила. А в электоральном смысле они ничто. Променять поддержку шестидесяти процентов населения на поддержку десяти процентов – какой дурак пойдет на это? С момента избрания и по сей день Путин вполне может считаться президентом всех россиян.
Сейчас после этих дел с монетизацией Путин несколько утратил популярность в старших (они же беднейшие) частях общества. Но имеет ее по-прежнему у молодых и зажиточных. В январе доверие к Путину качнулось и достигло самого неблагоприятного для него соотношения – 65% одобряли, 32% нет – то есть 2 к 1. 65% уже бывали, а 32% не было, это самый высокий уровень несогласия. На февраль сохраняются 32% неодобрения, а одобряющих уже 67% - рейтинг выправляется.
Пенсионеры часть ответственности за монетизацию на Путина все-таки возложили. Сейчас резко выражен перекос отношения к нему в молодых и старых частях общества. Насколько я понимаю, по данным групповых дискуссий и интервью, дело там не в том, какую сумму они теряли. Эта кампания по монетизации льгот была воспринята как разрыв социального договора общества и государства с пенсионерами. Вообще, реакция на монетизацию должна быть признана необычайно бурной. Ничего подобного у нас не было все эти годы. И даже шахтерские забастовки были в значительной степени спровоцированы местным начальством. А тут в значительной степени они были стихийными. И это потому, что треснула основная несущая конструкция отношения общества и государства, которая пришла еще из советских времен. А эти отношения Путин и символизирует. Что дальше, непонятно, ведь предстоят еще более тяжелые реформы – ЖКХ и медицинская реформа.
Но основная вина была возложена на Зурабова и Фрадкова. Общество винить Путина не хочет, потому что этим оно винит самого себя.
До поры до времени общество готово было жить с ощущением своих недостатков. В перестройку был даже период самоочернения и самобичевания – мы самые несчастные, самые бедные, наша история самая преступная. Но сколько может это длиться? Общество устало от своих недостатков. Конечно, это способ закрывать глаза на происходящее и прощать себе непростительные вещи.
Впрочем, постепенно способность к самокритике, кажется, возвращается. В феврале, до убийства Масхадова, мы проводили опрос, какие войны являются справедливыми, а какие нет. В частности выяснилось, что обе чеченские войны воспринимаются как несправедливые. Мы знаем, что уже два года около 60% говорят, что надо прекратить войну в Чечне и вести переговоры. Но это связано не с несправедливостью войны, а с ее неуспешностью. А тут это другая сторона дела, касающаяся совести. Поэтому можно сказать, что что-то созревает. В глубине души есть ощущение, что делаем что-то не то. Даже исторически не то – не ермоловские войны, например. Но это решает каждый сам по себе, это отнюдь не значит, что люди выйдут на демонстрацию против войны в Чечне.
