Утром 6 июля (ст. ст.) 1788 года вышедшая из гавани Свеаборга шведская эскадра под командованием герцога Карла Зюдерманладского западнее острова Гогланд, между островом Стеншхер и мелью Калбоденгрунд увидала на горизонте мачты кораблей русской эскадры Самуила Грейга, спускавшейся на них при слабом восточном ветре. Так началось "Гогландское сражение" – первый, по сути, в истории Балтийского флота, настоящий эскадренный бой с врагом. (Самому Балтийскому флоту к этому времени исполнилось уже 85 лет, за спиной у него было две войны со Швецией, однако ни одного серьезного столкновения с врагом, в котором были бы заметным образом задействованы основные типы тогдашних боевых кораблей открытого моря – линейные корабли и фрегаты – в его послужном списке не имелось.) И вот теперь вожделенный момент, ради которого Петр Первый и создавал эту диковинную для России институцию, похоже настал: согласно приказу Екатерины Второй, Грейг должен был найти неприятеля и смело его атаковать. Собственно говоря, как царице, так и адмиралу ничего иного делать и не оставалось.
Гогландское сражение открыло собой серьезные боевые действия на море шведско-русской войны 1788-1790 годов. Одной из трех (наряду с русско-турецкой 1768-1774 и русско-японской 1904-1905) войн, в которых русский флот играл действительно существенную для исхода кампании роль. И лишь в двух из них: этой да в русско-японской, действия флота определили исход кампании в полной мере. Причем, в отличие от войны с Японией, кампания 1788-1790 годов была Россией, в общем, выиграна.
Таким образом, русско-шведская война 1788-1790 годов – единственная в русской истории война, выигранная Россией на море. Тогда как боевые действия сухопутных войск как раз в ту кампанию большого значения не имели: они были чрезвычайно вялыми с обеих сторон, происходили на весьма ограниченном участке пространства и осуществлялись крайне незначительными силами.
Моряки же провели несколько серьезных эскадренных сражений, причем, происходило все преимущественно в Восточной Балтике – районе весьма сложном для навигации и ведения боевых действий. (Кроме того, несколько серьезных сражений имело место в финских шхерах между галерными флотами враждующих держав.) Русскому флоту в ту войну выпало сражаться с противником, довольно тщательно и качественно подготовленным, располагавшим значительными ресурсами и обладавшим изначальной стратегической инициативой. Если русскому флоту и есть чем гордиться в своей боевой истории – то, в первую очередь, именно этой войной.
Что же это была за война и каков был в ней противник Российского государства? Отметим, первым делом, что впечатлившей некогда Петра Первого политической стабильности в Швеции, а также внутреннего единства государства к концу XVIII столетия уже не было. Собственно, эти хваленые свойства шведского королевства не пережили Северной войны (1699-1721). После этого Швеция превратилась в арену борьбы политических партий, подверженных, в свою очередь, заметному внешнему влиянию. Одним из влияющих агентов была, понятно, Россия, имевшая в Швеции разветвленную сеть информаторов и лоббистов. Далее, надо сказать, что заметным водоразделом шведских политических сил был вопрос о реванше: одни требовали вернуть силой захваченные Петром Первым земли, другие считали подобные претензии безрассудными. Неудачная для шведов война 1741 – 1743 годов как будто бы подтвердила правоту вторых, однако реваншистская идея продолжала жить в умах определенной части шведского общества.
Именно эту идею стал использовать король Густав III, пришедший к власти в 1771 году. Это был на редкость честолюбивый и властолюбивый монарх, видевший себя наследником славы Густава Адольфа и Карла XII и мечтавший превзойти их на поле брани. Военными талантами упомянутых королей он, однако, не обладал. Да и не только военными: это был весьма непопулярный монарх, умудрившийся, тем не менее, совершить что-то вроде государственного переворота, серьезно расширившего круг его полномочий за счет полномочий сословного представительства и правительства страны. История человечества учит, что в подобных случаях монарх с неизбежностью станет форсировать внешнеполитическую карту: затеет маленькую победоносную или даже большую судьбоносную войну.
Итак, король начал готовиться к войне с Россией практически в открытую с первых лет своего правления. Исправно получая об этом информацию, Екатерина, однако, не придавала подобным приготовлениям серьезного значения. Сама она воевать со Швецией не собиралась: интересы императрицы простирались на юг, в Польшу и Турцию. Зная, что самостоятельно король в отсутствие внешнего нападения не имеет права начать боевые действия без одобрения риксдага, а также заключив оборонительный союз с Данией, Екатерина была совершенно спокойна в отношение северного соседа, полагая, что его военные приготовления имеют целью как раз Датское королевство. Или вообще являются блефом.
