Со дня, то есть с ночи вторжения боевиков в Ингушетию прошла неделя. И на первый взгляд Назрань снова тонет в сонном мареве. Ничем не примечательные домишки, пыльные улицы. Провинциальный кавказский городок, недавняя деревня. Еще несколько лет назад здесь не было тротуаров. Как с хохотом рассказывает мне приятель, грозненский ингуш, до войны нанести однодневный визит из Грозного к проживающим в Назрани родственникам, по меркам веселой столичной молодежи, было все равно что навеки заточить себя в глухой каземат. Назрань – тихое место, Ингушетия – мирная республика. И оттого еще сильнее потрясли местных жителей события в ночь на 22 июня. Погибших, по официальным данным, 88 человек, и из них 26 – гражданских. Это много или мало? Для маленькой Ингушетии – очень много. Происшедшее для здешних не менее значимо, чем 11 сентября для Соединенных Штатов Америки. Тем более, что милиционеров тут держат за “гражданских” - оттого и нападение воспринимается как направленное против гражданского населения.
Но сказать, что случившееся - неожиданность, гром среди ясного неба – невозможно. Весь последний год правозащитники с настойчивостью заевшей пластинки твердили, что конфликт расползается. Что многое из ранее наблюдаемого только в Чечне стало реальностью и для Ингушетии. “Исчезновения”, пик которых пришелся на март 2004 года, адресные операции, произвол силовиков, похищение помощника прокурора республики Рашида Оздоева, осмелившегося написать в Генеральную Прокуратуру РФ докладную записку о художествах УФСБ Ингушетии, машины с тонированными стеклами без номеров, экспансия кадыровцев... Многие чеченские беженцы, наконец, решались вернуться домой. Раньше они сидели в Ингушетии безопасности ради, а за последние месяцы “здесь стало так опасно, что можно и в Чечню: страшно и здесь, и там, но там хоть земля своя”. Президент Зязиков повторял: “Не дадим устроить в Ингушетии еще одну Чечню”, - но в реальности сделать ничего не мог. Застоявшийся воздух время от времени начинал вибрировать слухами: что-то случится, начнется заваруха, вот, просто со дня на день. Начнется третья чеченская война, перекинется на Ингушетию. Над Ингушетией запылает зарево. Да что тут говорить! Теперь уже не новость, что и ФСБ располагала информацией, будто в Ингушетии что-то готовится - но не принимала это всерьез. Боевики давно масштабных вылазок не проводили. Мир вообще, слухами полнится, а уж на Кавказе-то!..
Так или иначе, события в ночь на 22 июня всех застали врасплох – и тех, кто твердил о неизбежности подобного развития событий, и тех, кто имел некие сведения о грозящей опасности, но предпочел ими не озадачиваться. Несколько знакомых, находившихся в Назрани но, к счастью, довольно далеко от “театра военных действий”, сначала вообще не придали стрельбе никакого значения, подумали, что где-то в городе празднуют свадьбу (на местных свадьбах не обходится без автоматного фейерверка), только вот стрельба все не утихала - уж слишком бурная получалась свадьба… Но до того, что идет бой, додумались они далеко не сразу. А я этой страшной ночью, в панике набирая телефонные номера друзей, поймала себя на мысли о том, как же чудесно, что вот этот парень и вот эта девушка, и еще несколько друзей накануне из Назрани уехали в Грозный! Слава Богу, что они в Чечне – в безопасности!.. И тут почувствовала себя той самой свиньей, которая тычется рылом в розетку: “Ну что, подруга, дохрюкалась? Замуровали?” Если в голову приходят комбинации типа “в Чечне = в безопасности” - значит, замуровали действительно всерьез и надолго.
К рассвету боевики завершили четко спланированную операцию и, обезглавив и пообкусав силовые структуры республики, ретировались почти без потерь по схеме “сделал дело – гуляй смело”.
Многие сотрудники правоохранительных органов сами шли на погибель, устремившись туда, где стреляли. На захваченных боевиками постах или идущим навстречу людям в полной боевой выкладке, которых они принимали за ОМОНовцев, ФСБшников, СОБРовцев, ГРУшников - в общем, “своих”, добросовестно предъявляли свой пропуск в смерть – служебное удостоверение.
Кстати, через знаменитый пост “Кавказ” боевики, похоже, въезжали в Ингушетию целой колонной именно под прикрытием удостоверений ГРУ. И борцы с терроризмом их прекраснейшим образом пропустили, только спросили: куда, мол, вы, ребята, в таком количестве? А те дружелюбно отвечали: да, мы тут во Владикавказ передислоцируемся… Так, по крайней мере, рассказывал брат одного из погибших сотрудников ФСБ Ингушетии.
