«Насилие - повивальнаябабка
каждого старого общества,
беременного новым».
Карл Маркс «Капитал»
События 1953 года при всей их изученности являются«недооцененным активом» российской истории. Значение этих событий выходитдалеко за рамки представлений о «политическом перевороте», в которые их упорнопытаются втиснуть в течение полувека. Это переломный пункт советскогопериода российской истории, и он требует соответствующего к себе отношения.
Трудно сказать, почемуэтим жарким летом я взялся за статью о «холодном лете 53-го». Может быть, изчувства протеста против единодушия и безальтернативности российскихполитических прогнозов. Мне захотелосьпроверить, а действительно ли в России всегда побеждали «силовики»? В этомсмысле схватка Хрущева с Берией за «сталинское наследство» представляет дляменя особый интерес.
Все, что касаетсясмещения и ареста Берии, изучено и описано историками во всех мельчайшихподробностях, какие только могут быть доступны исследователю в столь деликатномделе. Я не историк, и вряд ли смогудобавить в эту картину каких-то новых красок. Зачем же я пишу? Наверное,потому, что описано – вовсе не значит осмыслено. Между описанием и осмыслениемисторического события зачастую проходят столетия, и заканчивать работуисториков, как правило, приходится философам.
Факты сами по себе волнуютменя в наименьшей степени. Мне хотелось бы понять исторический смысл тойпобеды, которую одержал «коллективный разум» аморфного ЦК над всемогущим МВД.
1. Победа слабости над силой.
Выражаясь современнымязыком, Сталин умер, не осуществив операцию «Преемник». После его смерти навершине пирамиды власти оказалось три вождя, каждый из которых в равной степенимог претендовать на роль лидера, – Берия, Маленков и Хрущев. При этом с чисто«практической» точки зрения Хрущев имел наименьшие шансы, но именно он и сталпобедителем. Это тем более удивительно, что обыграл он человека, которомуочевидно уступал как по своим волевым, так и по интеллектуальным качествам. Впрочем,морально он его все-таки превосходил.
Общепринятыепредставления о Берии как о примитивном похотливом садисте не оченьсоответствуют действительности. Так же далеки от реальности представления о Хрущевекак об инициаторе «десталинизации». Все обстояло как раз наоборот. Буквальночерез несколько дней после смерти Сталина Берия, возглавивший объединенноеМВД-МГБ, создал внутри ведомства четыре комиссии по пересмотру, как сейчас бысказали, самых «резонансных» дел того времени, в том числе - знаменитого «делаврачей», «дела Михоэлса и еврейского антифашистского комитета» и других.
Более того, Берия сталслать в Президиум ЦК КПСС одну за другой докладные записки с информацией о«вскрытых» нарушениях законности, требуя принять срочные меры по их исправлению.Члены Президиума ЦК во главе с Хрущевым и Маленковым оказались совершенно неготовы к этим инициативам и пассивно им сопротивлялись. Чтобы подстегнутьПрезидиум ЦК к действиям, Берия начинает дублировать информационные сообщения,издаваемые от имени партии, собственными «пресс-релизами», издаваемыми от имениМВД, которыеимеют гораздо более радикальное звучание.
Вот чтопишет по этому поводу в своих воспоминаниях Павел Судоплатов: «Сообщение МВДдля печати об освобождении арестованных врачей значительно отличалось отрешения ЦК КПСС. В этом сообщении Берия использовал более сильные выражения дляосуждения незаконного ареста врачей. Однако его предложения по реабилитациирасстрелянных членов Еврейского антифашистского комитета были отклоненыХрущевым и Маленковым. Члены ЕАК были реабилитированы лишь в 1955 году.Предложения Берии по реабилитации врачей и членов ЕАК породили ложные слухи оего еврейском происхождении и о его связях с евреями. В начале апреля 1953 годаХрущев направил закрытое письмо партийным организациям с требованием некомментировать сообщение МВД, опубликованное в прессе, и не обсуждать проблемуантисемитизма на партийных собраниях».
