Выступая в субботу, 4 сентября 2004 года, с обращением к народу России, Владимир Путин сказал, что нам объявлена война. Он прав, хотя это его заявление несколько запоздало. Война в России идет уже шестой год.
Только власти предпочитали не называть происходящее на Северном Кавказе этим словом, и почему-то не вводили там чрезвычайное положение. В ночь на шестое сентября исполняется пять лет первому из серии взрывов жилых домов в городах России – тогда, 6 сентября 1999 года, был взорван дом в Буйнакске. Пятого сентября – пять лет со дня второго вторжения в Дагестан: на рассвете 5 сентября 1999 года отряды Басаева и Хаттаба вошли в Новолакский район. Неделю как шли бои в селе Карамахи, в “ваххабистском” Кадарском анклаве – они начались 28 августа. Война длилась уже целый месяц – ведь все начиналось в первых числах августа в горных Цумадинском и Ботлихском районах. Но тогда, пять лет назад, власти, включая премьер-министра России Владимира Путина, старательно избегали этого слова…
Захват террористами заложников в бесланской средней школе, трагическая развязка 3 сентября, унесшая сотни (триста? четыреста? пятьсот?) человеческих жизней, гибель детей – все это повергло в шок не только народ России, но и власть. На два дня в стране объявлен траур.
Но даже траур, похоже, не остановит тех, кто прежде всего желает объявить виноватого. Собственно, Путин уже сделал это – за страдания тысячи и гибель сотен человек ответственны международные террористы и их неназываемые покровители и пособники, а чеченская война, имитация “урегулирования”, попытки прикрыть ее декорациями “выборов” - все это вроде как не при чем. Но наверняка будет озвучено и противоположное мнение: это власть во всем виновата.
Очень хотелось бы предостеречь от соблазна этой второй версии (с первой спорить всерьез вроде как даже и не имеет смысла) – но у меня нет иных аргументов, кроме “мы пока достоверно не знаем, что…”.
Поэтому было бы уместно обратиться к истории более чем пятилетней давности – к самому началу войны, точнее – к предшествовавшим дням, неделям и месяцам ее кануна.
*****
Пять лет назад началась “вторая чеченская война”, а вместе с ней – катастрофическое изменение политического режима в России. Комментаторы справедливо усматривают не простое совпадение этих процессов, но их несомненную взаимосвязь. Именно вооруженный конфликт на Северном Кавказе стал главным инструментом кремлевской администрации в “проекте наследник”. “Маленькая победоносная война” в Дагестане и сентябрьские взрывы в российских городах позволили “построить” средства массовой информации и политиков, обеспечить “партии власти” выгодное положение на старте думской предвыборной кампании 1999 года. С другой стороны, путинский режим, похоже, не способен трезво оценить свой “краеугольный камень” - длящуюся уже шестой год войну, - спокойно и рационально искать выход из очевидного тупика. Ничего удивительного – скорее можно было бы ожидать публичного копания в “страшной тайне собственного происхождения” от вознесшегося на престол потомка худого рода.
Отсутствие публичной дискуссии о событиях пятилетней давности не пошло властям на пользу. Наоборот, сложился и окреп некий маргинальный дискурс, в котором все это увязывается в один зловещий заговор.
8 августа 1999 года отряды экстремистов под командованием Басаева и Хаттаба вторглись в Ботлихский район Дагестана.
8 августа 1999 года вместо отправленного в отставку Сергея Степашина исполняющим обязанности председателя правительства России был назначен Владимир Путин.
А поскольку ничего случайного в мире нет и быть не может, делается простой вывод: “кто-то с кем-то договорился…”.
И нет для таких рассуждений и сопоставлений ничего страшнее, чем факты и подробности…
*****
Распространение радикального ислама (“ваххабизма”) на Северном Кавказе, прежде всего – в Дагестане и в Чечне, - стало одним из итогов “первой чеченской войны” 1994-1996 годов.
