А в исполкоме мне сказали – это чушь и это бред,
Но я видел исполком, которых здесь нет
Который сам себе сельпо и сам – Центральный Комитет…
Б. Г.
Вернувшись из очередной командировки в Москву, я обнаружил, что жена, прихватив чадо, уехала отдыхать. Это был запрещенный удар. Лишенный ласки и заботы (прежде всего – кулинарной), я таял буквально на глазах, теряя по полкилограмма в сутки.
И тут судьба - через посредство начальства - кинула меня в северо-восточном направлении. Ивановская область, село, скажем, Петрово. Единственная достопримечательность - монастырь. Единственное предприятие – сельхозтехникум, вдруг возжелавший причаститься к компьютерной цивилизации. В качестве места обитания была предоставлена комната в общежитии, в одном из пятиэтажных корпусов из серого кирпича и железобетонных панелей.
В корпусе на первом этаже располагался магазинчик на манер сельпо, со стандартным по нынешнему времени ассортиментом. Во-первых, здесь было все или многое из того, что рекламируют - от пива и чупачупсов до тайда-фэйри-эффект. Во-вторых, присутствовало многое из того, что по-прежнему составляет основу рациона нашего народа, хотя уже давно не рекламируется – например, куриные окорочка. Замечались, правда, странные изъятия – так, не было картошки и репчатого лука. А какой, скажите на милость, жареный окорочок без жареной картошки и жареного лука? Под водочку – я имею в виду, под хорошую водочку - не комильфо. Можно, конечно, в качестве гарнира обойтись макаронами, но праздник будет безнадежно испорчен… Нет и мяса – за ним надо ехать туда же, куда и за картошкой с луком, - в райцентр. Воистину, неисповедимы пути и необъяснимы причуды сельпо!
Но чревоугодие в извращенном сочетании с тягой к “здоровому образу жизни” способно послать человека на подвиг… или на что-то близкое. Оказавшись на лоне природы, было бы странно не вкусить! Выяснилось, что пейзане, обитающие в деревне, примыкающей к поселку (обитатели последнего чуть свысока говорили - “в частном секторе”), охотно продают внушающим доверие пришельцам парное коровье молоко (восемь рублей литр или двадцать пять рублей трехлитровая банка – смысл этой рублевой переплаты в маркетинговой неискушенности отечественного производителя), молоко козье (12 рублей литр, которые предоплата снизила до десяти – хозяин оказался рыночно продвинут), свежий творог (двадцать рублей за полкило), сметану (тридцать рублей за те же полкило), мед (120 за кило – то есть за поллитра). “Образ жизни” принес плоды – вскоре можно было бы сказать, что по привесам автор обгоняет обитателей местных ферм,… если бы на фермах не царила мерзость запустения.
Тем временем упомянутый грех чревоугодия перешел в высшую (только не нужно продолжения из классика - последнюю) стадию – гортанобесие. В самом деле, не запивать же беленькую молоком? Не закусывать же ее творожком? Какая-то тавтология получается!
Нет, насытиться и даже закусить здесь проблем не было. Киви, бананы, персики, помидоры – все эти не произрастающие на Ивановщине плоды стоили в сельпо недорого или совсем недорого… по московским меркам. Изумительные пятидесятирублевые персики, не найдя покупателя, на глазах становились добычей плесени и мушек-дрозофил. Цены же на колбасы и сыры начинались от 60 рублей за килограмм, и заканчивались на 115 рублях, а “Ветчина императорская” шла по 95 рублей! Как говорится, ни в чем себе не отказывай.