Этим, однако, активностьБерии не ограничилась. Практически не делая паузы, он выступает с целымкомплексом инициатив, которые историки окрестили «реформами Берии». Помимотаких «либеральных» мер, как массовая амнистия и пересмотр знаковых уголовныхдел, они включали в себя ограничение партийного вмешательства в государственнуюжизнь и особенно в управление экономикой; объединение Германии и в целомсвертывание программы строительства социализма в Восточной Европе; ограничениенасильственной русификации национальных окраин и другие.[1]
С высоты сегодняшнего дня видно, что наиболее радикальные предложениянамного опередили свое время и предвосхитили внутриполитические и внешнеполитическиеинициативы Горбачева. Тем болееинтересно отметить, что формально Берия был отстранен от власти не столько запроизвол и репрессии, сколько именно за эти начинания, отвергнутые партией какотступление от сталинизма и либерально-буржуазное перерождение.
Впрочем, картина была более сложной. Если судить по стенограмме внеочередногоПленума ЦК, состоявшегося 2-7 июля 1953 года, выдвинутые против Берии обвинениябыли противоречивы. С одной стороны, Берии в вину были поставлены именно его радикальныеинициативы, оцененные соратниками как буржуазные. С другой стороны, главноеобвинение, выдвинутое против Берии, все-таки касалось попытки узурпировать власть в стране припомощи выведенных из-под партийного контроля правоохранительных органов.[2]
Несмотря на справедливоеотвращение, которое вызывает к себе личность Берии, чтение стенограммы«партийного судилища» над ним оставляеттягостное впечатление. Несколько десятков функционеров с безвозвратно утеряннойспособностью к самостоятельному мышлению обвиняли Берию во всех смертных коммунистическихгрехах, ставя под подозрение его вполне разумные с точки зрения современногорусского человека начинания. По сути, победа Хрущева над Берией была победойханжества над цинизмом.
Парадокс состоит в том,что Берия оказался в высшем руководстве страны единственным в своем роде«свободным» человеком. Полностью нравственно разложившись, он смотрел на жизньс практичностью мясника, избавленного от любых иллюзий, в том числе и «отряхнувшегос ног своих» прах коммунистической мифологии. Он был прагматиком и презиралдогматиков. Обладая стратегическим талантом и незаурядной смелостью, он ужетолько в силу занимаемого им положения был лучше других информирован о том, чтоэкономика страны подорвана, и о том, что в затравленном обществе зреет глухоераздражение. По этим же причинам он не мог не знать и о своей «непопулярности»,и поэтому решил сыграть на опережение, проявив первым инициативу в деле«десталинизации». Он готов был пойти на уступки в идеологии, чтобы сохранить своюглавную привилегию – право творить произвол, право осуществлять расправу надлюбым оппонентом без суда и следствия, право внушать страх.
Хрущев, напротив, былтипичным представителем того большинства, которое стало жертвой почтиполувековой непрерывной идеологической обработки и в сознании которого здравыйсмысл уродливым образом смешался с коммунистическими догматами. Дело не тольков том, что Хрущев и другие члены руководства панически боялись Берии, но и втом, что они реально не понимали смысла его поступков. Особенно ярко этопроявилось в полемике по вопросу об объединении Германии, которую Берия готовбыл «отдать» в обмен на гарантии ее нейтралитета. Тут было все: и догматическоетупоумие (Молотов: «мы глаза таращили… какая может быть в глазах членаПолитбюро ЦК нашей партии буржуазная Германия») и озарения ограниченного крестьянскогопрактицизма (Хрущев: «Берия говорит, что мы договор заключим. А что стоит этотдоговор? Мы знаем цену договорам. Договор имеет силу, если подкрепленпушками»).
Участники Пленума ЦК,решавшие судьбу Берии, уже давно потеряли способность воспринимать мир таким,каков он есть. Только когда они говорили о своем животном страхе перед Берией,они выглядели натурально. Они во всем уступали Берии, кроме одного – на ихстороне была историческая справедливость. Их объединяло желание ограничить произвол, хотя бы потому, что онгрозил пожрать их самих.
2. Конец революции.
Естественно возникаетвопрос: как такое скудоумное, косноязычное и трусливое «добро» могло победитьстоль изощренное и всесильное «зло»?
