31 мая 2006 года в центе Петербурга, на улице Константина Заслонова, рядом с домом, где живет известный адвокат и правозащитник Иван Павлов, на него напали несколько человек. Адвокат стал известен как участник группы защиты на процессах по делу Александра Никитина (1996-1997) и Григория Пасько (1997-2001), Иван Павлов является основателем и директором Института Развития Свободы Информации - некоммерческой организации, деятельность которой направлена на изучение и решение проблем, связанных с реализацией права на доступ к информации, а также на оказание правовой и организационной помощи в решении проблем доступа к информации, имеющей социальную значимость, в частности – информации о деятельности органов государственной власти. Пострадавший связывает нападение с тяжбой вокруг доступа к информации «Ростехнадзора». О деятельности Института, деле «Ростехнадзора» и самом нападении на адвоката и правозащитника с ним в Мариинской больнице Санкт-Петербурга побеседовала Татьяна Косинова.
Расскажите о том, что случилось с вами 31 мая. Публикации уже были, но не от первого лица.
В 11 утра я собирался выехать на очередную встречу, вышел из парадной своего дома. У меня был прямо рядом с парадной, на той же стороне улицы, припаркован автомобиль, буквально в метре от двери. Я положил портфель на заднее сидение, как обычно. Открыл уже переднюю дверь. Вдруг смотрю – припаркованная машина сзади стоит, девятка бледно-серого цвета. Оттуда из всех дверей выходят люди. И как-то так открывают капот своей машины, спрашивают меня сквозь зубы, нет ли у меня отвертки. Я говорю: «Нет, ребята, отвертки нету». И уже собирался садиться. Но они опять: «А инструменты какие-нибудь есть?» Я говорю: «К сожалению, никаких инструментов в машине не держу». Смотрю, один от них отделился и прошел мимо меня в сторону. Я отвернулся, чтобы посмотреть, куда он идет. И в этот момент получил удар сзади чем-то тяжелым. На какое-то мгновение потерял сознание. Упал на проезжую часть. И, слава Богу, пришел сразу же в сознание после того, как приземлился. Услышал топот подбегающих людей. Минимум трое их было, всего в машине было четверо. Они стали бить меня ногами. Били целенаправленно по голове. Спасло меня то, что я все-таки был в сознании и сгруппировался. Я, в общем-то, парень крепкий. Поэтому лежа, блоками, смог спасти часть своей головы. На правой я лежал, середину как-то прикрывал, подставляя руки, а левая часть головы серьезно пострадала. В первую очередь от удара сзади. Доктор сказал, что ударили меня ребром какого-то тупого твердого предмета. Оно мне рассекло серьезно голову сзади, на затылке. Пришлось зашивать. Но мясо – не кости, нарастет еще.
А кости целы?
Слава Богу, целы. Доктор удивился: «Таких толстых костей никогда не видел». Так что, может быть, все сложилось удачно более или менее.
Какой ставят диагноз доктора?
Сотрясение по всем признакам. До сих пор в глазах двоится немного.
Ушиб головного мозга не ставят?
Есть признаки ушиба. Но это уже вдогонку, что называется. Худшее, конечно, миновало: жить буду. Чувствую, что соображаю так же. Хотя доктор запрещает думать. А как не думать? Не думать сложно.
А селезенка цела?
Да, слава Богу. Последний анализ будет в понедельник, 5 июня. Там, под селезенкой, есть несколько крупных гематом. Если травма селезенки, доктора говорят, что за ней надо следить несколько дней, потому что она может набирать в себе гематому и развалиться под ее тяжестью. Бок болит, хотя, в общем-то, честно говоря, и не помню, чтобы они меня сильно в бок били. В основном удары были по голове.
Они не прятались, не боялись, что вы их узнаете потом? По крайней мере, тот, что говорил с вами?
