В последние годы в Польше всплеск интереса к России оказался настолько велик, что появилась новая специальность – россиевед. Политические взаимоотношения между Россией и Польшей не дают оснований понять причину этого явления. За ответом мы обратились в один из самых старейших университетов Европы – Янгелонский университет города Кракова. Именно в нем шесть лет назад к давно существующему факультету русского языка и литературы добавился институт россиеведения, который является наиболее престижным в университете, подтверждение чему – самый высокий конкурс абитуриентов. В этом году он составлял 9 человек на место. Руководит институтом профессор славистики, специалист по русской эмиграции третьей волны Люциан Суханек. Именно он около десяти лет назад ввел в научный оборот польских, а затем и мировых ученых понятие «эмигрантология». Теперь он также успешно вводит в сознание поляков специальность – россиевед. Подробнее об этом с профессором Суханеком беседовала Ольга Орлова.
Господин Суханек, в чем специфика вашего института? Чем он отличается от других мест, где изучают славистику?
На первый взгляд, наш институт ассоциируется с советологией. Но на самом деле это уникальное учебное заведение совсем не является тем, что на Западе называется «russianstudies». Россиеведение - это новая дисциплина, которая представляет собой полный комплекс знаний о России, а не концентрацию на политической или лингвистической составляющей. Мы начинали как филологи и культурологи, но постепенно оказалось, что для наших слушателей этих дисциплин недостаточно. Таким образом, на филологическом факультете нам оказалось тесно, и мы перешли на факультет политологии и международных отношений, где также есть отделения американистики, европеистики, украиноведения, отделения Дальнего и Ближнего Востока. Мы теперь имеем другое место в системе наук. Филология будет продолжать готовить преподавателей, а молодое поколение интересует то, что связано с политикой, обществом, хозяйством, экономикой, отношением между людьми. У нас изучают Россию с точки зрения географии, религии, искусства, отдельно представлена история эмиграции. Есть курсы политики безопасности в Российской Федерации, история русских СМИ. То есть мы пытаемся воссоздать полную картину России.
Как сейчас развивается польское образование? На кого Польша ориентируется в этом смысле?
Раньше и польское, и русское, и немецкое образование строились по одному типу. И потому понятие «образованный человек» совпадало с русским пониманием этого словосочетания. В Западной Европе сейчас пришло веяние, которое дошло и до Польши, имеющее очень много слабостей. Собираются сделать так, чтобы уровень образованности был везде одинаковый. Но это убивает оригинальность и индивидуальность. По Болонскому процессу все предметы должны преподаваться по одной программе, иметь одни и те же требования. Это может привести к тому, что в Германии, скажем, такой философ, как Шеллинг, не появится, поскольку программа, рассчитанная на унификацию, порождает посредственных ученых. Плюсом подобной унификации считается то, что она дает возможность ездить преподавателям и студентам из страны в страну. Но при старой системе мы были не менее мобильны. Насколько я знаю, российская эволюция в сфере образования идет в том же направлении, что и у нас, только несколько медленнее. И слава Богу.
Насколько вам приходиться унифицировать свои программы? И как сейчас решается вопрос о специализации?
Польша обязана строить свое высшее образование согласно Болонской системе, что подразумевает трехступенчатое обучение. Первые три года общих курсов, два года – степень магистра, а потом - степень кандидата. Но мы на россиеведении еще оставили старый пятилетний цикл. Готовится к своей специальности надо с первых курсов, иначе ты не подготовишься как следует к своей области.
Как вы объясняете популярность вашего факультета среди молодежи на фоне тяжелых политических отношений?
Современные сложные отношения чаще проявляются в масс-медиа. Обычным полякам это кажется немного надуманным, искусственным. Если из драки подростков делают государственное дело, то в этом есть что-то ненормальное. Если Россия не принимает наше мясо, в этом тоже нет ничего странного. Это бизнес. И лучшее подтверждение тому – интерес к России, который демонстрируют наши студенты. Уже шестой год на нашем отделении держится самый высокий конкурс – 9 человек на место. Это больше, чем на американистику.
А почему?
Прежде всего – сущность русской культуры. Для нас, поляков, она чрезвычайно оригинальна. Мы ведь развивались в разных цивилизационных зонах. Польша была связана с Западом, а Россия – с Грецией и Византией. Поэтому для нас сфера культуры, искусства и религии – является очень привлекательной. И потому русская душа для нас не миф, это специфическая ментальность. Я говорю упрощенно, но это факт. Русская культура является менее рациональной, и это нас и притягивает.
Но русская культура складывалась веками, а взаимоотношения между Россией и Польшей переживали разные периоды, и далеко не всегда был такой огромный интерес к восточному соседу. Был период очевидной непопулярности…
В довоенное время, когда я учился, в моем университете (в Кракове) была кафедра русской литературы, что было довольно редким явлением. В советское время интерес был очень высоким, потому что нужно было много учителей русского языка. А сейчас я завидую нашим студентам, которые знают то, что мы не могли знать. И только с 80-х годов в Польше стали искать настоящую – не советскую – Россию. То, что пытались сделать большевики с русской культурой, было обречено на провал, потому что на культуру можно влиять, но ее нельзя запрограммировать, так же, как нельзя полностью запрограммировать общество или язык. Поэтому во время военного положения, когда казалось, что интерес к России будет падать, произошло что-то необычайное, что я не могу себе объяснить. Мы, конечно, многое для этого делали: лекции, встречи, переводы текстов, которые раньше были запрещены.