В руках у Берии были всекозыри, и в последние месяцы он даже не считал нужным это скрывать, позволяя себеоткровенное хамство и грубость по отношению к соратникам. Мало того, что онконтролировал всепроникающую службу госбезопасности, не обремененную никакими ограничениями, так он еще ипревосходил своих оппонентов силой воли и ума, умением не только строить планы,но и добиваться их реализации. Берия обладал всеми необходимыми для завоеванияи удержания власти материальными ресурсами, и в его подчинении уже находилсямощный аппарат власти, созданный по его образу и подобию.
Смещение Берии на первыйвзгляд кажется алогичным. Вообще переворот 1953 года воспринимается как какая-тослучайная, «верхушечная заварушка», в которой Хрущев чудесным образом «переиграл»Берию. Однако то, что кажется иррациональным с политической точки зрения,оказывается рациональным с точки зрения исторической. Победа «слабого» Хрущевавыглядит, как это ни парадоксально звучит, исторически более оправданной, чемпобеда «сильного» Берии.
Чтобы понять это, надопросто тщательнее вглядеться в то, что реально было предметом спора. Еслиотбросить все наносное и случайное, то можно увидеть, что речь шла не столько остолкновении между Берией и Хрущевым лично, сколько о столкновении двух политическихкурсов.
Эти курсы различалисьмежду собой отношением к насилию. Для Берии насилие оставалосьуниверсальным методом решения стоящих перед обществом задач, независимо оттого, является ли такой задачей «строительство коммунизма» или «разрушениекоммунизма». Хрущев представлял тех, кто выступал за ограниченное применениенасилия, он хотел держать джина в бутылке. Причем он подсознательно стремилсяне столько к сокращению репрессий (тут Берия был даже более радикален в своих«популистских» предложениях), сколько к введению в социальную практикумеханизмов, которые ставили бы произвол в определенные политико-правовые рамки.
Показательной являетсядискуссия о судьбе «особого совещания» при МВД. Вот как излагает свою позициюна Пленуме ЦК Хрущев: «Он [Берия] внес предложение, что нужно ликвидироватьОсобое совещание при МВД. Действительно, это позорное дело. Что такое Особое совещание. Это значит, чтоБерия арестовывает, допрашивает и Берия судит… И что же он нам голову морочит.Он пишет, что надо упорядочить этодело, но как упорядочить? Сейчас может Особое совещание выносить свое решение снаказанием до 25 лет и приговаривать к высшей мере – расстрелу. Я предлагаювысшую меру – расстрел - отменить и не 25 лет, а 10 лет давать. Это значит дать10 лет, а через 10 лет он может вернуться и его опять можно будет осудить на 10лет. Вот вам самый настоящий террор, и будет превращать любого в лагерную пыль…Я думаю от этого [террора] мы, видимо, не откажемся на будущее, но надо, чтобы это былоисключением и чтобы это исключение было по решению партии и правительства, ноне закон, не правило, чтобы это делал министр внутренних дел, имея такуювласть, терроризируя партию и правительство».[3]
В этой цитате весь Хрущев– он еще готов терроризировать весь народ, но уже не может допустить, чтобыкто-то терроризировал «партию и правительство»…
И, тем не менее, Бериямог предлагать тысячу правильных решений по всем актуальным вопросам внутреннейи внешней политики, он мог быть в сто раз убедительнее и мощнее, чем все егооппоненты вместе взятые, но он не предлагал того, в чем измученное полувековымтеррором общество нуждалось более всего, – он не предлагал гарантий защиты отпроизвола.
Хрущев мог казаться шутоми петрушкой (а часто и быть им); он мог повторять за Берией его ходы (что,собственно, и случилось в дальнейшем приразоблачении «культа личности»); он мог быть непоследовательным и смешным, ноон предлагал то, что, выражаясь языком Льва Толстого, являлось в тот момент«дифференциалом русской истории», было тем «простейшим однотипным влечением», объединявшимвесь народ от простого колхозника до члена Политбюро ЦК. Он выступал противоголтелого насилия.