В Чечне этому способствовало и внедрение “шариата” в противостоявших федеральному Центру вооруженных формированиях, и участие в них носителей “ваххабизма”, наиболее известным из которых был Хаттаб, и последующие попытки построения в Чечне “исламского государства”, и неожиданное удобство “истинного ислама” как идеологического прикрытия для похитителей людей. В Дагестане причины были прежде всего социально-экономические – обнищание населения, сосредоточение власти и богатства в рядах мафиозных группировок и их клиентелл, и, как следствие - разочарование молодежи в традиционных общественных структурах: государственных, общинных, религиозных.
Так или иначе, к 1997 году и в Дагестане, и в Чечне было немало молодых последователей “истинного ислама”, принявших это учение с радикализмом, свойственным неофитам. В Чечне были отряды, “школы”, “тренировочные лагеря”, в Дагестане – идеологи с тысячами последователей, объединенных в общины (одна из таких общин фактически контролировала село Карамахи). А “ваххабитская” община – джамаат – находится в вечном противостоянии миру неверных, готовясь к войне, обороняя или расширяя свою территорию. Тем не менее, в Дагестане “ваххабитский” молодняк еще находился под определенным, хотя и слабым сдерживающим влиянием традиционных институтов – семьи: сельской и религиозной общины.
21 декабря 1997 года было атаковано место дислокаций 136-й отдельной мотострелковой бригады вооруженных сил России в Буйнакске. Возглавлял нападение Хаттаб, а следы вели, в частности, в Карамахи. А уже 30 декабря на территории Дагестана была запрещена пропаганда ваххабизма. Власти республики отлично понимали, что это не одна из многих группировок, борющихся за влияние в рамках сложившейся системы, но, по сути, внесистемная оппозиция существующему укладу. От начавшихся преследований лидеры “ваххабитов” (Багаутдин Магомедов, Магомед Тагаев и другие) бежали в Чечню.
Последовав за ними, “совершили хиджру” порядка тысячи их сторонников, в основном – молодые люди. Уже тогда многие в Дагестане понимали опасные последствия этой эмиграции. Вдали от родных домов и сел, эти молодые люди оказывались лишены каких-либо “сдержек”. Для чеченских же лидеров экстремистов такое пополнение оказалось как нельзя кстати - не будучи ограничены родственными и иными связями, они стали существенной силой в руках лидеров религиозных экстремистов. Влияние последних резко возросло, росло и недовольство жителей Чечни “ваххабитами”.
25 апреля 1998 года в Грозном был учрежден “Конгресс народов Чечни и Дагестана”, который возглавил Шамиль Басаев. Для него это объединение экстремистов было “запасным аэродромом”. С января Басаев исполнял обязанности премьер-министра Чеченской Республики Ичкерия. Это назначение стало умелым ходом Аслана Масхадова: занявший второе место на президентских выборах 27 января 1997 года, Басаев претендовал на политическое лидерство… и, наконец, получил пост, на котором мог сполна проявить способности руководителя. И это ему удалось: так, наполняемость бюджета Чечни за полгода уменьшилась в двадцать (!) раз. Вступая в должность, Басаев говорил, что ему нужно полгода, а если не справится – уйдет в отставку. Что и пришлось сделать 3 июля 1998 года…
*****
Не добившись успеха во власти, Шамиль Басаев ушел в жесткую оппозицию. А 15 июля 1998 года в Гудермесе десятки человек были убиты и ранены в столкновениях между “ваххабитами” и силами, подконтрольными президенту Аслану Масхадову. Однако последний не проявил достаточной решимости, не воспользовался поддержкой населения Чечни, упустил возможность покончить с религиозными экстремистами – и далее те уже действовали без оглядки на законную власть (это во многом предопределило и вторжение в Дагестан летом 1999 г., и начало второй чеченской войны, и переход тогда на сторону федеральных сил муфтия Чечни Ахмада Кадырова, а также полевых командиров братьев Ямадаевых, которые летом 1998 года противостояли “ваххабитам” в Гудермесе).