Вы знаете, никто особенно не разговаривал. Когда спросили меня, я даже не сразу понял, меня спросили или нет, потому что он отвернувшись стоял и спрашивал как-то сквозь зубы, смотрел в открытый капот. Я, честно говоря, не ожидал абсолютно. Я не веду откровенно криминальных дел, в эту область никогда не заходил и заходить не собираюсь, не такой адвокат. Есть достаточно других профессиональных адвокатов, которые справляются с такого рода делами. И справляются с ними наверняка лучше, чем справился бы я. Все мои дела – другие, они общественно значимые. У меня есть моя организация – Институт Развития Свободы Информации.
Все, что связано с информацией, – это мое хобби, я занимаюсь этим давно. Есть организации, которые занимаются свободой слова, их достаточно много у нас. Но организаций, которые бы занимались первичным правом, а именно доступом к информации, особенно доступом к информации из государственных информационных ресурсов, практически нет. Если есть, то их очень-очень мало. За свою практику, так судьба сложилась, я имел возможность поучаствовать в делах, где как раз затрагивалось, и очень остро, право граждан на доступ к информации – это так называемые «шпионские дела» против экологов и журналистов, которые возбуждались в России в прошлом веке. Хотя и в этом веке не все так гладко, продолжают возбуждаться такие дела в отношении ученых. В сложившейся ситуации, при абсолютно несовершенном законодательстве, которое мы имеем, все такие дела превращаются в правовой беспредел.
В 2004 году я решил создать такую специальную организацию, чтобы профессионально заниматься отстаиванием права на доступ к информации. Я стараюсь в силу возможностей анализировать это законодательство, писать. Писать в стол, писать в разные государственные органы. Оттуда приходят отписки: «Ваше предложение рассмотрено и принято ко вниманию».
Но кроме научной деятельности мы ведем активно практическую деятельность, поскольку я адвокат, и адвокатское нутро мое не дает покоя – дай кого-нибудь засудить. В позапрошлом году, уже занимаясь изучением открытости органов государственной власти, мы стали смотреть, насколько вообще государство наше открыто, насколько оно имеет возможность быть открытым.
Вот, есть законодательство, которое предписывает всем федеральным органам исполнительной власти открыть в Интернете свои электронные официальные веб-сайты, на которых следует публиковать информацию о своей деятельности. Есть целый перечень сведений, которые должны быть опубликованы. В ноябре 2004 года я обнаружил, что из 84 федеральных органов исполнительной власти (а это министерства, федеральные службы, федеральные агентства) на тот момент у 53-х не было своих официальных сайтов. То есть две трети федеральных органов исполнительной власти были немыми. А что такое официальный сайт органа власти? Это не только визитная карточка, но и форма и средство непосредственного общения между властью и конкретным гражданином, который ищет информацию о деятельности этого органа. Без посредников, без всяких СМИ, которые могут порой неправильно, преломляя официальную точку зрения, искажая, представить ее в своем издании. Это официальная точка зрения, с которой можно спорить, которую можно анализировать, которую можно проверять, на основании которой власть можно, в конце концов, привлекать к ответственности. Если что-то опубликовано в СМИ, максимум, что можно сделать, – это привлечь к ответственности редактора СМИ за публикацию. А официальный сайт – это первоисточник.
А так получилось, что власть-то у нас оказалась к концу 2004 года на 2/3 немой. Даже больше, чем на 2/3, потому что многие имевшиеся веб-сайты были куцыми, как хвост у зайца, и большой пользы, необходимого объема социально-значимой информации не представляли.
В 2005 году мы несколько раз обращались в суд, нам сначала отказывали, говорили: «Что такое? Какое право нарушено? Право на информацию – что это? Разве есть такое право?» Но мы добились через городской суд того, что наша жалоба подлежит рассмотрению. 18 октября 2005 года Дзержинский районный суд удовлетворил нашу жалобу и обязал семь федеральных органов исполнительной власти, в числе которых Федеральная служба судебных приставов, Федеральная служба охраны, Министерство регионального развития, Федеральная служба по военно-техническому сотрудничеству, Федеральная служба по оборонному заказу и еще ряд министерств, открыть наконец свои сайты.