Таким образом, еслипосмотреть на эту борьбу под более широким углом зрения, то речь шла опродолжении или завершении революции. Для Берии насилие оставалосьуниверсальным методом решения экономических, социальных и политических задач.Он был готов пожертвовать знаменем революции ради сохранения насилия. ДляХрущева насилие было уже хоть и необходимым, но все-таки злом, которое повозможности надо было вводить в рамки. Он предпочитал сохранить выцветшее знамя революции, пожертвовавнасильственным духом этой революции. Вряд ли сами Хрущев и Берия понималивполне, носителями каких идей они выступают, но это не меняет существа дела.
В этой связи вызываетособый интерес оценка, которую дал событиям 53-го года Ричард Пайпс, рассматривавшийхрущевский переворот как контрреволюционный. Он писал: «Можно даже сказать, чтореволюция завершилась лишь со смертью Сталина в 1953 году, когда его преемникинерешительно и с оговорками взяли курс на политику, которую можно было быохарактеризовать как контрреволюцию сверху».[4]
Вопреки словам популярнойв советское время песни о том, что «есть у революции начало, нет у революцииконца», у революции есть как начало, так и конец. В одинаковой степени рискуети тот, кто пропустил начало революции, и тот, кто не заметил ее конца.Стремление продлить революции жизнь чревато быстрой и разрушительнойкатастрофой. Те, кого сегодня впечатляют несбывшиеся планы Берии, должны понимать, что эти начинаниябыли в любом случае обречены на провал, потому что предполагали искусственноезатягивание революции.
Реформы Берии намечаликонтуры некой «либерально-террористической системы». С одной стороны, они обозначалидвижение в направлении определенного идейного высвобождения из-под гнетакоммунистической догмы. С другой стороны, государственный произвол становилсяпри этом самодостаточным и самодовлеющим,не нуждающимся ни в каком дополнительном обосновании никакими «высшимиматериями».
Берия предлагал существенноослабить роль партии, но вместе с тем и влияние идеологии на общественную игосударственную жизнь в целом. Это «абстрактно-либеральная» новация в техконкретно-исторических условиях дала бы, скорее всего, совершенно неожиданный ипечальный результат. Очень скоро возник бы вакуум власти, и последствия не заставилибы себя долго ждать. Возможно, недостаток«коммунизма» Берия попытался заменить избытком национализма. Но, скорее всего,просто возросла бы роль денег. Насилие и коммерция быстро нашли бы друг друга. Произволстал бы менее систематическим, но зато более подлым, меркантильным иперсонализированным. «Деидеологизированная» власть не смогла бы остатьсямонолитной, и внутри нее образовались бы многочисленные кланы, борющиеся междусобой за контроль над «финансовыми потоками». Так что статья о превращениивоинов в торговцев могла бы увидеть свет уже лет пятьдесят тому назад…
Приход к власти Берииспрямил бы «пути истории», ускорив неизбежное разрушение советскойгосударственности. Агония продолжалась бы не дольше, чем отпущенный Берии срокжизни. После этого наступил бы почти мгновенный коллапс. Но при этом о мягкой«перестройке» не могло бы быть и речи. Оттепель, романтические шестидесятые,потребительские семидесятые и бурные восьмидесятые с их философией общихценностей были еще впереди. Не пережив этих сорока лет, сыгравших рольсоциального амортизатора, пропитанное насилием общество не смогло бы избежатьгражданской войны.
Берия проиграл не потому,что Хрущев оказался умнее, хитрее или удачливее. Сработал инстинктсамосохранения общества, которое выбрало для себя более «щадящий» сценарий,подаривший ему несколько десятилетий мирногостарения и умирания. По всей видимости, в закрытых обществах действуетсвоеобразный социальный аналог закона Геккеля (по которому в живой природеразвитие индивида есть повторение развития вида в целом). Логика борьбы в замкнутомпространстве политической элиты трансцендентно отражает потребности общества даже тогда,когда это общество не способно оказывать прямого влияния на борьбу внутри властныхгруппировок.
3. Советская цивилизация.
Сегодня мне кажется, чтовыбор Ричардом Пайпсом 1953 года как даты окончания русской революции оченьточен.[5]Но 1953 – это не только конец отсчета одной эпохи, но и начало отсчета другой.
