Вот уже несколько дней живу под впечатлением разговора с одним из старых приятелей, представителем так называемого среднего класса. За ужином обсуждали последние новости:
- Ужас, отца Сергия Таратухина лишили сана, – возмущался он.
- А Ходорковский? Его ведь переводят в одиночную камеру. На него напал какой-то «неадекватный» зэк… – возмущалась я.
- Ну, знаешь ли, здесь все не так просто. Это может быть и пиар, может, его поранили специально, чтобы был информационный повод, чтобы его не забывали, – предположил мой приятель.
- То есть ты хочешь сказать, что он вроде бы сам себя порезал? – удивилась я.
- Вроде того.
Я вспомнила об этом разговоре, когда один коллега в ответ на мое предложение напечатать материал о бывших осужденных, которым некуда идти после освобождения, заметил: «Не забывай только: у нас издание для оптимистов, так что если ты в этой теме найдешь что-нибудь позитивное, то мы напечатаем».
Вот оно, слово и найдено: «издание для оптимистов».
Издание для оптимистов – это не обязательно гламур, это издание, где главной темой номера может быть проблема, которая еще два-три года назад удостоилась бы лишь полосы в разделе «общество» или «образование», но никогда бы не появилась на первой полосе уважающего себя издания. Зато в «издании для оптимистов» могут просто не заметить события, способного нарушить общественное спокойствие и заставить читателей в очередной раз задаться вопросом «А справедливо ли то или другое решение суда или власти?»
На следующий день после оглашения приговора Светлане Бахминой большинство изданий вышло с информацией по этому поводу. Газета «Известия» проигнорировала судебный вердикт, поразивший многих своей бессмысленной жестокостью и вызвавший сочувствие к подсудимой даже у самых законченных циников. Зато эта некогда главная газета страны отдала полторы полосы пространному опусу Михаила Юрьева «Две логики в российской политике» – защите Владислава Суркова и апологии его выступления перед партактивом «Единой России».
За критику Суркова от Юрьева досталось всем: и «правым», и «левым». Он назвал Андрея Илларионова и Лилию Шевцову «клоуноподобными персонажами», а журналистам Рыклину и Гольцу предложил отправиться на «рытье канав». Юрьев подробно объяснил, что его больше всего не устраивает в либералах. Они, оказывается, «не боятся говорить и действовать «против течения», хотя «процесс изменений в общественном настрое в России идет вовсе не в ту сторону, за которую они агитируют, а в прямо обратную». Для доказательства своей правоты Юрьев привел мало относящееся к делу, да и голословное утверждение: по его данным, без всякого участия Кремля сборы от показов американских фильмов с каждым годом падают, тогда как российские фильмы завоевывают все большую популярность. По Юрьеву, тех, кто «клевещет» на Суркова и Путина, совершенно не интересует, «востребован ли предлагаемый ими идеологический продукт». А зря: Юрьев уверен, что общество не сочувствует тем, кто идет «против течения».
На самом деле все гораздо сложнее. Социологи давно отмечают инфантилизм и апатию нашего общества, утрату доверия практически ко всем властным институтам и авторитетам, массовое разочарование, отсутствие веры в собственную силу. Этим объясняется нежелание выражать свой протест, ходить на митинги, когда речь идет о вполне значимых вещах, будь то цензура в СМИ или отмена отсрочек от армии. И подозрение, что нападение заключенного Кучмы на Ходорковского является «пиар-акцией», – это не просто верх цинизма, скорее это – нежелание признаться в том, что ты живешь в государстве, где что-то сильно не ладно, где власть по-садистки жестоко, с маниакальным упорством уничтожает тех, кого она считает своими врагами. Ведь если допустить, что власть на это способна, то тогда надо что-то делать. Нужно как-то менять ситуацию. Можно ли благодушно смириться с теми репрессивными мерами, которые нам предлагаются со всех сторон, – будь то вытащенная из нафталина советской карательной системы конфискация имущества, которая при заказном характере нашего судопроизводства заведомо станет еще одной не всегда заслуженной карой, или фактическое возрождение советской системы административного надзора по отношению к отбывшим наказание заключенным, который вряд ли решит проблему рецидива, зато добавит этой категории «изгоев общества» ощущения маргинальности и отверженности?
Другой вопрос: можно ли общественным протестом изменить судьбу людей, попавших в жернова судебной карательной машины? За последнее время мы дважды видели, что – можно. Первая история касается ветеринаров, которых обвинили в сбыте наркотических веществ. Их спасла профессиональная солидарность. Коллеги подследственных устраивали демонстрации, писали петиции. Результат: прокуратура не смогла убедить суд в виновности «айболитов», и они, по сути дела, отделались «легким испугом». Вторая пример – история Олега Щербинского, которого обвинили в смерти губернатора Евдокимова. На защиту водителя встали автомобилисты. Здесь, правда, не обошлось без «Единой России», которая вовремя протест возглавила.
Понятно, что на защиту юриста компании ЮКОС Светланы Бахминой вряд ли выйдут толпы российских юристов. И все-таки… На сайте khodorkovsky.ru на днях появилось письмо однокурсников и коллег Светланы. В письме говорится, что приговор по ее делу совершенно не обоснован. И утверждение это зиждется на знании уголовного дела. В конце письма – потрясающая фраза: «Нынешняя российская власть не вечна. Рано или поздно наступит время, когда юристам в Кремле, прокуратуре и суде придется ответить по закону за приговор, вынесенный сегодня в отношении Светланы Бахминой».
Письмо написано оптимистами, но оптимистами несколько иного рода, чем те, о которых речь шла в начале статьи. Если оптимизм первых – это стремление закрыть глаза на «кошмар и ужас современной действительности», попытка спрятаться во внутреннюю эмиграцию, то оптимизм сокурсников Бахминой продиктован юридическим и историческим опытом.
И еще: бродя по livejournal, я наткнулась на небольшое стихотворение. Оно посвящено делу Светланы Бахминой.
Все было ясно – нас не удивишь.
Ирония – как панцирь, скорлупа.
Надежда шебуршится, словно мышь,
Все ищет – вдруг рассыпана крупа?
Вдруг завалялись по углам сухие корки?
Теперь так нужен этот скудный сор.
От голода у горла привкус горький.
Но вымел все, расчистил – приговор.
Семь лет. Пружина сжалась в мышеловке.
Беспомощно притихшие зануды,
Ведь знали мы, что злей хромой золовки –
Нашей страны жестокие причуды.
