Верховный суд России по итогам пленума дал разъяснение нижестоящим инстанциям относительно того, как следует толковать те или иные обстоятельства в делах об изнасилованиях.
Журналисты, как и положено, в первую очередь обратили внимание на то, что можно поставить в заголовке: теперь заведомо ложное обещание, в том числе жениться, не будет рассматриваться как принуждение к сексуальным действиям. Фраза «обещал жениться — не значит изнасиловал» отлично выглядит на передовице газеты, замечательно звучит в телеэфире, и вообще, привлекает к себе внимание.
Однако, немного разобравшись в одной новости, можно узнать много интересного про российские реалии и вспомнить принцип работы российской судебной системы. Не слишком близкие к правоведению россияне привыкли думать, что в мире есть две системы права, прецедентное право, характерное для стран, так или иначе связанных с Англией, и континентальное право, которое действует во всех остальных государствах мира.
На самом деле судебное нормотворчество, частным случаем которого является прецедент, в тех или иных формах присутствует практически во всех странах. Да, в англо-саксонских странах традиционно законодатель доверяет судебной системе, а потому принимаемые им акты не грешат избытком норм и указаний — считается, что в случае чего суд все решит по-справедливости. Но и в странах континентальной Европы суды своими решениями по факту заполняют пробелы в законодательстве: парламентарии при всем желании не могут предусмотреть все возможные последствия принятия новых законов.
В России вместо прецедента, то есть толкования судом закона, которое становится обязательным для всех нижестоящих судов, существует два термина. Во-первых, это судебная практика. Хотя это и не закреплено никаким законом, суды стараются «не выпендриваться» и принимать решение исходя примерно из того же, из чего исходят их коллеги в других районах и даже регионах. Во-вторых, в России существует такое понятие, как решение пленума высшего суда (ранее их было два, сейчас остался один, Верховный).
Пленум — очень интересная вещь. Если в Англии или Соединенных Штатах суд может принять решение, которое станет прецедентным, только в том случае, если дело оказывается на рассмотрении суда «по естественным причинам», то в России Верховный суд собирает пленум тогда, когда ему захочется. Иными словами, в США Верховный суд не может вмешаться в спор о толковании второй поправки к конституции, пока на его рассмотрении не окажется спор гражданина с государством на этот счет. В России Верховный суд решил внести ясность в дела о сексуальной неприкосновенности просто так, потому что кто-то посчитал, что пришло время.
Такая свобода действий у Верховного суда появилась в советские годы и, по хорошему, и не снилась судам англо-саксонского мира. С другой стороны, в России суды намного ближе к исполнительной власти: в Соединенных Штатах сложно себе представить главу Верховного суда, который пришел отчитываться перед президентом.
Таким образом решение пленума Верховного суда относительно толкования статей Уголовного кодекса о сексуальной неприкосновенности произошло не просто так, его готовили уже давно.
Вообще нельзя сказать, что именно изнасилования являются бичом современного российского общества. Судя по статистике ФСИН, в России больше всего заключенных сидит за убийства, это 155 тысяч человек, почти 28% населения колоний. К ним можно добавить 28 тысяч осужденных за нанесение тяжкого вреда здоровья, часто это участники проходивших по одинаковым сценариям пьяных драк. Вторая по численности когорта населения российских колоний осуждена за преступления, связанные с оборотом наркотиков, это 123 тысяч человек или 22%.
На этом фоне сидящих за изнасилования и насильственные действия сексуального характера не так много: чуть более 13,2 тысяч человек, 2,36% от населения колоний.
Но изнасилования достаточно сложно доказывать, поэтому следствие и суды относятся к таким преступлениям с особенной осторожностью. Проблема в том, что сама суть преступления предполагает возможность для оговора. У суда, как правило, не возникает сомнений когда жертва изнасилования оказывала сопротивление, тогда на теле остаются следы побоев или другие признаки драки. Но если сопротивления по какой-либо причине оказано не было — например, жертва была в беспомощном состоянии, или боялась угроз — доказательством именно насильственных действий являются только слова потерпевшего или потерпевшей.
В различных правовых системах эта проблема решалась по-разному. Так, например, у древних евреев изнасилование, фактически, считалось таковым, только если женщина кричала (Втор. 22:25-29), иначе это считалось изменой. Если преступление произошло в поле, где на помощь женщине никто прийти не мог, то смертной казни подлежал только насильник. Если же преступление произошло в населенном пункте и женщина кричала недостаточно громко для того, чтобы ее услышали (учитывая скученность населения в древних городах и селах, речь идет о том, что женщина молчала), смертной казни подлежали оба. Если же жертвой изнасилования являлась необрученная девушка, то преступник должен был заплатить примерно 600 граммов серебра ее отцу в виде штрафа и взять жертву себе в жены без права на развод.
В русском праве, которое часто так или иначе основывалось на библейских образцах, также находятся упоминания о криках жертвы изнасилования. Например, Воинский устав Петра I (арт. 167) вводит наказание за изнасилование, но официальное толкование этой статьи предполагает, чтобы жертва либо кричала, либо могла предъявить следы насильственных действий на теле. Эти условия необходимы для того, чтобы не дать «скверным женщинам, когда в своих скверностях иногда многие скверности учинять» обвинять людей в том, что «насильством чести своей лишены и насильствованы». В этом же законе вводится понятие «обещание жениться», которое вошло в русские поговорки: «Ежели кто с девкою пребудет, или очреватит ее, под уговором, чтоб на ней женитца, то он сие содержать и на чреватой женитца весьма обязан». Естественно, предусмотрено и наказание за отказ «женитца».
В этом свете видно, что сегодня Верховный суд занимается нормотворчеством ничуть не меньше, чем парламент. Естественно, законодатель вправе принять акт, который заставит пленум Верховного суда пересмотреть свое решение, но тут уже стоит задуматься о целесообразности: действительно ли именно депутатам необходимо регулировать все мельчайшие нюансы жизни граждан, или иногда стоит доверить толкование законов профессионалам.