Поражение Берии и победаХрущева означали не только конец революции, но и знаменовали собой рождение«советской цивилизации». Однако прежде, чем остановиться на этом болееподробно, я должен сделать небольшое отступление.
По мнению ОсвальдаШпенглера, движение каждой культуры неизбежно подходит к точке, когда онастановится зрелой, а значит, ее развитие как таковое заканчивается. Культуракак бы «садится на собственную основу», и дальше начинается ее развертывание врамках уже сложившихся общих параметров. Это развертывание может быть вполнеплодотворным в течение длительного времени. Однако новой энергией извне в этотмомент культура уже не подпитывается. Это пора, когда «батарейки» не столькоподзаряжаются, сколько расходуют заряд.Как бы ни была красива эпоха «зрелой культуры», она есть предтеча осени, иконец ее уже неотвратим.
Пытаясь лучше наметитьэтот переломный, очень важный для него момент в развитии культуры, Шпенглердаже попытался развернуть непривычным образом понятия «культуры» и«цивилизации».
«У каждой культуры, -пишет Шпенглер, - есть своя собственная цивилизация. Впервые эти оба слова,обозначавшие до сих пор смутное различие этического порядка, понимаются здесь впериодическом смысле как выражение строгой и необходимой органическойпоследовательности. Цивилизации – неизбежная судьба культуры. Здесь достигнуттот самый пик, с высоты которого становится возможным решение последних итруднейших вопросов исторической морфологии. Цивилизации суть самые крайние исамые искусственные состояния, на которые способен более высокий тип людей. Они– завершение; они следуют за становлением как ставшее, за жизнью как смерть, заразвитием как оцепенение, за деревней и душевным детством…, как умственнаястарость... Они – конец без права обжалования, но они же, в силу внутреннейнеобходимости, всегда оказывались реальностью»[6].
Я не готов разделитьрадикализм оценок Шпенглера и не уверен в универсальности предложенного имсоотношения между «культурой» и «цивилизацией», но считаю очень важнымобнаруженное им различие «становящегося» и «ставшего», «развивающегося» и«развитого» в культуре. Это различие очень важно для понимания динамикиисторического процесса в целом, а в рассматриваемом нами случае позволяет лучшепостигнуть исторический смысл произведенного в 1953 году переворота.
Истинное значение событий1953 года заслонено от нас явно переоцененным 1956 годом с его культовым XX-м Съездом. Но то, что принято считать кульминационным пунктом «оттепели»,было всего лишь историческим следствием переворота, произошедшего за три годадо этого. Просто следствие затмило собой причину, и в течение полувека 1953год жил «в тени» ХХ Съезда КПСС.
В этом нет ничегоудивительного - за второй волной часто не замечают первой. Действительныйповорот случился именно на июльском 1953 года Пленуме ЦК. Противостояние Хрущева и Берии по смыслусвоему было противостоянием курсов, опирающихся на «абсолютное» и «ограниченное» насилие,революции и контрреволюции, стратегии социального суицида и стратегиивыживания.
Исход этого противостояниябыл обусловлен тем, что сработал инстинкт самосохранения сложившегося к томумоменту весьма специфического «советского общества».
1953 год – это точказенита советского периода русской истории. Понять смысл происходивших в этомгоду событий – значит приблизиться к пониманию самой природы «советскогообщества». Это своего рода водораздел между «советской культурой» и «советскойцивилизацией». Если следовать логике Шпенглера, то можно сказать, что формирование«коммунистической системы» в этом кульминационном пункте завершилось. Вдальнейшем она только раскрывала свойпотенциал, постепенно исчерпывая себя.
Революция обладаетстрашной инерцией. Она долго распаляется, но также долго и затухает. Насилие - какзараза, от которой очень трудно избавиться: за годы революции оно входит впривычку, становится частью повседневного быта. В обществе формируютсясубкультуры, приспособленные к выживанию в этих специфических условиях, длякоторых прекращение революции – это потеря «естественной среды обитания». Войнаужасна, но дети, родившиеся на войне, воспринимают ее как норму жизни, имтрудно привыкнуть к миру. Для того чтобы остановить революцию, от обществатребуется гораздо больше усилий, чем для того, чтобы ее начать. Джина легчевыпустить из бутылки, чем загнать обратно.