Боевики ушли, оставив за собой десятки трупов, посеяв страх, посеяв гнев родных, друзей и коллег погибших, гнев всех жителей маленькой республики, к которым вплотную подошла война.
А еще, казалось, случится непоправимое – этот гнев обрушится на остающихся в Ингушетии чеченских беженцев (на сегодняшний день их около 40 тысяч), поскольку этих нищих, бежавших от военных действий, загнанных в тупик людей станут воспринимать как виновных в трагедии 22 июня, как носителей войны и источник опасности. Страшно, но логично: “Мы вас приняли. Вы здесь нашли убежище на столько лет. И вот ваша благодарность?”
Уже 23-24 июня прошли жесткие зачистки в лагере беженцев (последний палаточный лагерь в Ингушетии, “Сациту”, торжественно ликвидировали еще 10 июня, и остались только так называемые МКП – места компактного проживания, но по сути это те же лагеря, только менее заметные) на молочно-товарной ферме (МТФ) “Альтиево” совместными силами ингушской милиции и федерального МВД – вооружены они, кстати, помимо прочего были гранатометами. Конечно, если сравнивать происходившее в Альтиево со среднестатистической зачисткой в Чечне, слово “жесткое” не применимо. Никто из задержанных не исчез бесследно. Приклады в ход особенно не пускали. Но мужчин заставляли лечь на землю, ставили к стене, унижали, раздевали. Несколько человек сильно избили. Под удар даже попала одна женщина, набросившаяся на ворвавшихся силовиков с криком: “Не пугайте детей!” - и получившая прикладом в живот. Всего забрали 36 человек, из них вскорости отпустили всех, кроме семерых, к которым в качестве предварительной меры пресечения применили заключение под стражу. Унесли какие-то вещи, видеокассеты. Разрывали ножами мешки с продуктами, вещами. Кричали: “Здесь теперь война! Мы вас убивать будем!”
Уже 23 числа в “Альтиево” отключили свет, газ, воду. Беженцам сказали уходить, возвращаться в Чечню, причем как можно скорее – все равно им здесь жизни не будет. И кто смог – ушел. Из 1300 жителей (320 из которых были официально зарегистрированы в лагере) через неделю осталось всего лишь 60-70 человек – в основном, главы семей. Они бы тоже ушли, но семьям некуда податься: в Чечне жилье разрушено, и они надеются на содействие со стороны властей: “Нам бы переехать в Грозный, чтобы там одну точку дали, ну и транспорт до места. Мы здесь оставаться не хотим. Боимся. Но никакие ответственные лица к нам не приходят, никакой помощи пока нет”. Однако… Мы так привыкли слышать от беженцев в Ингушетии: “Не поедем в Чечню. Боимся!”, - что впервые столкнувшись с обратной формулировкой невольно думаешь – не может быть, это слуховая галлюцинация…
Что греха таить? Когда на следующий день после вторжения боевиков началась операция в “Альтиево”, мы с коллегами с ужасом подумали – первая ласточка! Дальше будет больше. Зачистят все лагеря в окрестностях. Будут брать беженцев без регистрации – а таких множество. Начнутся массовые избиения, исчезновения… Не смогли догнать боевиков – отыграются на беженцах. И делать это будут федеральные структуры вместе с ингушскими. Братские народы пойдут друг на друга. Между ингушами и чеченцами вспыхнет конфликт, который потом не погасить.
Но этого не произошло.
Таких грубых зачисток, как в “Альтиево” пока не было ни одной. А что было?