Некоторые органы поторопились открыть к судебному заседанию сайты-пустышки – типа «с нас всех взятки гладки, вот смотрите, у нас есть сайт, чего вы хотите?» А на сайте три кнопки: первая – положение об этой службе, вторая – биография славного начальника, а на третьей – банковские реквизиты этого органа. Это же просто смешно. Что у нас – власть интересна только своими банковскими реквизитами? А где вакансии в этот орган? А где информация о конкурсах, которые обязана организовывать эта власть? Где информация, которая делает эту власть прозрачной и менее коррупционной? В общем, те органы, которые открыли пустышки, суд обязал до 1 января 2006 года привести содержание их сайтов в соответствие с тем перечнем материалов, который мы указывали. Федеральная служба охраны до последнего сопротивлялась и говорила, что «о нас все всё знают, о нас все всё пишут, о нас и так информации много – мы вообще самые секретные, о нас ничего нельзя публиковать». К нашему удивлению суд даже на это не обратил внимания и предписал: «До 1 января 2006 года вы должны открыть свой сайт и наполнить его содержанием в соответствии с перечнем». Это была первая значимая победа, которую одержала наша молодая организация.
Параллельно мы вели другое дело, более затяжное, которое, на мой взгляд, и привело меня на койку в больнице. Это дело с «Ростехрегулированием» – Федеральным агентством по техническому регулированию и метрологии (бывший Госстандарт). Это орган, который заказывает разработку всех стандартов на любую продукцию, которая производится и продается на территории России. Всё буквально имеет свой ГОСТ, в том числе кровать, на которой я лежу, матрас, одежда, которую мы все носим, электронная техника – все должно иметь свои стандарты, которые разрабатываются специально на деньги налогоплательщиков и аккумулируются в этом органе – в федеральном органе исполнительной власти. Эти информационные ресурсы, безусловно, имеют социальную значимость. Для любого потребителя важно знать: насколько соответствует реальное содержание баночки с кефиром, которую он открыл и не доел, потому что содержимое ему не понравилось, тому ГОСТу, на основании которого разрабатывался этот кефир.
Мы обратились в суд. Потому что Ростехрегулирование, вместо того чтобы обеспечить свободный доступ на своем сайте к текстам этих ГОСТов, наладило бойкую торговлю. Были созданы подведомственные этому Ростехрегулированию два больших ФГУПа (ФГУП – это Федеральное государственное унитарное предприятие), которые торговали информационной продукцией Ростехрегулирования. Полная база ГОСТов и ее установка на один компьютер стоит десять тысяч долларов. Ну, и какие-то деньги пользователь должен отдавать за обновление, потому что ГОСТы постоянно обновляются в соответствии с реалиями нового дня: техника меняется, поэтому меняется все, в том числе и ГОСТы. Можно себе представить, какие финансовые интересы были затронуты на этом процессе. И, конечно, сыграло роль наше упорство, плюс определенное везение, а также, я считаю, принципиальность судьи – редкое на сегодняшний день, как адвокат вам говорю, явление. Хотя, конечно, суд искал много поводов для того, чтобы нам отказать. Но мы сделали все, чтобы в нашем деле ни сучка, ни задоринки не было, чтобы все было предельно с нашей стороны грамотно. Заявителем проходил один из наших сотрудников. Мы специально обращались не от организации, а от одного из наших сотрудников – с тем чтобы избежать московской подсудности. Дело в том, что когда организация обращается в суд, она должна это делать по месту нахождения органа, бездействие которого обжалуется. А гражданин может выбрать либо по месту жительства, либо по месту нахождения органа. Чтобы не ехать в Басманный суд, мы решили судиться на своей земле и обратились в Красногвардейский федеральный суд. И 20 февраля 2006 года выиграли это дело в первой инстанции полностью.
Ростехрегулирование подало кассационную жалобу. И 23 мая дело должно было рассматриваться в Санкт-Петербургском городском суде по их кассационной жалобе. Мы пришли туда, а представители Ростехрегулирования, которые оспорили это решение, туда не явились. И суд решил отложить дело на 8 июня. Я не знаю, смогу ли участвовать в этом деле, сейчас попробую приложить силы, чтобы побыстрее выздороветь. Это очень серьезное дело, очень важное. Важное для того, чтобы наконец ситуация с открытостью сдвинулась, чтобы чиновники не относились к информации как к чему-то своему. Как к тому, что лежит у них в столе, и лежит для них, а не для граждан.