Избавление от революции происходит,как правило, в два этапа. При этом путь к избавлению от насилия также лежитчерез насилие. Его уровень зависит от конкретно-исторических условий иобстоятельств, но зачастую выход из революции оказывается более кровавым, чем входв нее. И это понятно – утверждение нового порядка является более сложнойзадачей, чем разрушение старого, к тому же и так уже сгнившего общества.
На первом этапепроисходит формальное отрицание революции. Насилие в определенной мереограничивается. Оно из общества перетекает в государство. Война «всех против всех» превращается в войну государствапротив общества. Это как раз тот этап, на котором революция «пожирает своихдетей». Из него общество выходит, подавив внешний хаос и обзаведясь «вертикальювласти». Таким этапом в развитии русской революции стал 1929 год, когдавозникла первая контрреволюционная волна. Она не покушалась на сам внутреннийнасильственный дух революции, им была пронизана вся философия укрепившейсявласти. Эта власть утопила Россию в крови.
На втором этапеотрицается уже сам насильственный дух революции. Это двойное «отрицаниеотрицания»: во-первых – ужасов первой контрреволюции (что бросается в глаза);во-вторых – ужасов революции в целом (что становится понятным только черезмного лет). Этим этапом и стал 1953 год,разделивший советскую историю почти строго пополам.
Завершение революции былонасильственным, но не столь кровавым, как ее промежуточный этап, кульминациейкоторого был 1937 год. Этому способствовало то, что контрреволюция произошла вовремя,без «задержки». Хотя Берия и его окружение были уничтожены совершенно«по-сталински», но подавляющая часть оппонентов Хрущева смогли уйти из жизни«персональными пенсионерами». Все, что происходит вовремя, протекает мягче.
Ценность взятия этогоисторического рубежа, конечно, не в том, что был устранен Берия. До Берии былии Ежов, и Ягода, и Абакумов. Но их аресты и расстрелы ничего не меняли вдвижении русской истории. Здесь же впервые под сомнение была поставленаценность насилия как метода «коммунистического строительства». Это зародившеесясомнение было воистину контрреволюционным, оно ставило крест на идее «государства диктатуры пролетариата» (чтонашло через несколько лет и свое формальное подтверждение, когда лозунг«диктатуры пролетариата» был тихо демонтирован и заменен лозунгом«общенародного государства»).
Решения июльского 1953года Пленума ЦК можно считать моментом рождения специфического ипротиворечивого «советского конституционализма». В этом историческом акте,пусть и замутненном путаной коммунистической мифологией, было больше«конституционного», чем во всем современном российском конституционализме,потому что в его основе лежал реальный консенсус против произвола.
Этот консенсус сложился вобществе, и, как следствие, он сложился в высшем политическом руководствестраны. Таким образом, изможденная почти сорока годами революции странавысказалась против продолжения насилия. И пусть этот консенсус был неустойчивым,потому что насильственная природа советской системы была в принципе неустранима,но значение этого акта для формирования русского конституционного движения ещетолько предстоит оценить в будущем.
То общество, котороевышло «из шинели» июльского 1953 года Пленума ЦК, было странным на вид. Онобыло противоречием в себе самом. Сохраненная Хрущевым «коммунистическая догма» заставляларассматривать государство как возведенное в закон насилие (это можно назватьпо-разному, например, по-путински - «диктатурой закона», но суть от этого неизменится). Но в то же время Хрущев на чувственномуровне, следуя духу времени, пассионарно выступил против насилия. Вот иполучилось, что у «советской цивилизации» ум с сердцем оказались не владах.
Эта всепроникающаядвойственность «советской цивилизации», проистекавшая из противоречия между философией(даже религией) насилия, лежащей в основе коммунистической идеологии, идвижением против насилия, начало которому положила победа «хрущевской партии»над «партией МВД», позднее привела к крушению советской системы. Советский«трест» не выдержал внутреннего напряжения и лопнул почти полвека спустя.
