«Полит.ру» поговорил с участницей группы Pussy Riot Марией Алехиной, освободившейся 23 декабря из колонии по амнистии.
Мария, скажите, как вы считаете, не испортил ли ажиотаж вокруг вашего процесса смысла той самой акции в храме Христа Спасителя?
Это зависит от того, что под этим понимать. Безусловно, я отдаю себе отчет, что широкие массы не поняли нашей акции, но произошло кое-что важное. Та ситуация, которую мы создали, побудила людей к переосмыслению тем, связанных с религией, политикой, судебной системой, правоохранительными органами – всеми теми вещами, которые являются основополагающими для государства.
А это уже и было близко к тому, что вы хотели сказать?
Конечно, политическое искусство всегда имеет целью поднятие той или иной проблемы путем создания конфликтной ситуации.
А скажите, вот вы именно акционисты или все-таки и музыкальная группа?
В приоритете у нас, конечно, концептуальная часть, но что касается музыки, она не была нам безразлична, мы писали тексты от всего сердца.
Всех очень пугали сообщения, что вас плохо приняли ваши сокамерницы еще в начале вашего заключения….
Это были первые дни в Березниковской колонии. То, что там произошло, было провокацией оперотдела. Они потребовали от осужденных, имеющих либо письменные, либо устные договоренности с оперативниками, обострить ситуацию в отряде. Все методы, которые используют провокаторы с оружием, теми же методами пользуются провокаторы внутри зоны. Моя реакция была довольна естественной. Я обратилась к администрации, мне сказали - жизненно необходимо написать заявление на безопасное место. Но так как я не имела представления, как устроено уголовно-исполнительное законодательство и правила жизни на зоне, я заявление написала. Впоследствии я ощутила на себе психологическое давление со стороны администрации в виде постоянных нарушений, которые у меня необоснованно находили, оперативники все время говорили, что мне нельзя ни в коем случае выходить из камеры.
Конечно, я начала защищаться, обращаться в прокуратуру, уполномоченному по правам человека. Я фактически выиграла суд против колонии, правозащитные деятели нашли там ряд существенных нарушений. После чего меня вывезли с той зоны в другую. А там была другая политика. Обращались максимально мягко и законно. Делалось все, чтобы я досидела до конца срока. Если бы я не видела, что там происходит, если бы жила с повязкой на глазах, то так бы и досидела. Но я так не могу, к сожалению.
Именно поэтому вы сейчас вместе с Надеждой Толоконниковой готовите правозащитный проект?
Да.
Расскажите поподробней?
Я думаю, мы потом все вместе расскажем, чтобы не вступать в диссонанс. У меня есть мысли по этому поводу, у нее, я думаю, тоже. Нам надо все это обсудить и выступить совместно.
Скажите, а все-таки, что это была за история с вашими бывшими адвокатами Марком Фейгиным, Николаем Полозовым и Виолеттой Волковой? Когда Катя Самуцевич оказалась на свободе, она говорила о некой нечестной игре с их стороны.
Первое, что хочу сказать. Ничего из того, что делает Катя, никаких плохих вещей по этому поводу я сказать не могу. Чтобы прокомментировать более детально все это, мне нужно переговорить с ней и нашими бывшими адвокатами. Нам нужно все обсудить.
А с Катей вскоре собираетесь встретиться?
Я думаю, да. В ближайшее время.
Скажите, а ее действия шли на пользу проекту Pussy Riot?
Я думаю, что у Кати есть некие недоработки в плане освещения своей деятельности и последовательности в передаче своей позиции, но это было явно ни от какого-то корыстного или злого умысла, а от неумения это делать.
А как относитесь ко всем этим историям, что ваш бренд используется зарубежными компаниями?
Я не считаю, что группа, созданная на антииерархических началах, может преследовать какие-то корыстные цели, в частности, зарабатывание денег на бренде.
Как относитесь к последующему клипу Pussy Riot, созданному, кажется , под руководством Петра Верзилова?
