«Предстояло не только определить права, но и устроить самый быт этих классов на одинаковых основаниях и притом обеспечить его целесообразно обдуманным порядком надзора и защиты, без чего эти классы не были бы в состоянии справиться ни с какими правами».
Василий Осипович Ключевский о задачах реформ XVIII века. Тексты этого либерального русского историка слушает в машине по дороге на работу и обратно Владимир Путин
Пресс-конференция Владимира Путина для российских и иностранных журналистов как очередной большой хороший образец политической риторики является очевидным поводом для нашего фирменного жанра – толкования темных мест. Но на этот раз в данном жанре мы не пройдем по причине отсутствия таковых мест.
Все ясно. Но ясно в каком смысле? Вообще, конечно, мы услышали одно из самых сильных выступлений Владимира Путина, а сам президент подтвердил свою славу лучшего оратора из целой череды правителей нашей страны за… тут можно подставить почти фантастические сроки: советские официальные речи, за исключением очень немногих, были просто скучными, а постсоветские – не такими развитыми с точки зрения риторического искусства. Борис Ельцин иногда говорил гораздо сочнее и в этом смысле – точнее, но никогда наш лидер не говорил как обычный человек, нормально.
Возможно, впервые в логике Владимира Путина не было какой-то одной ударной идеи или проблемы, к обсуждению которой президента специально готовили. Все выступление опиралось на уже обсужденные тезисы, на материал, которым президент хорошо владеет, и не выходило за рамки здравого смысла. И может быть, с этим связана уникальная уверенность и энергичность ответов, а также общий психотерапевтический эффект пресс-конференции.
Если и было нечто, что прошло, как раньше говорили, «красной нитью» через весь разговор, так это утверждаемая всем стилем ответов мысль о том, что руководство страны знает о проблемах и уже приступило к их решению. Ответы Владимира Путина являются отличным руководством к описанию официальных текстов для региональной прессы, то есть более-менее простым языком. Еще лучше пресс-конференция подходила для иностранной прессы, поскольку реклама страны и ее успехов – это экспортный товар.
Очевидно, что были и вопросы никак не комплиментарные, и никак не подготовленные, острые. Но ответы на них были тоже нормальными. Кажется только, что авторы проблемных вопросов вряд ли почувствовали, что получили ответ. После таких ответов хочется спрашивать еще.
Объявляя очередной период стабилизации, после потрясений, когда казалось, что партия «новых довольных» потеряла опору – после Беслана, после революции на Украине, после монетизации, под давлением очевидных несправедливостей, - Владимир Путин использует свое всегдашнее сильное свойство – свою нормальность. Он свой (то есть говорит, думает и живет более-менее как все) для граждан и вполне нормальная, договороспособная фигура для внешнего мира.
Он подтверждает свой тезис на пресс-конференции после выборов 2004 года, что не будет работать для истории, а будет «просто работать». Идея рабочего, функционального места подразумевает такой мир, где нужно доказывать свою способность выполнять обязанности, но совершенно не нужны партнеры, союзники, граждане, с которыми следовало бы обсуждать планы, проекты, действительные проблемы. То есть не нужна политика. Президент у нас – это место в административной, а не политической системе.
Нет ничего плохого в нормальном разговоре, но на следующем шаге, например, если вообразить второй вопрос в диалоге как реакцию на ответ, - возникнут большие проблемы. А политика, как внутренняя, так и мировая, именно так устроена – никогда нельзя рассчитывать, что за тобой останется последнее слово. Выиграть можно, только будучи мощнее, когда твое содержание покрывает содержание оппонентов, как бык овцу. То, что по нашему ТВ это не сильно заметно, не отменяет тезиса, и тем более не отменяет сущностных проблем страны. Покажем это на нескольких ключевых тезисах выступления президента.
Эта тема встречалась в ответах на вопросы в связи с Украиной, Грузией, Белоруссией и Узбекистаном, Арменией. По поводу реакции России на события в Андижане президент высказал два сильных тезиса. Первый – «нам нужна не революция, а эволюция» в направлении модернизации режимов типа узбекского. Второй – знания, квалификация России в СНГ лучше, чем у Штатов или Западной Европы. И то, и другое – существенные тезисы для логики отношений России с авторитарными, но «лояльными» режимами. И пока не задана следующая группа проблемных вопросов, все нормально.
Но вопросы будут заданы. Что означает утверждение, что Россия будет способствовать эволюции режимов? Какими средствами? Значит ли это, что партнерам нельзя говорить, что плохо убивать и репрессировать невинных людей? Значит ли это, что Россия будет работать не только с лидерами стран, но и с обществом, населением, альтернативными лидерами? А если так, то как им объяснять, что нужно общаться именно с Россией? До сих пор Россия поддерживала режимы и слабо общалась напрямую с населением и альтернативными лидерами, с чем связан ряд наших крупных поражений. Если у России не будет активной политики, то за счет чего будет «эволюция», имея в виду тот факт, эти режимы как раз стабилизированы поддержкой России? Поддержка жестоких режимов настраивает элиты и населения против России, а смена режимов вообще приведет нелояльные правительства. Это проблема, ход в которой - в формулировке общих интересов и привязок, не связанных с конкретными режимами. Но – каких?