Противоречие разрешилосьтогда, когда в окончательно конституировавшемся, зрелом советском обществеродившийся в начале 50-х годов ХХ века консенсус против насилия обрел, наконец,свою собственную философию. Он нашел воплощение в странной идеологии«общечеловеческих ценностей», которая постепенно овладела массовым сознанием. Этановая идеология, не либеральная по своей природе, но близкая к ней понаправленности, добила окончательно «идеологию коммунизма» с его узаконеннымнасилием, а также всю обслуживающую эту идеологию политическую систему.
Так в начале 90-х годовпришел конец этой удивительной «советской цивилизации», ставшей своего родатрагическим историческим курьезом. Советская цивилизация была явлениемпротивоестественным - и в то же время логичным и необходимым. Русская история вэтом случае исполнила рискованный трюк – нечто вроде исторической «петлиНестерова». Это был смертельно опасный эксперимент, по ходу которого Россия моглав любой момент сорваться в штопор. Причем сегодня, на выходе из этой петли,риск сорваться в штопор еще больше, чем на входе в нее.
В основании русскойцивилизации лежал большевизм – квази-религиозное движение, временно вытеснившеесобою русское православие, возникшее из противоречий русской социальной идуховной жизни и материализовавшееся на волне кризиса, вызванного мировойвойной.
Большевизм был своегорода религией созидающего насилия, паранойей жизнеустройства по заранеепредначертанному плану, обремененной разветвленной и всепоглощающей мифологией. Эти качества позволили большевизмуовладеть массовым сознанием и превратиться в навязчивое состояние для сотенмиллионов людей. За почти сорок лет революции все социальные, политические идаже личные отношения оказались перестроены в соответствии с этим абсурдным религиознымучением.
Именно религиознаяприрода большевизма предопределила устойчивость сформированной им «советскойкультуры» и ее способность развиться до уровня «советской цивилизации». Благодарябольшевизму на теле российской истории образовался своеобразный«цивилизационный пузырь». Его можно рассматривать как некое культурноеновообразование в «теле» русской православной цивилизации. Так иногда, разрезавбольшой зрелый апельсин, внутри него можно обнаружить еще один маленькийапельсинчик. Вот такая же странная неполноценная «цивилизация внутрицивилизации» появилась в России в ХХ веке.В 1953 году она, наконец, состоялась как нечто органичное, способноепросуществовать почти сорок лет и умереть от немощи.
Интересно, что смертьсоветской цивилизации была почти такой же тихой, как и смерть предшествующей ей300-летней империи. Она исчерпала себя и испустила дух в 1989 году. Как эточасто бывает в России, проблема возникла не столько с отказом от старого, сколькос признанием нового.
4. Революция продолжается.
Советский строй был длябольного российского общества функционально тем же, чем для больного человекаявляется наркоз. Чтобы не погибнуть от болевого шока, общество впало в«коммунистический анабиоз», просуществовав в нем почти столетие. Когда наркозперестал действовать и пузырь «советской цивилизации» сдулся, обществовернулось к тому, с чего все начиналось, – к русской революции с ее нерешеннымизадачами.
Так же, какконтрреволюция 1953 года оказалась скрыта для нас событиями 1956 года,возобновление русской революции в 1989 году оказалось скрыто от нас бурнымисобытиями 1991-1993 годов. В действительности именно в 1989 году произошли терадикальные изменения, которые остановили часы советской истории и с которыхначался отсчет нового времени: Горбачев победил консерваторов в ЦК КПСС и напартийной конференции; было созвано подобие Учредительного собрания – Съезднародных депутатов - и начался распад «Советской Империи» (крушение берлинскойстены и вывод войск из Афганистана).
Видимо, есть какая-тозакономерность в том, что девятый вал революции приходит не сразу, а спустянесколько лет после основного, но при этом не столь заметного «подземноготолчка». Возможно, это связано с тем, что первый толчок рождает определенныеожидания, которые практически никогда не могут быть оправданы. И тогдаразочарованное общество наносит второй сокрушительный удар по умирающей власти.
В 90-е годы Россияпогрузилась в хаос революционного насилия, в котором пребывала почти пятнадцатьлет. То, что мы называем «лихими 90-ми»,было временем революционной ломки всех сложившихся отношений и стереотипов,насильственного перераспределения имущества и власти. В конце концов, из хаосастал проступать «новый порядок», который во многом, к несчастью, напоминалпорядок старый, поскольку никаких видимых культурных подвижек в обществе за этовремя не произошло.