Я видела только фотодокументацию и текст. Я не слышала песни, но дело в том, что группа Pussy Riot принадлежит тому, кто хочет и может ей заниматься. Есть линия, которой мы придерживаемся, это линия политической оппозиции, резкой критики и ярких выступлений. И, на мой взгляд, то, что я видела, в это вписывается. Но я не могу точно сказать, потому что самого клипа я пока не видела.
Кстати, что насчет поддержки от Петра Верзилова и вообще родственников?
Она колоссальная. Я могу также сказать, что Петя Верзилов очень помогал мне в Березниковской колонии. Когда произошла ситуация с голодовкой Нади, он был занят уже той ситуацией. Но он действительно активно помогал и в плане правозащитной деятельности, и в плане освещения положения дел в той или иной колонии.
А правозащитники помогали?
Я очень довольна, что познакомилась с Комитетом против пыток и нижегородской Общественной наблюдательной комиссией (ОНК). Не видела до этого, чтобы люди настолько серьезно и с такой увлеченностью занимались правозащитной деятельностью. Это очень тяжелая и неблагодарная работа, и они молодцы.
Глава синодального отдела по взаимоотношениям Русской Православной Церкви (РПЦ) и общества протоиерей Всеволод Чаплин сегодня заявил, что увидел эволюцию вашей позиции и что он и его соратник готовы к диалогу с вами.
Мы никогда не были закрыты к диалогу, мы всегда были открыты. Мы и на суде это говорили. Лично я это неоднократно повторяла чуть ли не при заявлении каждого ходатайства. Мы услышаны не были, но моя позиция прежняя – я к диалогу открыта.
То есть даже с представителями РПЦ готовы встретиться?
Готова встретиться.
Ну, а давайте представим вашу встречу с Всеволодом Чаплиным. Чтобы вы ему сказали?
Я думаю, что Всеволод Чаплин из тех людей, которые говорят первыми.
Допустим, он спрашивает, не раскаялись ли вы вашем поступке?
Не знаю, не могу себе представить человека, который спросит, почему мы до сих пор не раскаемся. Мне кажется, что этот человек либо слишком медленно думает, либо просто глухой. Наша правда проста: мы всего лишь выражаем наше критическое отношение к действующей власти и к тем или иным ее движениям, вот и все. Мы выступили против использования религии в политических целях, не вижу здесь повод, чтобы раскаяться.
И как, достигли цели? Я понимаю, что тяжело проанализировать ситуацию в первый день на свободе, но все же, положение дел улучшилось?
Наша акция была нацелена на поднятие проблемы, это удалось, что касается изменений внутри церкви, я не думаю, что они произошли. Могу рассказать одну историю. В нашу колонию пришел митрополит Нижегородский и Арзамасский Георгий с целью встречи с осужденными женщинами ИК-2. Мне хотелось присутствовать на этой встрече, слышать его слова. Я даже не хотела задавать никаких вопросов, о чем я известила администрацию. Но они перекрыли это помещение, в котором проходила встреча. Сделали все, чтобы даже не допустить в это помещение.
Еще один момент. Вы отказывались от амнистии. Вас освободили насильно?
Насильно. Это политическая подачка.
Как это все-таки технически произошло?
Осужденные обязаны являться по вызову в администрацию. Меня вызвали в дежурную часть. Вызывают по десять раз в день по разным совершенно поводам. Я пришла, после чего меня проводили и закрыли в комнате для обыска, где зачитали постановление об амнистии, посадили в «Волгу» и открыли ворота.
То есть высказать свою позицию не дали?
Ни позицию высказать, ни попрощаться не дали.
И еще 2000 рублей дали на проезд?
Это такое стандартное пособие.
Слышали, что вам присудили премию Йоко Оно?
Да, конечно.
Собираетесь получать?
Да.
Я спрашиваю, потому что были слухи, что ее тоже кто-то забрал…
Нам всем надо встретиться, и, я думаю, это все будет решено в ближайшие дни.
А все-таки, какой приоритет у вас сейчас основной? Акционизм или правозащитная деятельность?
Элементы акционизма могут присутствовать в любой деятельности.
То есть мы теперь можем ждать некоего правозащитного акционизма?
Вполне возможно.