Что такое поиск настоящей России?
Это было материализовано в виде России без идеологии. В виде литературной России, которую поляки очень хорошо знали. Еще в довоенное время у нас переводили всю русскую классику, хотя мы стояли по разные стороны баррикад. В этом было что-то мистическое…
Как изменились литературные ориентиры? Кто из русских писателей был властителем дум?
В Польше даже в самое строгое советское время можно было сказать больше, чем в СССР. У нас были связи с эмиграцией, и мы имели довольно широкое представление о литературе Русского Зарубежья, но не было широкого доступа к текстам. И в 80-е годы стали переводить книги по русской эмиграции, которые издавали на Западе. Прежде всего речь идет о лучших поэтах ХХ века: Ахматова, Пастернак, Цветаева. И особенно – Мандельштам и Бродский. Чрезвычайно популярна была проза Пастернака и Булгакова. Булгаков – подлинный кумир поляков. Из ХIХ века главный русский автор – Достоевский. После 1981 года на польский были переведены все тексты Солженицына. А потом, когда и в России произошли перемены, интерес к русской литературе не то чтобы ослабел… Но эта новейшая литература не является столь популярной, как раньше. Хотя интерес к литературе во всем мире падает. Появляются кичи, которые пользуются популярностью, они вытесняют серьезную литературу, какие-нибудь женские романы.
А вы знаете, что в России порой женщины, которые пишут любовные романы, берут частенько польские псевдонимы? Звучит экзотично и романтично.
Нет, я не знал. (Смеется).
Были ли у поляков симпатии к советским писателям, признанным официальным литературным начальством в России?
Трифонов был очень популярен в свое время. Всю военную прозу переводили. Некрасова всегда переводили. Правда, я знал уже и другого Некрасова, когда встретился с ним в эмиграции.
Кого сейчас переводят?
Пелевина, Толстую.
Русское телевидение как принимается?
Свободно.
Как освещаются события с польской и с русской стороны, когда вы сравниваете?
Они могут не совпадать, но, как правило, мне кажется, освещаются довольно объективно. Например, были такие факты. Когда происходили события в Беслане, наши журналисты говорили, что русское телевидение об этом не говорит, что скрывается информация, и много таинственного. Однако я могу подтвердить, что они просто не смотрели русское телевидение, на самом деле было очень много трансляций из Беслана, прямых включений и репортажей, и если русские журналисты чего-то не показывали, что они и сами плохо владели информацией. Да и вообще непонятно, кто ею в тот момент владел... И по-моему, такая же история с этим несчастным мясом. Был факт, на который надо среагировать, а начинают долго искать политическую подоплеку.
Вокруг каждой страны есть устойчивые мифы. Есть образ заносчивого поляка, польской женщины – «гордая полячка» – и т.д. Какие из мифов о России живы в Польше?
Русский в нормальном польском восприятии – это человек сердечный, гостеприимный, общительный, любящий выпить. Но русский как представитель государственной машины – это совсем другое дело. Когда я бывал на Западе, то среди всего окружения самые близкие люди – были русские. Мы становились «мы», а западные люди – «они». У нас сразу оказывалось много общего, и такого разговора, как у поляка с русским, я не представляю с американцем или немцем. С ними у нас нет той ноты близости.
В России бытует мнение, что поляки никогда не смогут простить бесконечные переделы Польши. Это преодолимо?
Мне кажется, это уже русский миф о поляках. У нас сильная историческая память, иначе быть не может. В прошлом есть такие вещи, как Катынь. Поляки не могут за это ненавидеть русских, но и забыть нельзя. Просто надо извиниться и все. Речь идет не о раскаянии, а о том, чтобы назвать вещи своими именами. И я верю, что русские как раз на это способны.
В России позиция частного человека не имеет отношения к позиции государства. Посмотрите на Беслан.
Я это и имел в виду. Власть или часть власти этого не хочет. Нужно это просто официально завершить.
Согласны ли вы с мнением о том, что поляки своей государственностью обязаны России? Если бы Россия всегда не боролась за Польшу, она давно растворилась бы в Германии и стала одной из ее провинций?
Не думаю. Поляки такой народ, что они всегда бы боролись за свободу и независимость. В России, я думаю, считают, что поляки неблагодарны. Но это выдумки.
А с чьей стороны Польша ощущала большую опасность – с русской или немецкой?
Смотря когда. В 16 веке Польша была почти что империей, а потом все стало постепенно меняться. Но я думаю, что психологически у поляков больше - если не неприязни, то сдержанности - к Германии, чем к России. Память о войне, когда погибли миллионы людей, еще очень сильна. Советскую систему тоже помнят, но это было не так трагично, и это было в рамках всей Восточной Европы. Остатки этой системы есть везде. В Польше тоже обитает хомо советикус.