А вскоре в Чечне получили “сигнал” из соседнего Дагестана. Сказать, что обстановка в Дагестане в 1998 году была непростая – значит ничего не сказать. 20 мая тысячная толпа вооруженных сторонников братьев Хачилаевых, лидеров лакского национального движения, штурмом взяла административные здания в центре Махачкалы – власть буквально лежала под ногами. А 23 мая у села Карамахи шли перестрелки между сотрудниками МВД и местными “ваххабитами”. Неоднократно приезжавший после этого в Дагестан министр внутренних дел России Сергей Степашин, видимо, понял, что невозможно бороться сразу со всеми группировками – криминальными, этническими, религиозными - и сосредоточился на “ближайшем противнике”, на братьях Хачилаевых. Хотя в августе “ваххабиты” под шумок объявили кадарскую зону независимой, … с ними было заключено тактическое перемирие - 3 сентября 1998 года Степашин побывал в Карамахах и сделал ряд примирительных заявлений: “… Я бы предостерег всех от навешивания ярлыков "ваххабиты", "экстремисты". У нас свобода вероисповедания. …все мирно будем вам помогать, я вам даю честное слово. С мирным населением никто воевать не будет…” (РТР, “Вести”, 03.09.1998 20:00). На прощание его одарили буркой и кинжалом, и провожали троекратным “Аллах акбар”. В Чечне этот, в общем, локальный и тактический ход московских властей был воспринят как сигнал: федеральный центр поддерживает “ваххабитов”, и бороться с ними своими силами бессмысленно.
*****
Однако в течение следующего года в самой Чечне экстремисты все более маргинализировались. Прежде всего, потому, что объектом преступного промысла, которым занимались “ваххабитские” группировки – похищений людей с целью получения выкупа – становились не в последнюю очередь сами чеченцы. В конце концов, бамутского полевого командира, “бригадного генерала” и по совместительству известного похитителя людей Руслана Хайхороева 23 августа 1999 года убили сами же односельчане – после того, как люди Хайхороева похитили нескольких грузин. Этот частный случай был, в общем, закономерен – “ваххабиты” и их лидеры становились в Чечне маргиналами, отверженными.
Тогда был еще некий шанс, что выжидательная тактика Масхадова, более всего желавшего избежать “гражданской войны”, даст результат, что ликвидация лидеров экстремистов и наиболее известных похитителей людей силами самих же чеченцев будет воспринята в Чечне адекватно. На этот деликатный предмет представитель Масхадова Турпал-Али Атгериев даже вел переговоры с российскими силовыми структурами. Ведь кровную месть никто не отменял, и от российской стороны требовалась всего-навсего защита исполнителей. Сегодня это звучит несколько фантастично, но именно подобный вариант “чеченизации конфликта” избрал федеральный центр на четвертом году чеченской войны. “Ямадаевцы” и “кадыровцы”, действующие теперь на федеральной стороне – это ведь тоже сплошь бывшие боевики и “полевые командиры”. В 1999 году еще была возможность реализовать этот сценарий борьбы с террористами, экстремистами, похитителями людей – без большой войны. Однако 15 июля 1999 года Атгериев был задержан сотрудниками ФСБ в аэропорту Внуково и препровожден в СИЗО “Матросская тишина”. На следующий день по распоряжению премьера Сергея Степашина его освободили, но как переговорщик Атгериев был дискредитирован… Возможность мирного выхода из чеченского кризиса была упущена.
Но параллельно в 1999 году развивалась другая тенденция, реализовывалась иная возможность – от политики “авось само рассосется” федеральный центр перешел к подготовке военной операции.