А тем временем военно-морские силы Швеции, влачившие еще в середине столетия весьма жалкое существование, стали и в самом деле возрождаться. Король привлек к работе выдающегося английского судостроителя-новатора Фридриха Хенриха Чапмена. построившего только с 1782 по 1785 год более десяти линейных кораблей и столько же фрегатов. В результате, к началу войны шведский флот на Балтике имел 26 готовых к бою линейных кораблей и 14 фрегатов. Помимо этого, значительное развитие получила база в Свеаборге, куда перевели на базирование часть флота из Карлскроны. Это уже была почти символическая демонстрация смены приоритетов: если Карлскрона создавалась Карлом XI для морской борьбы с Данией, то финский Свеаборг явно грозил другому противнику шведской короны.
Все эти инициативы, однако, требовали немалых денег, каковых не слишком процветающая шведская экономика тогда не имела. По этой причине Густав III наладился брать субсидии от иных держав. Даже от Екатерины ему перепало как-то 200 000 рублей, однако главными спонсорами шведских военных приготовлений стали Франция, Англия и Турция. Понятно, что условия этих денежных вливаний могли быть только политическими, и идея их была предельно проста: Швеции надлежало войной или, по меньшей мере, путем демонстрации угрозы, ослабить натиск России на турецкие владения. Каковой в 1787 году принял форму открытых (в союзе с Австрией) боевых действий, в которые была вовлечена основная часть сухопутных войск империи и лучшие ее полководцы: Румянцев, Суворов, Потемкин и др.
Все, что могло двигаться, было на юге: на громадной территории страны к северу от Москвы летом 1788 года не набиралось и 30 000 солдат. По большому счету, защищать столицу на суше было некем.
Сейчас расскажем, как обстояло дело с защитой Петербурга на море, однако прежде позволим себе одно короткое замечание. Царствование Екатерины Второй – это, в общем, звездный час российского военного флота, его лучшие времена. Никогда прежде (и едва ли когда потом) он не был столь значителен в сравнении с флотами других держав, никогда он не был столь успешен в боях, никогда на нем не служило столько опытных моряков. Никогда не тратили на него такие деньги. А теперь взглянем, как это величие выглядело в непосредственной, так сказать, близости.
Действительно, по формальным параметрам русский флот представлял тогда серьезную силу. На Балтике базировалось 29 боеспособных линейных кораблей, причем 4 из них имели более сотни орудий на борту – таких мощных кораблей Швеция не имела. Еще пять кораблей стояло в Архангельске. При этом с десяток кораблей находился в стадии строительства на архангелогордской и верфях. Имелось также 17 фрегатов – из них 2 в Архангельске. Значительно было количество судов малых классов, а также гребных и парусно-гребных судов: здесь силы противника были примерно равными.
Однако же имелись и существенные прорехи в указанном военно-морском величии. Так, часть русских линейных кораблей требовала серьезного ремонта и не могла немедленно выйти в море. Однако, даже не это было главной трудностью. К моменту начала войны большая часть Балтийского флота усиленно готовилась к переходу в Средиземное море. Планировалась так называемая "2-я Архипелагская экспедиция" – повторение удачного опыта войны 1768-1774 годов, когда базировавшиеся на греческих островах русская эскадра, разгромив в Чесменском сражении турецкий флот, господствовала в Восточном Средиземноморье, сильно затрудняя подвоз подкреплений и продовольствия не только на театры сухопутных военных действий, но даже и в турецкую столицу.
К походу готовилось порядка 20 кораблей. Командовать экспедицией должен был шотландец С. Грейг – опытный и талантливый моряк, служивший России с 1764 года, когда по ходатайству посла Воронцова, лейтенант английского флота был принят на русскую службу капитаном первого ранга. Этот сказочный карьерный рост как нельзя лучше отражает дефицит военно-морских кадров в России, а также соотношение масштабов английского и русского уровня военно-морского искусства. Заметим, для сравнения, что поданное в 1789 году (за несколько месяцев до падения Бастилии) генерал-поручику И. А. Заборовскому прошение о зачислении на русскую службу от младшего лейтенанта французской королевской армии Наполино Бонапарте было отклонено, как слишком наглое: какой-то безродный корсиканский молокосос хотел, чтобы его приняли на службу майором! В том, что касается сухопутных сил, русские тогда уже имели основания ставить свою армию весьма высоко…
Что же до Грейга, то последний сыграл активнейшую роль в боях турецкой войны и, в частности, в Чесменском сражении, отличился как организатор кораблестроения и военно-морского строительства в целом, командовал Кронштадской базой, стал членом Лондонского королевского общества и почетным членом Петербургской Академии наук. Именно Грейг на своем корабле доставил в 1775 году из Италии в Петропавловскую крепость самозванную княжну Тараканову.
