Российский вертолет Ми-8, на борту которого находились пять человек, 1 августа был сбит повстанцами в сирийской провинции Идлиб. Экипаж и пассажиры вертолета погибли. Это была самая крупная потеря, которую российские военные понесли в Сирии за один день.
По данным СМИ, Ми-8 стал уже третьим российским вертолетом, который был сбит за время военных действий в Сирии. Кроме того, как сообщало Минобороны, 8 июля был сбит сирийский вертолет Ми-25 (экспортный вариант Ми-24), на борту которого находились два российских офицера, а ранее именно в связи с операцией в Сирии Россия потеряла сбитый турками бомбардировщик Су-24.
Общие людские потери Минобороны России ко 2 августа достигли 19 солдат и офицеров. В то же время ряд СМИ и социальных сетей распространяли информацию о значительно более крупных потерях. Эксперты прокомментировали эти сообщения и сравнили реакцию общества на сирийскую и афганскую военные кампании.
Зачастую информация в СМИ о потерях недостоверна, как на этот счет ходит достаточно много слухов, и для их появления есть ряд причин. Такое мнение высказал в беседе с «Полит.ру» заместитель директора «Центра политических технологий», главный редактор сайта «Политком.Ру» Алексей Макаркин.
«Насколько именно велики потери, даже те люди, которые более внимательно занимаются проблематикой, не скажут. Но что можно сказать? Что каждый случай потерь российских военнослужащих предается гласности. То есть о каждом случае потерь – а это и вертолет 1 августа, и сбитый турками самолет, и другие потери – достаточно широко сообщается. Если говорить об этом, то я не вижу здесь каких-то расхождений. Все достаточно прозрачно.
Конечно, какие-то подробности могут не сообщаться – не уверен, что сообщают все о том, что произошло в каждом конкретном случае. Но так оно обычно и происходит. Все подробности, возможно, сообщают только ограниченному кругу лиц. Но фамилии, имена – есть, общее описание ситуации, при которой человек погиб, – есть. Если сравнить с афганской войной, это, конечно, нечто совершенно другое.
Афганская война была непопулярна, в первую очередь, потому, что туда ехали призывники. Что любого молодого человека, призванного в армию, могли отправить в Афганистан, и он там реально мог погибнуть. Потери там были куда выше – общие потери превысили 13 тысяч человек. А здесь общество, конечно, реагирует спокойнее, потому что там оказались офицеры и контрактники – люди, которые сами выбрали свою профессию, свой род занятий. Их не призывают через военкомат для отправки в Сирию – они едут туда как профессионалы. Поэтому в обществе отношение к операции в Сирии спокойное – и учитывая численность погибших военнослужащих, и учитывая то, что это не призывники.
Откуда могли пойти слухи о больших потерях? Думаю, по происхождению их можно поделить на группы. Одна категория – это слухи, распространяемые противоположной стороной. Помню, был слух о том, что противники Асада убили нескольких российских генералов – кажется, в 2015 году. Ну, эти слухи вряд ли заслуживают внимания, поскольку понятно, что каждая сторона преувеличивает потери другой. Представить, что погибли генералы, и об этом никому не стало известно, никуда сведения об этом не утекли, трудно. Это, мягко говоря, вообще крайне маловероятно, а если реально смотреть на вещи – то совершенно невероятно.
Даже в Афганистане, когда погибали генералы (а случаи были), данные об их смерти публиковались в газете «Красная Звезда». Другое дело – что, например, когда в Афганистане был сбит вертолет и погиб советский генерал, то в его некрологе указывалось, что он погиб в авиакатастрофе. Ну, в принципе, так оно и было, конечно, но подробности никакие на этот счет не приводились, равно как и не сообщалось, где именно она произошла. Просто – «погиб в авиакатастрофе при исполнении служебных обязанностей». Это потом уже, когда стали гриф секретности, стало известно, что генерал [Петр] Шкидченко погиб в Афганистане. Ну, то есть в армии об этом знали, а тогда стало известно широкому кругу. Поэтому представить, что генералы или старшие офицеры, о гибели которых говорят, утверждая, что они погибли, а об этом не сообщалось, на мой взгляд, невозможно.
Это часть пропагандистской войны, она ведется с обеих сторон, и тут тоже надо очень внимательно отделять реальное от совершенно невозможного.
