Вчера служба судебных приставов и ОМОНа взяли штурмом старые, но просторные одноэтажные дома в Южном Бутово и насильно переселили жителей в маленькие квартиры в многоэтажку на улице Ахмада Кадырова. Жанровые сцены многое проясняют по части правды и справедливости.
Пожилая женщина в полуобморочном состоянии выглядывает из окна своего дома и ругает бойца ОМОНа на чем свет стоит. Понятно, что любой внешний наблюдатель будет сочувствовать ей, а не бойцу. При этом легко вообразить (посмертное присутствие Ахмада-Хаджи на это намекает), что этот профессионал, специалист по спецоперациям, за свою карьеру воевал не только с перепуганными секретаршами во время налоговых проверок в офисах и со старушками на огороде, но и с настоящим вооруженным противником. Даже вполне политкорректная подача на центральных телеканалах ухватывает абсурд ситуации.
Если разбирать первую реакцию граждан на событие, то я, исходя из своих впечатлений, выделил бы два типа. Первый – условно «интеллигентский»: беда, что гражданин беззащитен перед государством. Второй – «народный»: то же самое, но в жанре «Устинова нет на Лужкова с Батуриной и на всю эту банду». Про Владимира Устинова, конечно, - преходяще, телевизор еще не успел до конца объяснить, что он тоже – оборотень и вурдалак с делом о «Трех Китах». Но тип реакции – непременный и очевидный.
Уверения московских властей, что московские целевые программы строительства – это интересы большинства, которые важнее интересов меньшинства, - не сработают. Всем понятно, что земля в Москве – это большой бизнес, что цены на жилье даже в чудовищных панельных домах заоблачны и никакого отношения все это к «доступному жилью» не имеет. Смысл всей этой деятельности в том, чтобы выжать максимальное количество денег из любого куска территории, в том числе и чужого. Если поступать без особого цинизма, то жители будут продолжать ценить бурную деятельность московских властей и перераспределение небольшой части доходов в пользу горожан. Но в случае циничного поведения следует понимать, какой реакции мы дождемся.
Принято считать, что права собственности на жилье – это приобретение новейшего времени. Однако фактически уже после Хрущева реально выселить гражданина СССР из квартиры было очень сложно даже для, казалось бы, всесильного советского государства. «Квартирный вопрос» был одним из социальных моторов и при Сталине – за прописку боролись, не щадя ни своей, ни чужой свободы и жизни. В воспоминаниях Надежды Мандельштам было упоминание о технологии вступления в права на жилплощадь: надо было максимально быстро принести в квартиру кровать или хотя бы матрас - освоенную квартиру переделить уже было сложно. При реальном брежневском социализме для государства было опасно всерьез задевать только что полученные городские метры.
Поселок в Южном Бутово пытался снести еще СССР, но не смог. Даже после начала Афганской войны партия и правительство не были настолько сумасшедшими, чтобы переносить военные действия на свою территорию в случае отсутствия прямой угрозы режиму.
Современные технологии, конечно, эффективнее: социальные декларации, как всем понятно уже, – туфта, а права собственности очень условны. За эту условность в случае Южного Бутово власти боролись всерьез и давно, препятствуя приватизации земли и обновлению строений. Но, несмотря на это, даже юридическая схема отъема имения менее остроумна, чем в случае с помещиком Дубровским. Земля была отчуждена по суду на основании целевой программы правительства Москвы (что противоречит здравому смыслу и Жилищному Кодексу) и на основании не принятых норм московского законодательства, в частности, поправок в местный закон «О землепользовании и застройке в городе Москве». То есть вообще без тени уважения к частной собственности.
При этом позиции местной власти были не абсолютными, но очень сильными – существовало много и законных способов давления. Понятно, что, не жадничая, можно было решить вопрос в досудебном порядке, к согласию сторон, особенно принимая во внимание доходы от строительства. Но власти решили продавить свой вариант решения без всякого компромисса (как и в случае, например, с пострадавшими от теракта на Дубровке), то есть «на пальцах», с большой долей показательности всем продемонстрировать, кто хозяин, кто собственник, кто власть и что гражданам можно рассчитывать только на подачки властей, а не на свое право.
Более того, вместо всяческих переговоров, обманных уговоров, хитростей, индивидуальных подкупов и прочих неприятных, но понятных в мире чистогана методов, решили по-простому – через ОМОН. Ситуация развращает все стороны: гражданам показывают, что надо либо бояться, либо вооружаться, чиновникам - что можно не знать дело, а просто настучать «в органы» через фиктивные суды, милиционерам - что легче, выгоднее, престижнее и проще воевать с мирными гражданами, чем с террористами и бандитами.
Символично также то, что случай произошел одновременно с принятием федерального закона о дачной амнистии, о котором так красиво рассказывал президент, имея в виду утверждение прав собственности граждан. Что на месте одноэтажных и односемейных домов вырастут панели, за которые будут заплачены будущими владельцами астрономические суммы, и которые лет через 30 не будут ничего стоить, если достоят. Что отнять собственность, даже ту, которая казалась почти неприкосновенной даже при СССР, – легко. Что переселяют строптивых граждан на улицу Кадырова, обозначая распространение методов и нравов чеченской войны на всю страну (см., например, «зачистку» в Благовещенске и в Тверской области).
Понятно также, что эпизод в Южном Бутово гораздо более вероятен именно в секторе малоэтажного односемейного жилья. Чувство собственности здесь иное, чем в бетонной клетке. Есть огромное количество голливудского кино о том, как мелкие землевладельцы буквально воевали с крупными компаниями и бандитами-захватчиками. И это – вряд ли следствие специфической «протестантской этики» и соответствующей мифологии, эта вещь - общая. Стабильность угрюмого мелко-репрессивного типа в современной России связана (по крайней мере, отчасти) с массовым расселением в бетонных многоэтажках, и – пока безоружностью (во всех смыслах) граждан.