Чтобы изменить такой порядок вещей, мы начали эту кампанию. Вероятно, нашлись силы, которым это не нравится. Поскольку других дел, где были бы коммерческие интересы, я не веду, то у меня нет других версий. Я очень неконфликтный человек в быту. У меня семья, любимая жена. У меня абсолютно нет никаких поводов, чтобы связывать это с бытовой версией. Поскольку у меня ничего не взяли, а было что взять: и часы дорогие, и мобильный телефон, в конце концов, была открыта машина, в которой можно было просто уехать и взять оттуда еще что-то, даже если не саму машину, то какие-то внутренности. Но это было не ограбление. Ясно, что это было связано с профессиональной деятельностью.
Очень жаль, что власть себя как-то не проявляет. Я же на самом деле на следующий день, 1 июня, должен был присутствовать на семинаре-совещании в Совете Федерации, который проводила Нарусова. Как раз по открытости органов власти и реализации послания президента, антикоррупционным программам. То есть меня пригласили делать доклад о том, как у нас идут дела. Потому что многих это интересовало. Из Министерства экономического развития постоянно звонили нам, узнавали. Понятно, что по-чиновничьи они нам помочь не могли, да нам и не нужна их помощь. Я, честно говоря, хотел сделать простое предложение: «Дайте мне немного административного ресурса, для того чтобы заставить всех открыть свои сайты и разместить на них все, что требуется по закону». И уже уровень коррупции снизился бы намного. Граждане могли бы иметь возможность черпать эту информацию из государственных ресурсов, которые сейчас для них закрыты. Может быть, не все граждане в силу технических причин, но ведь в обществе все взаимосвязаны: один не может – другой сможет, те же СМИ, по крайней мере, могли бы. А это настоящий Клондайк – государственные ресурсы. Ресурсы, которые очень важны для всего общества. И мы хотели открытости. Очень жаль, что сейчас власть ведет себя непонятно. Я ее реакцию не понимаю. Или это только слова, когда президент выступает перед Федеральным собранием, говорит правильные, в принципе, вещи («надо бороться с коррупцией, уровень коррупции высок, надо делать власть более открытой для граждан…»)? К этим бы словам – небольшую активность в этом направлении, чтобы было видно, что все это искренне. Я считаю, что это вообще центральная проблема России – закрытость. Если Россию открыть, то это и в экономической части поможет нам. Это привлечет дополнительные инвестиции. Это сделает более открытым экономический рынок. Это все одно за одно. Закрытость России сдерживает очень много, и сдерживает, прежде всего, доверие граждан к своей стране. В этом тоже большая проблема. Власть всегда должна делать первый шаг.
Я не претендую на роль героя, который пострадал… Но все-таки наша организация такой была: мы звучали в этой сфере своими процессами, своей принципиальной позицией. А сейчас как-то тихо все. Никто ни о чем не говорит, как будто ничего не было.
СМИ пишут об этом. Правда, в основном это электронные издания.
Средствам массовой информации большое спасибо. Но я все-таки жду какой-то реакции от власти. Пусть они скажут: «Мы найдем, мы постараемся найти. Да, надо больше обеспечить безопасность…» Вот этого я не слышу. И я понимаю, в общем-то, получается, что приходится рассчитывать не только на свои силы, но иметь в виду определенное противодействие. Потому что это молчание звучит как противодействие. Значит, в моей работе что-то не то, и власти это на самом деле не надо. Мне казалось, то, что я делаю это не столько против власти в целом, сколько против отдельных чиновников, которые – кто в силу своего менталитета, оставшегося с тех времен, кто в силу коммерческой заинтересованности, кто просто в силу непонимания роли и места информации в обществе – придерживают эту информацию. Но мне казалось, что я делаю важную работу, и власть это должна понимать. Получается, что я ошибался.