Второй тип слухов, думаю, куда серьезнее. Он связан с феноменом, который существует в разных странах мира и называется «частные военные кампании», ЧВК. Это люди, которые не находятся на действительной воинской службе, формально не имеют никакого отношения к силовым структурам страны и просто направляются на выполнение тех или иных задач. В российских СМИ появились публикации, что такие ЧВК действуют на Донбассе. Или, по крайней мере, действовали раньше – я что-то в последнее время о них там не очень-то много слышу. Зато пошли слухи о том, что эти ЧВК действуют в Сирии. Причем утверждается, что там, в том числе, воюют и те люди, которые прошли через Донбасс.
При этом по тем сообщениям, которые идут, видно, что люди, которые поступают на работу в такую ЧВК, подписывают соглашение о неразглашении – подписывают и они сами, и члены их семьи. Соответственно, члены семьи получают немалую компенсацию, в особенности если учесть, что в такие ЧВК идут люди из регионов, из провинций, и они, конечно, не заинтересованы в том, чтобы поднимать шум и нарушать условия этих соглашений. Поэтому думаю, что те слухи, которые идут о существенно более крупных потерях в Сирии, чем официально объявляется, как раз связаны с деятельностью таких организаций.
Соответственно, если брать общественную реакцию, то она, тем более, не такая горячая. Потому что если о гибели человека, находящегося на действительной воинской службе, все-таки становится известно, то тут уже нет. И, конечно, есть часть общества, которая говорит: «Что мы там забыли, в Сирии?». Они уже не совсем понимают, что там происходит и почему военные действия затягиваются. Но при этом если говорить о людях из ЧВК, то они сами не заинтересованы в том, чтобы много о себе говорить. И семьи их не заинтересованы.
Поэтому это совсем другая война, чем афганская. С точки зрения роли общества, я думаю, что этот фактор как раз учтен. Потому что самое простое было как раз – послать туда регулярные части. Как раз посылка регулярных частей, чтобы они были там вовлечены в боевые действия в больших количествах, такое массированное их применение, конечно, могло встретить другую реакцию общества. Нельзя было бы не говорить о потерях. А здесь говорят о потерях военнослужащих, но тема ЧВК носит абсолютно непрозрачный характер.
Ну, в данном случае это международный опыт: ЧВК использовались американцами в Ираке. Оттуда, насколько я понимаю, и взят был этот опыт. Но и в США это тоже очень непрозрачная сфера, и она тоже вызывают у американцев куда меньше эмоций по сравнению с тем, что бывает, когда гибнут военнослужащие, пускай даже офицер или контрактник. Все равно, когда погибает военнослужащий, и эмоций больше, и необходимо как-то сообщить об этом. А здесь – нет.
Поэтому я и думаю, что слухи и потерях России в Сирии надо разделить на две части. Одни из них – явно неправдоподобные, а другие, вполне возможно, имеют под собой основания. Но, опять-таки, для общественного мнения это не очень значимо. Тут еще вот какой момент есть: эти слухи распространяются в основном в интернете, в меньшей степени – через устные рассказы людей, которые, в основном, из интернета их и черпают. А население все-таки в первую очередь смотрит телевизор, а там, конечно, ничего подобного нет. Никаких ЧВК там нет и близко. Ну, и, как я уже говорил, это не призывники. В этом и есть принципиальное отличие от афганской войны.
Потому что даже в период СССР скрывали, были специальные запреты на упоминания о потерях в Афгане, но все равно это проникало в общество – через матерей погибших, через других родственников. Даже просто человек мог пойти на кладбище и увидеть захоронение с красными звездами. Там, конечно, не было написано, что это погибшие в Афганистане, но из уст в уста это передавали. Это были именно по большей части призывники. Здесь этого нет.
Оттуда и появилось "Движение солдатских матерей"; сейчас это неактуально, это уже другая жизнь. И это уже другая война. Можно провести параллели, да: это война, которую очень сложно выиграть; это война, в которой если одерживаешь победу, она сразу же ставится под вопрос; и очень трудно разгромить различные структуры, которые противостоят Асаду – их можно откуда-то вытеснить, но уничтожить сложно очень, как и в Афганистане было. То есть определенные аналогии провести возможно. Но аналогий, связанных с потерями среди военнослужащих в Сирии, с аналогичным афганским фактором, наверно, провести невозможно. И нет аналогий в общественной реакции – она совершенно другая», – объяснил Алексей Макаркин.