Проблема в том, что сыры и колбасы в этой ценовой группе удержать трудно. Как в том старом эмигрантском анекдоте из Тэффи: “А вы как на жизнь зарабатываете? – Приготовляю и продаю паштет из рябчиков. – Но рябчики - это очень дорого, признайтесь, вы что-то туда добавляете? – По правде, да – конину. – И в какой, позвольте спросить, пропорции? – Пополам напополам – половину рябчика, половину лошади…” Подобная же метода в свое время произвела мясное изобилие в казанских магазинах. Когда-то при Брежневе они пОлнились колбасой, в народе именовавшейся “Дружба народов” - из конины со свиным жиром. Очевидным образом, татары не имели ничего против скакунов, но свиной жир им претил. Предрассудки остальных потребителей были диаметрально противоположны, но все вместе они той “Дружбы народов” избегали, оставляя прилавки полными. Теперь, правда, конину сменила соя – ведь только воистину лошадиные дозы соевых белков в продуктах, выдающих себя за сыр и колбасу, могут так “опустить” их цены.
Я вообще-то всеяден: свинина, конина – всё едино. А соя, если подумать, вообще - пища духовная, поскольку делает продукт почти что постным. Правда, она сплошь “модифицирована” – ведь именно распространение генетически модифицированных сельхозкультур (вместе с другими составляющими “зеленой революции”) позволило спасти от голодной смерти сотни миллионов беднейших землян.
Сейчас, правда, модно бороться со всем генетически модифицированным. Вред этих продуктов не доказан, но борьба продолжается, пока не прошла мода. Совсем еще недавно, с небольшим отрывом от “планеты всей”, у нас не любили радиацию – как бы возмещая наивную радиофилию советского времени. Еще раньше была мода на витамины: мамаши, те, у кого были силы, время и деньги – укармливали своих чад апельсинами и морковкой вплоть до морковно-оранжевого (сиречь – апельсинового) цвета. Правда, именно в те самые годы ядерных испытаний середины прошлого века стоило бы остеречься именно радиации. А мамаши тех мамаш что-то где-то слышали про микробов, и в борьбе с последними кипятили всё и вся, вываривая витамины до основания… Но все эти изыски моды - для сытых и здоровых. Для мест, где до сих пор антисанитария, авитаминоз и загрязнение окружающей среды были и остаются фоном существования, разговоры о генетически модифицированной сое – непозволительная роскошь. Для мест оставшихся и абсолютного меньшинства обитателей Земного шара – это благоглупость, разыгранная век спустя пьеса “Плоды просвещения”.
Опасность этой генетически модифицированной пищи массам объясняют просто: “Вы, господа, поедаете чуждый наследственный материал, подозрительную ДНК, и сами не заметите, как превратитесь в мутантов”. Угроза страшная, ведь утрата самости – едва ли не самый кошмарный изо всех подсознательных человеческих страхов. Подобные страшилки способны лишить доверчивого слушателя остатков рассудка, а зря… Ведь этих самых остатков достаточно, чтобы понять: поедая любую пищу, мы принимаем внутрь экзотический наследственный материал. При этом личные качества едока – свиномордие, рогоношение или склонность к растительному образу жизни – мало зависят от диеты. Устойчивость самого понятия “биологический вид” на протяжении последних шестисот миллионов лет эволюции – лучшее доказательство того, что генетический материал по пищевой цепочке не переносится. Вот, если бы мы ели людей…
Короче, дело вовсе не в том, что дешевые сыры и колбасы грозят превратить меня в хищное чудище из фильма ужасов – я, может, уже давно такой. И нету у меня предубеждений перед продуктами для бедных и очень бедных – сам, может, лишь недавно перешел к бедности из нищеты. Хуже то, что это всё невкусно… Нет, “хищное чудище” вполне потребляет и такой закусь – под большие дозы плохой водки. Но плохая водка, тем более – в больших дозах, - совершенно не сочеталась со введенным мною здоровым образом жизни в форме парного молока и свежего творога с медом.
Душа желала качественных напитков, а также чего-то родного и почвенного – рассыпчатой картошки, лука, хрусткого огурца! И - мяса, мяса, мяса! Однако ничего из вышеперечисленного в сельпо не было. И не то что кончилось – просто не завозилось. Обращение к крестьянству результата также не дало, ответ бабки был краток: “Мы на этом не специализируемся”.