24 июня в 6 утра была зачистка в лагере “СМУ-4”, где проживает около 300 человек (из них 265 – зарегистрированы). Проводилась ингушской и “русской” милицией – все в масках, кроме местного участкового. Продолжалась около часа. Молодых ребят согнали на площадку – человек эдак 16-17, затолкали в машину. Отобрали паспорта. Ребята попить просили, им в ответ: “Значит, вам воды? Да мы вас сейчас из машины выведем и застрелим!” Но, конечно, не застрелили -- разве что попинали человек трех. Отвезли всех в отдел. Сняли отпечатки пальцев, сфотографировали, показывали фото каких-то “боевиков” – “Этого знаешь? А этого?” -- спрашивали без особого энтузиазма. И между делом, тоже без всякого энтузиазма, говорили: “Цыгане вы все! Уезжайте отсюда. Только хуже вам будет”. Потом отпустили. И восемь семей подали заявления на отъезд. Другие с места не тронулись. В “СМУ-4” большинство беженцев – грозненские, плюс немного народу из села Самашки. Дома у всех разрушены, а жилье предлагают только в Ачхой-Мартане. А что им в этом Ачхое делать? Родных нет, работы нет, денег нет…
26 июня прошла зачистка в МКП “Колос” в Карабулаке. Там живет около 400 человек, в основном из Урус-Мартана, Гехов и Грозного, из них зарегистрированных – 200. К воротам лагеря подъехали три машины. Выскочили несколько десятков человек в масках с собаками – чеченский и ингушский ОМОН. Оцепили лагерь, прошлись по всем домикам, в нескольких домиках вели себя грубо – ломали двери, перерывали вещи, говорили: “Вы нам надоели, уезжайте домой!”. Вывели мужчин – их было около 30 -- на площадку, загрузили в “Газель” и отвезли в ОВД Карабулака. Там продержали несколько часов. Проверяли паспорта, регистрацию. У многих ее и в помине не было – как-никак, паспортно-визовая служба по негласному распоряжению беженцев не регистрирует уже несколько месяцев. Ну, оштрафовали на сто рублей. Потом отпустили.
28 июня ингуши вместе с “федералами” зачищали лагерь в “Оскановских гаражах” (там живут 270 человек, и – просто чудо – все зарегистрированы). На трех машинах приехали, в основном - в масках. Всех мужчин вывели на улицу. Их всего в лагере около 30. У молодых – лет до 45 – забрали паспорта. Сказали придти на следующий день в РОВД к 12 часам. Ну и дальше каждого явившегося за паспортом допрашивали – задавали стандартные вопросы про боевиков. Паспорта всем вернули. Обошлось без эксцессов. Избили только одного парня. Но он сам настаивает, что это была “личная разборка” и скорее драка, чем избиение. Во всяком случае, к милиции претензий не имеет.
А некоторые ингушские милиционеры, участвовавшие в “зачистках”, даже потом извинялись перед беженцами за себя или за своих коллег – мол, простите, сами понимаете, друзья погибли, психанул. После зачистки в том же “Альтиево” ингушский милиционер, который шумел больше всех, сам задержанным воды попить приносил и утешал одного совсем молодого парня, перепугавшегося до полусмерти: “Ты ни в чем не виноват!” А другие милиционеры за едой им бегали.
25 числа, около 9 вечера, была зачистка в лагере “Камаз” на окраине Назрани. Забрали восемь человек. Одному дали бутылкой по голове. Хозяин территории, ингуш, так переживал, что сам пошел на ночь глядя в милицию договариваться, чтобы этих восьмерых отпустили. Их освободили в ту же ночь.
Того же 25 числа, только чуть раньше, часов в семь вечера, в лагерь “Логоваз” пришли какие-то ингуши и стали запугивать беженцев – если, мол, в два дня отсюда не уйдете, - пеняйте на себя. Люди перепугались, не знали, что делать. И хозяин заведения – тоже ингуш – все выходные со своими родственниками их охранял. Не тронули.
Люди в основном понимают – никто не виноват. Чеченцы-ингуши – один народ. Общая трагедия. Чеченские беженцы в ужасе от случившегося -- с одной стороны, искренне сочувствуют семьям погибших, а с другой, – прекрасно знают, что Ингушетия все эти годы была для них единственным прибежищем, а если и сюда придет война – бежать будет некуда. А ингуши в основном осознают: беженцы здесь не при чем, уж они-то в происшедшем заинтересованы в самую последнюю очередь.
Но слухи, конечно, ходят – и среди беженцев, и среди местных. Приезжаешь в один лагерь, тебе говорят: у нас-то спокойно, но вот по соседству такая была зачистка, ужас! Едешь в указанное место. “Нет. Это не у нас. Но, кажется, на “Пищевом комбинате”, что-то очень нехорошее было”. А там – “Нет, не у нас, но вот на “Консервном заводе!”. На “Консервном заводе” тоже, на поверку, ничего не происходило. Но, по мнению местных обитателей, уж точно зачищали МРО “Рассвет”. Едем в “Рассвет”. Не зачищали их. Но многие семьи снимаются с места и уезжают. Материальной помощи никакой не получают – только транспорт, но и тому рады. “Лучше уж сейчас с места сняться, пока “КамАЗы” подогнали, а то потом вообще ничего не дадут. Вон, “альтиевским” и транспорта не предлагают! И у них уже ни газа, ни света, ни воды. Скоро и нам отключат. Надо ехать -- все равно здесь не оставят”.