В том докладе, который вы собирались делать в Совете Федерации должна была звучать информация о тяжбе с Ростехрегулированием?
Именно об этих всех делах. Доклад мой звучал так – «Судебная практика по делам об открытости органов государственной власти». Я вам скажу, что другой судебной практики, кроме тех процессов, которые инициирует наша организация, не существует в России. Нет ее. Меня пригласили как первопроходца. Поэтому я надеюсь, что она будет, она должна быть. Мы привлекаем население, пропагандируем эти идеи. Я понимаю, что доступ к информации – это как мышцы. Вот если долго людям говорить: «Нельзя, вам сюда нельзя, этого знать нельзя», у людей как бы и желание потом перестает существовать. Мышцы атрофируются. И вот сейчас люди в таком состоянии, когда их кормят первым каналом, на десерт НТВ дают. И этого им достаточно, они готовы это кушать. Кушать после работы, кушать до работы, заснул потом – так люди и живут. Информация – это гораздо больше, чем первый канал и НТВ.
Центр экстремальной журналистики 2 июня писал о том, что профессор Монахов выступал вместо вас с докладом на заседании в Совете Федерации и призывал власти обратить внимание на это покушение.
Да, я знаю, что Виктор Николаевич смог выступить вместо меня. Спасибо ему большое за поддержку. Он очень много сделал для меня. Это мой научный руководитель, под началом которого я пытаюсь писать диссертацию в Институте государства и права в секторе Илларии Лаврентьевны Бачило.
Угрозы какие-то вы получали вокруг этого события?
Нет, никаких, абсолютно.
Вы сказали, что Министерство экономического развития проявляет интерес к вашей работе. С чем это связано?
Когда в 2003 году разрабатывалось одно из постановлений этого министерства, которое предписывало Ростехрегулированию публиковать на своем сайте все ГОСТы, именно на этом постановлении мы строили свою юридическую позицию в суде, я знаю, что в адрес разработчиков поступали угрозы. Об этом мне говорил специалист Минэкономразвития. Ну, если туда поступали угрозы, что будет с нами, простыми смертными? Просто растопчут на асфальте.
Об этих угрозах вы знали до 31 мая?
Да, я знал об этих угрозах. Но нам никаких угроз не поступало. С другой стороны, ну, поступили бы угрозы – что бы нам делать оставалось? Понимаете, я стараюсь быть законопослушным гражданином. Пугать меня… Меня можно испугать, меня можно испугать угрозами в адрес моих родных, еще чем-то. Не хочу об этом думать. Надеюсь, что до этого не дойдет…
На какие законы вы опираетесь, где оговорено право на информацию?
Самый главный закон, который действует в этой сфере, - это Федеральный закон об информации, информатизации и защите информации от 1995 года
Сегодня его пытаются изменить в Государственной Думе, на смену ему готовят новый закон. Но этот процесс только начался. И начался он не совсем в том направлении, в котором, на мой взгляд, должно идти развитие этого закона. Но сегодня это именно тот закон, который определяет большинство правоотношений в сфере доступности. Там есть отдельные статьи, которые посвящены тому, что органы государственной власти обязаны создавать общедоступные информационные ресурсы, и отказ в доступе к этим общедоступным ресурсам может обжалован в суде. То есть общедоступные ресурсы – это как раз и есть сайты. Мне чиновники начали на судебном заседании говорить: «Да не только сайты, а еще стенгазета». Стенгазета в министерстве на входе, особенно за проходной, да? Ну вот и подумайте, какие у некоторых представления об открытости. Сравнили стенгазету с сайтом. Еще говорят: «А что там сайт, 17 % всего пользователей Интернета в России». Я говорю: «А вы знаете, кто делает политику в России? Всего 10%. Все остальные отдыхают дома и на своих дачах. Поэтому 17 % – это серьезное число».
Чувствуете ли вы поддержку правозащитного сообщества? Если вообще можно употреблять такое выражение - «правозащитное сообщество».
Знаете, не хочу говорить об этом. Не хочу никого называть. У каждого своя совесть. Но поддержки не чувствую.