С мясом было понятно – местное всё паслось, доилось, и идти под нож решительно не желало. О состоянии животноводства красноречиво свидетельствуют цены на районном рынке: приличные куски шли от 180 рублей за кило и выше – для инопланетян, наверное… О защите местного производителя речь, видно, уже не идет – защищать нечего и некого. Но даже и привозное мясо не сможет конкурировать с вышеупомянутыми дешевыми куриными окорочками.
Касаемо же овоща… Беглого взгляда на огороды было достаточно, чтобы уличить единоличников во лжи. Высилась картофельная ботва, а проплешины на грядках указывали на то, что урожай этого года уже украшает стол. Под каркасами парников скрывались вожделенные огурцы. Причем если деревенское дойное стадо состояло из пяти голов, то огороды-то были у всех!
Картошка плавно переместилась из области потребностей физических куда-то выше, в ранг ценностей духовных. Разум алкал не алкоголя, но смысла: почему селяне делают из своей основной пищи такую страшную масонскую тайну?
Шире ставит вопрос местный уроженец Олег Валерьевич Куратов. В своей во многих отношениях замечательной книге “Хроники русского быта (1950-1990): Неофициальная фактография” (М.: ДеЛи принт, 2004.) он пишет: “Прошло шестьдесят лет. За это время человечество и мы, шуяне, в том числе, полностью изменили окружающий мир. В космосе летают тысячи сложнейших аппаратов; …больных людей ремонтируют, как машины, вживляя в них здоровые запчасти; нашими руками и мозгами созданы атомная энергетика и страшное ядерное оружие. Этот список изменений мира невозможно завершить. Но… точно так же, как 60 лет назад, вручную сажают: окучивают и выкапывают картошку на той же самой истощенной земле у Марьиной Рощи и точно на таких же деревянных тележках везут домой. И я спрашиваю себя: в чем дело? … Я хочу передать этот вопрос молодым шуянам – по многовековой традиции, без шансов на успех”. Ну, не дает ответа…
Моя-то загадка была куда проще. Разумеется, и отгадка лежала ближе. Можно сказать, тайны никакой и не было.
Да, местные жители, как и в большинстве своем обитатели российских городов и сел, выживают так же, как и все последние десятки лет – то есть по преимуществу натуральным хозяйством. Прежде всего - огородами. В основном, картошкой. Об экономической эффективности такого уклада и речи нет (об этом в разное время писали Андрей Амальрик, Лев Тимофеев, Симон Кордонский). Наверное, куда разумнее и правильнее было бы где-то работать, что-то зарабатывать, а картошку – покупать. Но работы – нормально оплачиваемой работы! – не было и нет, а есть – нищенская зарплата или мизЕрная пенсия. На то, что местные могут вырастить сами, они ее не тратят – оставляют на закупки в магазинчике. В магазинчик же привозят только то, что здесь купят – то есть дешевый товар навроде тех деликатесов на соевой основе. Общество потребления и здесь дает такую возможность – выживать. Кто-то здесь, может, и вообще отказывается от собственного хозяйства – но отнюдь не в результате повышения социального статуса: просто окончательно становится “человеком переходного периода”. Картошку в магазинчик не завозят вообще: у тех, кому надо, она уже есть – а другие обходятся макаронами.
Огрубляя, можно сказать, что отношение к этой торговлишке разделило народы русского Севера на селькупов, отоваривающихся в сельпо, и самоедов, кормящихся натуральным хозяйством. Последнее настолько крепко вошло в быт и в сознание, что местные крестьяне просто не рассматривают предназначенный для длительного хранения и собственного потребления клубнеплод как товар. И не продают – в отличие от молока. Корова, даже одна-единственная, делает крестьянское хозяйство товарным производством: самим столько не выпить и не съесть. Правда, расширять это производство интереса нет – клиентов мало, сдавать продукт – некуда. Впрочем, “фермерство” здесь – это отдельная тема…
Сказанного уже достаточно. Постигнув смысл жизни, хотя бы эту малую его толику, автор вернул себе утраченную гармонию с миром, и вес его быстро пришел в норму – сто двадцать девять килограмм.
Продолжение следует.