Вообще, нельзя не отметить, что власти пользуются ситуацией, чтобы выпихнуть из Ингушетии максимальное число беженцев с минимальными затратами. Ну, да ладно – сейчас мы не о том. Мы – о слухах. Если у беженцев сегодня на слуху зачистки, то у местных – совсем другое. Некие мифические танцы, которые устроили некие нехорошие беженцы где-то в Слепцовской в ту ночь, когда боевики вошли в Ингушетию. Пара десятков ингушских парней уже собрались было в Слепцовскую разбираться с обидчиками и святотатцами, но что-то их остановило. И слава Богу. Ведь никаких танцев там и в помине не было. Говорю это с полной уверенностью, потому что мы все лагеря проехали в поисках пресловутых “танцоров”, и никто в Слепцовской об этом слыхом не слыхивал. Мы просто недоумевали, откуда у истории с танцами ноги растут… И, наконец, выяснили – оказывается, через дом от уже упомянутого лагеря “Камаз” гуляла ингушская свадьба. И закончилось веселье ровно за 20 минут до вторжения боевиков. Прошло несколько дней, и свадьба превратилась в спонтанно организованные танцы, ингуши – в чеченцев, а вечер до захвата – в ночь после захвата. Но если бы взбудораженные слухом ребята действительно пришли в Слепцовскую с намерением подраться, драка бы обязательно состоялась. Разгоряченную молодежь было бы уже не остановить. Сегодня, наверное, самое главное, чтобы людям хватило мудрости – мудрости не произносить неосторожных слов, не делать резких движений.
Наличие слухов – само по себе нехорошо. Значит, может что-то вспыхнуть. Значит, есть опасения, подозрения. И беженцы снова бегут - теперь уже в обратном направлении. Бегут навьюченные багажом человеческого страха и отчаяния. Они хотят только одного – найти такое место, где можно будет спокойно спать ночью, а утром встать и пойти на работу, где можно прокормить семью и, возвращаясь вечером домой, не бояться, что за время твоего отсутствия случилось что-то непоправимое. Это простое желание оказывается невыполнимым. В лагере “Альтиево” древняя, сгорбленная старуха с младенцем за спиной смотрит с такой глухой, безнадежной тоской и усталостью, что не знаешь, куда девать глаза. Смотрит и не говорит ни слова. Ей больше нечего сказать.
А в Чечне тоже слухи. Слухи о том, что в Ингушетии идут погромы в лагерях беженцев, что на чеченцев бросаются, избивают. И о том, что этим летом, или, в самом крайнем случае, в сентябре поднимется новая волна чеченской войны.
***
В Назрани ночь. Особенно (по-южному) большая Большая Медведица. И небо черное-черное. Ночью здесь тихо. Привыкшее к московскому шумовому фону ухо напряженно ловит тишину, разрываемую разве что лаем собак. Почти невозможно поверить, что в двух шагах от этого дома всего неделю назад шел бой. Мы сидим за столом на кухне, радуемся вливающемуся в окно прохладному воздуху. Посреди неспешного разговора о старых книжках и фильмах, подруга вдруг обрывает себя на полуслове и почти кричит то ли мне, то ли самой себя, то ли просто в пространство: “Так невозможно. Ведь правда, невозможно! Люди не должны так жить! Пусть бы их кто-нибудь отсюда вывез! Им же некуда деваться! И в других регионах России они жить не могут. Кто их там ждет? Ты представь себе эту бабушку где-нибудь в Самаре! Вот, американцы забирают турок-месхетинцев, пусть чеченцев заберут!” - “Понимаешь, турок-месхетинцев гораздо меньше, и потом…”, – неубедительно оправдываюсь я одновременно за Америку, которая, конечно, никакие тысячи чеченцев не возьмет, и главное - за Россию, где этим людям жизни нет настолько, что единственным решением кажется отправить их куда-нибудь за ее пределы. А в голове невесть откуда прочно поселяется бородатый анекдот про колхоз, выигравший денежный приз, и старого деда, который предлагает на всю полученную сумму купить много фанеры, построить самолет и улететь отсюда к чертовой матери. Эх, была бы у меня та фанера, я бы своими руками самолет отстроила. Только, вот, в случае чеченцев одним самолетом не обойтись – понадобится еще и остров в тихом океане… А на остров мы с ребятами точно не соберем!
29 июня 2004г.