Итак, экспедиция в Архипелаг готовилась полным ходом, однако главная проблема русского военного флота по-прежнему стояла во весь рост. Проблема эта именовалась: кадры. С самого основания флота Петром катастрофически не хватало кадров всех уровней – от матросов до адмиралов. Тем же, кого все-таки удалось привлечь к морской службе, катастрофически не хватало опыта: все это были естественные следствия, если так можно выразиться, противоестественности данной институции в структуре Российского государства. Отсутствия под ней должного фундамента из национального торгового флота и постоянной, не надуманной, боевой задачи. Нам уже приходилось писать, что с морскими кадрами в России всегда было проблема: в случае нужды их в наличии не оказывалось, когда же их ценой невероятных усилий удавалось добыть, нужда исчезала, и кадры оказывались предоставленные сами себе, отчего бодро разлагались. Впрочем, все вышесказанное можно отнести не только к людям, но и к кораблям. В итоге, даже замечательные победы в войне 1768-1774 годов были бы однозначно невозможны без сотен, а то и – тысяч английских, датских, югославских и греческих моряков, нанятых на корабли 1-й Архипелагской экспедиции. (Часть их наняли тогда по мере движения русских кораблей с Балтики в Средиземноморье – во время стоянок в иностранных портах. Видимо, подобные же планы имелись и относительно 2-й Архипелагской экспедиции: подразумевалось, что по дороге будут заполнены кадровые лакуны, а наспех сколоченные экипажи приобретут минимальный опыт совместных действий.)
Стоит ли говорить, что на должностях от командира корабля и выше наемные иностранцы в русском флоте численно преобладали практически весь восемнадцатый век.
Скажем для сравнения, что Швеция сильно загодя озаботилась решением подобных проблем – при том, что сами эти проблемы в ее случае не стояли столь же остро. Значительная часть шведских морских офицеров организованным образом проходила стажировку на флотах великих морских держав, столь же организованно был поставлен институт кадрового обмена с национальным коммерческим флотом. Очень серьезно было поставлено обучение моряков, на их практику не жалели ни времени ни денег.
Таково было соотношение сил к июню 1788 года. Шведский король в полной мере знал, что Петрбург остается без серьезного сухопутного прикрытия и что его морское прикрытие вот-вот уйдет с Балтики прочь. Надо было дождаться ухода эскадры Грейга, после чего нанести удар прямо по столице России, высадив десант в районе Ораниенбаума и, одновременно, нанести второй удар со стороны Финляндии, сковав немногочисленные русские войска, расположенные у шведской границы. План был верный – только русский монарх мог так подставиться и только шведские адмиралы могли в конце концов упустить столь сладкий шанс.
Во-первых, шведы не дождались ухода Грейга с Балтики. Видимо, Густав III не решился разочаровать этим своих спонсоров – ведь именно для отвлечения русских сил от турецкого театра ему и давали деньги. Это, кстати, вполне однозначно характеризует масштаб данного человека как политика: видно, что он абсолютно не способен выйти из навязанной ему картины реальности, заставив, напротив, других людей воспринимать картину, созданную им. Ведь, одержи он действительно серьезную победу под Петербургом, это отвлекло бы русские войска куда сильнее и надежнее.
Но, как бы то ни было, объявление шведами войны застало Екатерину врасплох. Незадолго перед этим, 5 июня, три самых мощных корабля Балтийской эскадры в сопровождении фрегата и нескольких транспортов снялись с якорей и взяли курс на Копенгаген – промежуточную базу по пути в Средиземное море. Уже в море, в районе острова Готланд, они встретили весь шведский флот, который, однако, атаковать их не решился, боясь слишком рано выдать свои намерения. В итоге, обменявшись салютами, корабли мирно разошлись. Шведы вошли в Финский залив и 27 июня захватили по отдельности два русских фрегата – "Гектор" и "Ярославец". Теперь намерения врага стали в Петербурге очевидны и в Зимнем дворце воцарилась паника. Срочно паковались чемоданы – совсем, как в Москве осенью 1941 года.
