Глава «Русского репортера» Виталий Лейбин рассказал в интервью «Полит.ру», почему, несмотря на низкую явку на выборах, мы не возвращаемся в Советский Союз, и чем должны заниматься СМИ вместо того, чтобы критиковать друг друга и законы об интернете и митингах.
Виталий, на днях у нас прошли выборы, в которых снова и повсеместно выбрали «Единую Россию», а явка была столь низкой, что можно заподозрить настоящее недоверие граждан к властям и избирательной системе. Чем вам показались эти выборы, какие впечатления?
Эти выборы показали, в первую очередь, неумение и нежелание власти и оппозиции работать с народом. Для меня это было главным наблюдением: оппозиция, проявившая наибольшую активность в Химках, показала, что работать с народом может и хочет, но не умеет. А явка… Тут не нужно перекидывать проблему на народ. Когда есть яркая и содержательная конкуренция, конечно, все идут. Когда же все уже договорились за кулисами, чего ходить-то? Тут я полностью на стороне народа.
Так же было и с выборами в СССР, с той разницей, что явка была обязательна. Может быть мы сейчас, как заявляют сегодня, возвращаемся в Советский Союз?
Объяснять так было бы слишком просто. Это просто метафора застоя, которая возникла после известной рокировки прошлого года, как еще раньше возникала метафора Пересторойки-2. Но все это только метафоры. Мы это даже исследовали специально и у нас была на эту тему соответствующая статья. Например в том, что касается застоя, сходства еще меньше, чем с перестройкой. Застой имел место в период высокого, но уменьшающегося политического влияния СССР, высоких, но уменьшающихся темпов роста экономики. Единственное, что находит общее с политической ситуацией того периода – это геронтократия, но, боюсь, если отбросить президента и учесть уровень обновления правительства, это тоже окажется метафорой.
Идет активное обновление правящей элиты при сохранении узкой правящей группы, лояльной именно Владимиру Путину. Есть проблема, связанная именно с личностью Владимира Путина: когда происходящее воспринимается как застой именно благодаря его долгому присутствию в во власти. Но в целом это куда более сложная система, чем была в 68-75 годах прошлого века. Сейчас ситуация в России явно посттравматическая и предмодернизационная.
Тем не менее, эта ситуация при отсутствии какого-либо иного сильного лидера сулит нам много неопределенностей в будущем. Вот вы лично, может быть, уже сейчас предвидите какие-то конкретные сложности для нас в скором времени?
Ну уже одно то, что уровень доверия к власти упал – само по себе очень серьезный фактор. Это очень сильно изменяет ресурсы власти, в смысле не только возможности вообще делать любые дела, как плохие, так и хорошие. Опасность в том, что недостаток доверия власти всегда восполняют административными усилиями, что мы во многом уже сейчас наблюдаем.
Хотите сказать, что нас в ближайшее время ждут самая настоящая цензура и государственный террор?
Не думаю. Надо сказать, что уровень доверия к власти сейчас не очень низок. Напротив, он достаточно высок. Действительно, разрыв произошел с важной частью общества, которую сейчас называют «рассерженными горожанами». На само деле это расширенная столичная элита, которая считает вопрос смены власти более важным, чем вопрос существования своего, скажем, бизнеса. Но нельзя сказать, что вопрос имени президента является ключевым для страны, если не брать в расчет жителей Москвы и Санкт-Петербурга. И с этой расширенной аудиторией я в общем согласен. Есть более важные вопросы для страны, чем имя, скажем так, главного персонажа. Например, вопросы уровня инвестиций, количества построенных дорог, вложений в науку и так далее.
Так что же нам тогда грозит на самом деле?
Есть существенная угроза в том, что, чувствуя слабость, и организационную и управленческую, путинская власть этого периода может просто не решиться на действия, ведущие в сторону индустриализации и развития. А с другой стороны, решится на действия, которые могут быть восприняты как жесткое политическое похолодание. Обе эти опасности кажутся мне весьма вероятными.
Июльские законы про клевету, НКО и митинги– это признаки грядущего похолодания, правильно?
Нет, не правильно. У нас просто происходит перепроизводство законов «на случай», законов прямой реактивной деятельности. Эти законы, например, – прямая реакция на беспорядки. Но вы обратите внимание, что в «общий цикл производства» входит и солидный набор популистских законов, которые не связаны с ужесточением политической ситуации. Например, закон о защите детей от вредной информации. Он, представляется мне, никак не связан с митингами и является чисто популистской мерой. Он, кстати, ничего вредного пока не принес, кроме того, что все должны ставить пометки. Но эти пометки могут иметь и пользу, неким образом помечая просто плохой продукт. Все сейчас зависит от того, как сложится практика использования. А это сейчас пока еще даже в правительстве не очень понимают, но, как нам удалось узнать, желания кого-то сильно закрывать у них нет. Так что всерьез говорить о начале политического похолодания пока рано.
Но ведь опасность еще и в расплывчатых формулировках в этих законах. Тот же закон о защите детей от информации, с учетом сложившейся в России практики правоприменения, может позволить отключать в интернете вообще все, что угодно. Для вас, как для журналиста, это не должно выглядеть угрозой в первую очередь?
Да, конечно, как журналист я высказываюсь резко против любых ограничений, которые вводятся для средства массовой информации, имея в виду, что гораздо лучше законодательных ограничений в этой сфере работают корпоративные. В этом с вами я, конечно, безусловно согласен. При этом я полагаю, что насколько будут реализованы угрозы, заложенные в расплывчатых формулировках, зависит от того, насколько будет конфронтированным по отношению к власти само наше сообщество. В том, что такие законы возникают, возможно минимальная, но есть определенная вина и самих средств массовой информации. Мы порой с большей легкостью друг друга пинаем, чем сообща отстаиваем интересы нашего сообщества. А ведь у нас есть общая политическая задача, вернее, их две. Первая – это разгосударствление региональных СМИ, без уничтожения при этом. Вторая – демонополизация телевидения. И у этих задач есть союзники во власти.
Например мой друг и старший товарищ Валерий Фадеев, возглавляющий журнал «Эксперт», прямо заявлял, что неплохо бы государственным каналам запретить продавать коммерческую рекламу, освободив таким образом рынок для частных. Это смелое заявление, обратите внимание, произносится как бы прокремлевским общественным деятелем с трибуны Общественной палаты. Все это могло бы нас, представителей медиа, объединить и дать нам больше маневра в решении действительно важных задач, нежели просто поливать друг друга грязью.
Ну да, объединимся, выступим, займем политическую позицию и сразу же станем ангажированными и утратим беспристрастность как СМИ, не думаете? Или еще лучше, к нам присоединятся Forbes и Bloomberg и нас объявят пособниками госдепа. Как вам такой вариант?
Ну нет, в том, что касается корпоративных проблем – корпорация должна выступать корпоративно. Когда представители ученого сообщества выступают за увеличение дотаций на науку, их интересы не называют политическими. У СМИ тоже есть корпоративные интересы, мы тоже, думаю, можем их свободно отстаивать. Возможно встанет вопрос, нужно включать в наш список западные агентства или не включать в зону нашей корпоративной защиты. Это допустимый вопрос. Но давайте включим в эту зону хотя бы друг друга, российскую прессу и региональную прессу.