В 2003-2004 годах Россиюнакрыла первая контрреволюционная волна, которая попыталась ввести «революционноенаследие» 90-х в определенные рамки. Она носила преимущественноантиолигархический характер, частью уничтожив, частью поставив под контрольгосударства элиту, рожденную горбачевско-ельцинской революцией. Возникшее изэтой контрреволюции государство осталось, тем не менее, насильственным по своейприроде и целям. Причем уровень и роль насилия в функционировании современнойроссийской власти явно недооценивается.[7] Соответственно постепенно в обществезреет, хотя и медленно, консенсус против государственного произвола. А значит,рано или поздно должна последовать вторая контрреволюционная волна, отрезультатов которой будет зависеть, сумеет ли новое постсоветское обществоконституироваться, или революция будет набирать обороты до тех пор, поканасилие не разорвет российское общество изнутри.
Будучи в здравом уме,никто не возьмет на себя бремя предсказания сроков и исхода этой грядущейконтрреволюции. Но можно достаточно четко обозначить, что будет на кону, икакие опции будут разыграны. Речь будет идти о способности или неспособностиобщества, рожденного горбачевско-ельцинской революцией, положить пределреволюционному насилию. Причем, чем раньше будет совершена попытка, тем большеу нее будет шансов на успех и тем менее насильственной она сама будет.
[1] Краткий перечень «начинаний» Берии можно найти в Русскойэлектронной энциклопедии: «Берия, возглавив МВД СССР, затеял целый рядреформ. В их числе, получившие в дальнейшем успешное продолжение:
- прекращение дела врачей и мингрельского дела;
- массовая амнистия заключённых;
- запрет «мер физическоговоздействия» (пыток) при допросах (4 апреля 1953 года);
- первые реабилитации незаконнорепрессированных при Сталине;
- ограничение прав Особого совещания при МВД СССР(окончательно оно было упразднено 1 сентября 1953 года);
- передача из МВД в другиеминистерства строительных главков;
- прекращение ряда масштабныхстроек, в том числе гидротехнических.
Слишком радикальными длясоратников по Президиуму ЦК КПСС показались предложения Берии:
- по свёртыванию строительства социализма в ГДР иобъединению Германии;
- о ликвидации контроля партии над хозяйственной деятельностью;
- о назначении на постыруководителей советских республик представителей коренной национальности;
- о создании национальных армейских частей;
- о запрете демонстрантам носитьпортреты руководителей партии и правительства (соответствующее постановлениевышло 9 мая 1953);
- об упразднении паспортных ограничений». (http://traditio.ru/wiki)
[2] Так Хрущев заявил на Пленуме:«Ему нужен был пост для того, чтобы взять в руки этот орган бесконтрольный…Потому что имея Особое совещание в своих руках, он на любого человека имелправо. Он сам говорил: я могу любого человека заставить, что он скажет, чтоимеет прямую связь с английским королем или королевой. И он это делал».(Лаврентий Берия. 1953. Документы. М.1999. С.90).
[3] Там же. С.92-93.
[4] Ричард Пайпс. Русская революция. Книга первая. М. 2005. С.11.
[5] До этого я придерживался высказанной Юрием Пивоваровым точки зрения, чтодатой окончания русской революции является 1929 год.
[6] Освальд Шпенглер. Закат Европы. Очерки морфологии мировой истории. М.1993.С.163.
[7] Многим это покажется странным, но дистанция между днем вчерашним и днем сегодняшним не так велика, как кажется.В соответствии с поданной в Политбюро ЦК КПСС докладной запиской от 26 марта1953 года, в лагерях в тот момент содержалось 2526402 человека, из которых«государственных преступников», содержавшихся в «особых лагерях МВД» было221435 человек. И все это при населении приблизительно в 200 миллионов человек.В современной России в пиковый «докризисный» 2007 год общее количествозаключенных составило 890000 человек при населении около 140 миллионов человек.Да, разница есть, но не такая большая, как хотелось бы.