Эскадру Грейга и все прочие боеспособные корабли срочно стали готовить к немедленному выходу в море. Экипажи набирали всеми мыслимыми способами – на корабли посадили писарей, сухопутных солдат, денщиков, даже арестантов. Однако, все равно б не успели, если б не очередная ошибка шведов: вместо немедленного нападения на Кронштадт, те почему-то пришли в гавань Свеаборга, откуда вышли лишь 3 июля. К этому дню Грейг сумел-таки сколотить флот, каковой, с трудом выполняя команды своего адмирала, вышел встречать неприятеля. И эта встреча вскоре состоялась.
Вот как описывает ее А. Штенцель в своей "Истории войн на море":
"В 4 часа утра шведский флот получил донесение о появлении неприятеля; несмотря на то, что вперед были высланы разведчики, шведы считали, что противник находится еще на 80 миль дальше к востоку; приблизительно через 6 часов, когда совсем разъяснило, показался русский флот, который при слабом восточном ветре шел на неприятеля; всего было у шведов 15 линейных кораблей и 5 линейных фрегатов с 1299 пушками против 17 русских линейных кораблей с 1450 пушками.
Слова офицеров, увещания духовенства, образа, и наконец, водка оживили дух русского экипажа; у шведов с самого начала царило бодрое и радостное боевое настроение.
Вследствие слабого ветра оба флота медленно приближались друг к другу; бой начался в 3 часа; <…> Шведский флот в это время находился между островом Экхольмом у эстляндского берега и мелью Кальбоден, находящейся в 18 милях к северу от этого острова, на правом галсе. Русские приближались, идя на SW, в строе пеленга с попутным ветром. В 3,5 часа все шведские корабли поворотили одновременно и взяли курс на юг. Грейг повернул в том же направлении; с расстояния пушечного выстрела обе параллельные линии открыли стрельбу; оба арьергарда отстояли друг от друга на большом расстоянии. Ветер мало помалу стих совершенно, вследствие чего стоял такой густой пороховой дым, что невозможно было разобрать ни сигналов, ни взаимного положения судов, так что приказания приходилось рассылать на шлюпках. Русский передовой корабль уже через час должен был выйти из строя. Флагманский корабль герцога Карла также очень сильно пострадал и удерживался в боевой линии только при помощи шлюпок.
В 8 часов вечера передние корабли находились так близко от южных отмелей, что было отдано приказание повернуть на север, что, при слабом ветре, заняло очень много времени. Русский флот последовал этому маневру, причем кораблям должны были помогать шлюпки. Во время этого маневра один русский линейный корабль оказался так близко от шведов, что после 2000 выстрелов и потери 260 человек, должен был сдаться. То же самое случилось и с одним шведским кораблем, который, потеряв 150 человек из 560, спустил флаг. В 10 часов стрельба прекратилась, и флоты в темноте разошлись.
Каждый из противников потерял таким образом по одному кораблю; общие потери шведов были 1150 человек, русских 1800; хотя обе стороны приписывали победу себе, нужно считать, что бой остался нерешенным. Стратегический успех однако, остался на стороне русских, так как шведский план действий потерпел неудачу, и военный флот их должен был идти к Свеаборгу — Гельсингфорсу. <…> Главной причиной отступления, был, конечно, недостаток снарядов; некоторые шведские корабли сделали по 60 выстрелов на орудие, т. е. около 3500 выстрелов. Молодые русские матросы держали себя отлично, отчасти вследствие того, что при полном безветрии, корабли стояли спокойно. Если бы был более или менее сильный ветер, то значительно лучшая подготовка шведов, конечно, проявила бы себя; при настоящих же обстоятельствах она не имела почти никакого значения."
А вот версия того же боя, принадлежащая перу современного исследователя, А. Широкорада и проливающая свет на целый ряд любопытных нюансов:
"Шведский флот, бывший под ветром от русских кораблей и лежавший левым галсом, держался, как на маневрах, в правильной линии, сохраняя между судами равные интервалы. Между тем, спускавшийся на шведов русский флот сохранял довольно правильный строй только в авангарде и передовой части кордебаталии, за которой в беспорядке шли восемь судов, в большинстве принадлежавшие отряду Фондезина. Сильно отставшие задние корабли, несмотря на сигналы адмирала, сопровождаемые пушечными выстрелами, не торопились приблизиться к неприятелю.