Долгое время ответом на похищения людей – солдат, журналистов, федеральных чиновников высокого ранга – были действия подкупательные. Похищенных выкупали, финансируя при этом не признанного вроде бы Аслана Масхадова, а его оппонентов. Некоторые комментаторы усматривают в этом даже провокационный замысел спецслужб, провоцировавших новый конфликт. Однако, если не умножать сущности, логичнее предположить неспособность к действиям иного рода либо коррупцию, корыстную вовлеченность, свой интерес. Платил деньги и Борис Березовский, в то время – заместитель секретаря Совбеза России – и его также, даже еще в большей степени, подозревают в провокативных замыслах. Версия эта также представляется сомнительной: Березовский по обыкновению вел “эффективную политику”, общаясь с людьми нужными, а отнюдь не приличными. То, что пренебрежение моральными нормами в угоду сиюминутному результату в конце концов этот результат обесценивает, Борису Абрамовичу просто в голову не приходило. А тем временем формировался рынок торговли людьми, в который вовлекались представители российских силовых структур…
*****
Все изменилось 5 марта 1999 года, когда в Грозном был похищен представитель МВД России генерал Геннадий Шпигун. На следующий день министр внутренних дел Сергей Степашин предъявил чеченской стороне трехдневный ультиматум: “Это будут не танки, это будут не 18-летние мальчишки… Это будут адекватные меры. … Мы обязаны, еще раз я подчеркиваю, обязаны продемонстрировать всем, может быть в первую очередь самим себе, что в РОССИИ есть власть, уважение к власти, к закону.” С чеченской стороны также последовал целый ряд громких заявлений, но Шпигуна не нашли и не вернули. Ультиматум же Степашина был подкреплен действия. Военно-транспортные самолеты начали переброску в Северную Осетию тактических ракетных комплексов “Точка-У” (именно такие били, например, по центру Грозного 21 октября того же 1999 года). В Дагестане началось формирование бригады морской пехоты – морпехи потом воевали в горах на востоке Чечни. В общем, началась серьезная подготовка к войне и именно эта тенденция, эта возможность в конце концов осуществилась. А Геннадий Николаевич Шпигун так и не был освобожден – он погиб в горах следующей зимой, тело его было опознано лишь в апреле 2000 года...
Если российские силовые структуры весной 1999 года начинали подготовку к войне, то чеченские экстремисты вели ее уже давно. В январе “в городе Хасавюрте в местах дислокации подразделений Минобороны, внутренних войск МВД появились листовки… В них содержатся угрозы в адрес военнослужащих и милиционеров и требование покинуть дагестанскую территорию. Листовки подписаны Конгрессом Народов Чечни и Дагестана, председателем этого… образования является Шамиль БАСАЕВ, и Объединенными Джамаатами Дагестана и Чечни, представляющими ваххабитов” (Радио "Юность", Горячая линия, 12.01.99; 11:00).
А через полтора месяца после похищения Шпигуна, в середине апреля, на “Конгрессе народов Ичкерии и Дагестана” “…Басаев объявил о формировании миротворческой бригады и подразделения для освобождения заложников…. Басаев заявил, что официальные власти пока слабо справляются с проблемой похищения людей. Он сообщил, что миротворческая бригада, сформированная им, состоит из нескольких тысяч хорошо обученных бойцов. Бригада эта предназначена, по словам Басаева, для реализации планов создания независимого исламского государства в границах Чечни и Дагестана. …участники Конгресса заявили о необходимости начать процесс деколонизации Дагестана” (НТВ, Сегодня, 16.04.1999 22:00).
У этой военной авантюры была несомненная политическая подоплека. Басаев и другие лидеры экстремистов понимали, что лишь обострение обстановки, вплоть до развязывания войны, спасет их – политических маргиналов – от политической смерти и, возможно, от физической гибели. Позднее Басаев, по сути, это признал — правда, в других выражениях: “Чечне-де угрожала гражданская война, а мы ее избежали, начав войну с Россией”.
В России политическая заинтересованность в “маленькой победоносной войне” в полной мере проявилась лишь осенью того же 1999 года, в ходе реализации “проекта Наследник”. Трудно сказать, когда этот интерес был осознан.
Чтобы танцевать танго, нужны двое. А, так или иначе, к лету 1999 года обе стороны – Россия и Чечня – полным ходом, каждая со своей стороны, шли к вооруженному конфликту. С обеих сторон были влиятельные силы, нуждавшиеся в войне. А древняя мудрость гласит: “Ищи, кому выгодно”.
Продолжение следует
