В интервью Владимир Путин определился с тем, на кого он похож. Складывается некий образ идеального политика по Путину. Он — рабочая лошадка, как Иосиф Сталин, борется с кризисом, как Рузвельт, и добивается стабильности, как де Голль. Похоже, Путин уверовал в собственную пропаганду, как Николай Второй.
Стилистика интервью Владимира Путина удивляет тем набором образов, которые использовал бывший и будущий президент России. Здесь и могла быть только стилистика, поскольку реалии политической борьбы между сторонниками второго срока Медведева и третьего срока Путина вряд ли кто-то в обозримом будущем раскроет. Не раскрыл их и Путин.
Во-первых, абсолютно незаметной была какая-либо эволюция взглядов политика. Кризис и четыре года в кресле премьер-министра, кажется, не заставили усомниться в правильности собственной политики. В том числе экономической — по выделению дотаций безнадежно убыточному «АвтоВАЗу», спасению крупных корпораций и повышению налогов для всего бизнеса. Наоборот, премьер гордится тем, что сделал на посту: «я считаю, что правительство России в эти годы, несмотря на кризис, работало достаточно эффективно».
Мерилом успеха и причиной своего возвращения Путин считает «доверие людей». Нет, он намекнул, что в курсе того немудреного обстоятельства, что значительная часть «простых людей», с которыми он общается в ходе работы ряженые или нужным образом заряженные. Однако убедили его, по словам премьера, вернуться в Кремль именно «не подставные» люди в регионах. В этом слышится некоторое кокетство, но заявление сделано — основой собственной легитимности Путин полагает народную поддержку. Даже при том, что на практике его политика — политика не столько популиста, сколько представителя конкретных элит.
Таким образом, бывший и будущий президент полагает, что у него имеется широкая, массовая поддержка в народе, выдающая ему карт-бланш на проведение практически любой политики (в рамках разумного) и дезавуирующая любую критику в адрес Путина лично и его политики. И на вопрос «объяснитесь, почему Вы поступили таким-то образом?» всегда можно сказать «а меня народ любит».
Похоже, Путин и впрямь уже видит себя историческим деятелем мирового масштаба. В беседе с руководителями телеканалов (жанр, кстати, использовался до сих пор исключительно Дмитрием Медведевым — премьер его бесцеремонно присвоил) исторические деятели и впрямь частенько упоминались. Например, действующий премьер хвалится рабоспособностью — не только своей, но и Дмитрия Медведева. И говорит, что они работали больше, чем любой из послевоенных советских лидеров. Конечно, так демонстративно топтать предшественников на посту — суть не уважение к самой идее власти и выглядит странновато.
Очевидно, что с довоенными советскими лидерами, а конкретнее — с Иосифом Сталиным и, возможно, Владимиром Лениным, хотя тот последние два года из шести у власти болел и особой работоспособностью похвастаться не мог. Открещиваясь от анекдотического Брежнева Путин тут же сравнивает себя со зловещим Сталиным. Странное сравнение. Работоспособность президента, как и любого менеджера, является следствием невозможности перепоручить работу формально отвечающим за нее людям.
Сталин управлял всем сам из-за того, что не доверял никому вокруг и был вынужден в силу подозрительности решать все вопросы (вплоть до редактирования Краткого курса или определения репертуара театров) самостоятельно. Причина работоспособности Путина приблизительно в том же.
В государстве — не в последнюю очередь усилиями самого Путина — не созданы или сознательно разрушены все институты, формализованной системы сдержек и противовесов не существует, все средства распределяются в Москве. Вот и приходится любым восстановлением домов погорельцев или квартирами для ветеранов заниматься первым лицам.
Вписывать себя только в контекст «наших берез» будущему президенту не с руки. В эпоху глобализации важно и то, что о тебе скажут и подумают на Западе, поэтому у Путина появляется еще пара героев — президент США в 30-е-40-е годы Франклин Делано Рузвельт и президент Франции в 60-е Шарль де Голль.
Таким образом обыгрывалась тема возможности третьего срока: успешному президенту народ готов предоставить третью и даже четвертую легислатуру. Новый повод для сравнения появился с началом кризиса — Рузвельт стал президентом в эпоху Великой депрессии (нынешний кризис, помнится, именовали самым тяжелым с тех пор) и в историю вошел как активный борец с кризисом.
Правда, критики «Нового курса» еще в 30-е винили президента в том, что его политика способствует продолжению рецессии. Впрочем, все это мелочи, поскольку первые восемь лет правления Рузвельта прошли под знаком кризиса, но на выборах за него исправно голосовали — в 1940 году он был переизбран на третий срок. А начавшаяся война не просто заставила забыть об экономических трудностях, но подтолкнула американскую промышленность к бурному развитию. Иными словами: Путин ассоциирует себя с Рузвельтом.
С де Голлем напрямую премьер себя не соотносил, да и сложно. Герой войны и Сопротивления, отказавшийся от власти после окончания войны, ушедший в отставку после публичного неодобрения населением одной из его реформ на референдуме — что здесь общего с Путиным? Однако Путину он «нравится». К тому же французы так удачно вписали в свою Конституцию 7-летний президентский срок. Де Голля Путин может еще и поминать как человека, который превратил парламентско-президентскую республику в президентскую.
Исторические приоритеты Путина, таким образом, - работоспособность Сталина, спорная экономическая политика и политическое долгожительство Рузвельта, несгибаемый характер и ставка на сильную президентскую власть де Голля. У всех этих деятелей имелись и слабые стороны. А Путин еще должен доказать, что хоть сколько-то равен им по масштабу. Сам он, кажется, в это уже уверовал.
Здесь тоже имеется масса примеров из отечественной в том числе истории. Третье отделение носило Николаю Второму письма с выражением любви от простых русских крестьян. До самой Февральской революции Царь был уверен, что народ его любит и верит в самодержавие и православие. А потом были отречение и запись в дневнике «кругом измена, трусость и обман».