В третьем часу пополудни шведский флот повернул "все вдруг" на правый галс и стал выстраивать линию на северо-запад. В это время Грейг сделал сигнал авангарду "спуститься на неприятеля" и, дав авангарду выдвинуться вперед, повторил тот же сигнал всему флоту. Но по ошибке корабли "Болеслав", "Мечеслав" и "Владислав" стали спускаться по первому сигналу вместе с отрядом Фондезина, а "Иоанн Богослов" по тому же сигналу сделал поворот оверштаг и остался за линией. В 4 часа, когда шведы повернули "все вдруг" на левый галс, Грейг сделал сигнал "повернуть через фордевинд". Но корабли "Дерись" и "Память Евстафия" повернули оверштаг и сильно отстали.
В это время шведский флот находился уже на расстоянии пушечного выстрела и шел в полном порядке, тогда как у русских три корабля сильно отстали, а еще три вышли вперед, и строй флота был нарушен. На адмиральском корабле развевался сигнал "арьергарду вступить на свое место", а четвертая и пятая пушки требовали скорейшего исполнения, но отставшие корабли не прибавляли парусов и не спешили занимать свои места.
В 5 часов дня головной корабль линии (контр-адмирал Козлянинов) сблизился с передовым шведским кораблем на расстояние картечного выстрела. Адмиральский корабль "Ростислав" был на таком же расстоянии от шведского адмиральского корабля, и оба корабля открыли огонь. Это послужило сигналом к началу общего боя <…>.
Наиболее энергично атаковали неприятеля восемь кораблей русского авангарда и кордебаталии. Грейг и Козлянинов своим примером воодушевляли другие суда. Но против всего шведского арьергарда вели бой всего три русских корабля — "Болеслав", "Мечеслав" и "Владислав". Остальные шесть кораблей держались в отдалении, стреляя как бы только для очистки совести.
Через полтора часа боя передовые корабли шведского флота пришли в замешательство. Первым вынужден был спуститься за линию строя флагманский корабль, сильно поврежденный "Ростиславом". За ним спустились еще три шведских корабля, и теперь корабли Фондезина имели уже по одному противнику. Но в конце линии "Владислав" слишком близко подошел к неприятелю и, попав под огонь пяти кораблей, оказался без всякой поддержки.
Около 9 часов вечера шведский флот сделал поворот через фордевинд. Русская эскадра привела на правый галс и продолжала атаковать. При этом "Ростислав", оказавшись напротив флагманского корабля вице-адмирала графа Вахтмейстера "Принц Густав", энергично его атаковал. Около 10 часов вечера, "Принц Густав", получив сильные повреждения, вынужден был спустить флаг.
Затем наступило полное бездействие. Пороховой дым окутал оба флота и скрыл их друг от друга. Команды были до крайности утомлены, корабли повреждены, отряд Фондезина сильно отстал. В 12-м часу ночи к "Ростиславу" подошла шлюпка с донесением, что "Владислав", снесенный в середину неприятельского флота и не поддержанный своими мателотами, был вынужден сдаться в плен. Справедливости ради следует заметить, что на "Владиславе" из 700 человек экипажа погибли 257 человек. В корпусе имелось 34 пробоины. Три пушки разорвало при стрельбе. Грейг попытался тут же погнаться за неприятелем, но штиль и повреждения, нанесенные ближайшим к нему кораблям, лишили его возможности спасти "Владислав". Утром 7 июля шведский флот был уже далеко, а к полудню скрылся из виду в направлении Свеаборга.
Русские потери в этом бою составили 580 человек убитыми, 720 ранеными и сдались в плен на "Владиславе" 470 человек. У шведов погибли 130 человек, были ранены 334 человека, сдались в плен на "Принце Густаве" 539 человек.
За неумелое командование авангардом контр-адмирала Мартына Фондезина отстранили от командования, а командиров кораблей "Иоанн Богослов", "Память Евстафия" и "Дерись" Валронта, Баранова и Коковцева отдали под суд и приговорили к смертной казни. Екатерина писала Потемкину, что они заслужили виселицу, но сама их и помиловала, ограничившись разжалованием в матросы.
В тактическом отношении Гогландское сражение следует считать ничьей, фактически дело кончилось разменом двух равноценных кораблей. Стратегически же сражение стало победой русских, перечеркнувшей все планы шведов в кампанию 1788 года. Это отметила и Екатерина, написав, что "победа была полная". Кстати, сражение у Гогланда произошло 6 июля в день преподобного Сисоя. С тех пор на протяжении почти ста двадцати лет (до 1905 года) в списках русского флота постоянно значился корабль под названием "Сисой Великий".
В самом деле, эскадренный броненосец "Сисой Великий" в Цусимском сражении 15 мая 1905 года сдался японцам и был затоплен.