О газовой войне тоже прозвучал правильный и ясный, но недостаточный ответ. Президент еще раз повторил, что Россия просто постепенно, не вдруг отказывается от бессмысленных дотаций соседям, а эти дотации Украине измерялись миллиардами в год, тогда как американская помощь – миллионами. Это – ясно. Неясно только - что дальше, в чем состоит политика России, а не только «Газпрома»? Означает ли это безусловный «уход» из СНГ и отказ от инициатив, нашу попытку «нагрузку» по помощи Украине отдать Штатам в одностороннем порядке? Если нет, то в чем интеграционное предложение, которое адресовано странам, а не режимам? В чем предложение действительно доброжелательному населению и «соотечественникам за рубежом»? Был же вопрос от армянского корреспондента о двойном гражданстве, который на самом деле не про гражданство, а вообще про особые отношения в СНГ, а ответ получился формальным - о том, что двойного гражданства не предусмотрено. То есть отказ.
Положим, обсуждать общую политику с Ющенко и Саакашвили кажется делом малоперспективным, но что есть в качестве предложений Украине и Грузии? Владимир Путин справедливо говорил об особых связях народов СНГ, но что из этого должно следовать конкретно, каким образом самоопределяться элитам эти стран в ситуации конфликта вокруг СНГ (тем более, что родственные связи у нас есть и с Польшей тоже, с которой-то уж точно пока нет точек общих интересов)? Понятно, что лояльность на словах не нужна. А что нужно?
В целом, если во внешней политике России хотя бы наметился какой-то минимальный строй и можно обсуждать более сложные вопросы, то во внутренних делах и внутреннем устройстве страны все хуже. А ведь мы не сможем ничего предложить соседям в длительной перспективе, если сами не будем задавать образцы справедливости, безопасности, региональную модель развития, хотя бы локально конкурентную ЕС.
Вопрос о чудовищном случае дедовщины в Челябинском танковом училище затронул главную тему прошедшей недели и представляет собой пример того, как спокойный и психотерапевтический телевизор не решает сам по себе внутренних проблем.
Ответ президента состоял из частей общей и конкретной. Конкретная часть – возможность введения надзорного органа по расследованию преступлений в армии и переход на годичный призыв. Общая часть представляет собой описание старой логики оправдания военных: армия – это часть общества, со всеми его язвами. И то, и другое разумно, но не стыкуется.
Если речь идет о большой проблеме, одной из сущностных проблем страны, то понятно, что относительно небольшими мерами тут не поможешь. Даже сокращение с 2008 года срока службы по призыву до 12 месяцев не может само по себе радикально изменить ситуацию. Массовое уклонение от службы стало общественной нормой, которую так просто не сломать. А это значит, что на первом шаге недостижима справедливая ситуация – не длительная, не разрывающая карьеру молодого человека действительно всеобщая служба, цель которой – создание мобилизационного резерва, а не решение текущих задач армии.
И, может быть, для начала нужно допустить широкий выбор социально полезной альтернативной службы в качестве настоящей конкуренции призыву, так чтобы был индикатор успешности модернизации армии – количество молодых людей, выбравших ту или иную форму службы. Понятно, что идеальное состояние – общий для всех набор обязанностей перед страной, который осуществляется не репрессивной машиной, а понятным набором социальных выборов.
Общество должно внутри себя содержать набор норм социального поведения, например, в виде тезисов типа «ах ты, гад, дал взятку, вместо того чтобы, как все, отработать в детских домах». Так тоже сразу не будет, но социально очевидное хорошее дело лучше для начала, чем «как все – в армию», потому что безумие - агитировать за общественную приемлемость пыточной конторы. В Израиле, где «наполовину наш народ», действительно неприлично не идти в армию, но для этого нужна армия с другим отношением к человеку, а также ясность государственных целей.
В отношении к гражданину и заключается главный вопрос внутренней политики, на который Владимир Путин хронически не отвечает. Как будем работать – с помощью лохмотьев от репрессивной машины или вместе с людьми и народом? Эта же тема касается и ответа на вопрос о Чечне, где президент выразил пожелание, чтобы правоохранительные органы не просто чтили закон, но и выполняли его. Зная ситуацию, это необходимо понимать как бессодержательную риторику.
Та же тема, как ни странно, возникает в вопросе о налогах. Владимир Путин описал сложность задачи снижения налогов, но сложность в его интерпретации ровно такая, как и вообще в вопросе о финансах, - есть вилка между борьбой с инфляцией и затратными проектами. Экономика с трудом осваивает «лишние» деньги.
Между тем главный вопрос о налоговой системе точно тот же, что и об армии и милиции. Дело не в том, какие будут ставки, а в том, будет ли налогоплательщик свободен от «налогового террора» и других форм репрессий. Есть ли такой (посильный) объем обязательств перед государством, выполнив который, гражданин может считать себя защищенным от любых репрессий? Сейчас нет, а должен быть. Если только вам не нужен способ прищучить любого, а если понадобится - то и всех, массово.
На пресс-конференции прозвучал ряд ответов, которые были недостаточны и на фактическом уровне. Так, осталась совсем неясной логика национализации промышленности и логика преемственности власти. Но главный вопрос, который нельзя задать на пресс-конференции, возникает только в критическом, более глубоком обсуждении: нужны ли вам страна и граждане или только административно-репрессивная машина и крупная собственность?
Ближайшая точка, где мы будем искать ответ, – весеннее послание Федеральному Собранию – по жанру это идеологический текст с более сложной логикой, обращенный к тому же не к чувствам народа, а к мыслям людей.