Господи, как все забывается! Просто ужас и восторг какой-то.
Буквально ведь еще недавно, входя в какой-нибудь заграничный бар, я обращался к его служителю с вполне нелепым вопросом: “Кофе есть?” Бармен почти что цепенел в ужасе, предполагая, что я имею в виду некий экзотический рецепт немыслимого кофе. Но нет, я был бесхитростен и невинен. Просто в наших краях тогда не наличествовало не только такого изыска , как кофе, но многого иного примитивного и бытового. Не было ни в домах, ни в магазинах.
Редкие “выездные” счастливчики перед возвращением на родину, пытаясь соблюсти меру таможенной допустимости, веса и домашней необходимости, набивали немалые чемоданы мылом, шампунем, спичками (да, да, спичками тоже!), колбасой, сыром, сигаретами. Дай Бог припомнить - чем еще? Я уж не поминаю про всякое носильное барахло и про такое еще невиданное и почти немыслимое, как компьютеры, видео и прочая техника.
В праздничных продзаказах (что такое? – да просто эдакие продовольственные пайки) по предприятиям как редкая удача и редкое удовольствие раздавались столь нехитрые вещи: крупа, масло и сахар. Бытовал анекдот - хозяин обращается к гостю: “Если руки будете мыть с мылом, то тогда чай без сахара”.
Помнится, в 1991 году, попав в Западный Берлин, я, случилось, оттуда прилетел в Болгарию, в Софию. Какое же умиление я испытал, увидев оконные стекла аэропорта немного промытыми только в самой своей середине. Венцом же всего была надпись в кафе - “Кофе няма”. И сердце полностью растаяло.
Но если уж углубляться в совсем давние вопоминания, то выплывает в памяти Братск 1978 года. С приятелем мы прибыли туда по скульптурным делам. Все вместительные стеклянные витрины продовольственных магазинов города были заставлены огромного размера и анилиновой ядовитой раскраски тортами. Дыхание перехватывало от одного взгляда на них, не то что от даже воображаемой попытки отведать их кусочек. Как питалось местное население – было неведомо. Видимо, приусадебные участки, родственники в деревне или знакомые на продбазах. У нас же ничего подобного не имелось. Пособил местный лесопромышленные комплекс, по приглашению которого, собственно, мы и прибыли в этот прекрасный сибирский город. Нас прикрепили к заводской столовой.
Ежедневное меню было нехитрым. Первое – суп незаправленный. Так честно и писалось – “незаправленный”. Второе – рожки с колбасными обрезками. Сердце радовалось, что, коли есть - или, во всяком случае, поминаются - эти обрезки, то, значит, на чьих-то обласканных жизнью столах красуется эта самая колбаса. И в завершение сего пиршества в дальнем углу столового зала на столе в майонезных баночках значилась некая желтоватая жидкость. Эти майнезные баночки с жидкостью придавали всему вид поликлинической лаборатории для анализов. Надпись опять-таки честно извещала: “чай слабый без сахара”. Вот так. Да, еще. На металлическом жгуте, протянутом через весь зал, на металлической же цепочке одиноко болтался единственный ножик. По просьбе нуждавшегося ножик просто передвигали по этому самому проводу.
А вы говорите: память! Господи, как все вымывается из нее. Так ведь и в 1937 году, всего 20 лет спустя после революционного переворота, прошлая жизнь была уже практически неприпоминаема.
