Круглый стол Парламентской Ассамблеи Совета Европы по политической ситуации в Чеченской республике с самого начала был мероприятием сомнительным, и не сомнительным даже, а мутным. В том смысле, что в благих намерениях его устроителей никаких сомнений не было, но куда именно идет дорога, вымощенная этими самыми благими намерениями, тоже хорошо известно…
Европейские парламентарии устали от бессмысленной и мучительной грызни со своими российскими коллегами. Устали от того, что бесконечные резолюции и заключения о “катастрофической ситуации с правами человека в Чечне” на деле оказываются не более, чем сотрясанием воздуха… Ну, в конце концов, чем же еще таким можно пригрозить России? Исключением из Совета Европы? Но, положа руку на сердце, исключать Россию все равно никто не собирается. А даже если бы и собрались – так в Чечне бы от этого лучше отнюдь не стало – зато правовые основания что бы то ни было требовать от Российской Федерации и вовсе сошли бы на нет. Ситуация сложилась патовая. И ПАСЕ решила прибегнуть к новаторским средствам: собрать специальный круглый стол, пригласить на него побольше чеченцев, выражающих различные мнения и политические взгляды, туда же позвать представителей федеральной и местной власти, дать им всем возможность под крылышком у Совета Европы обменяться точками зрения, претензиями… Авось, на глазах у цивилизованных европейцев обойдется без рукоприкладства и серьёзных оскорблений – постесняются. А крики да упреки – это ничего. Истина, как многократно было отмечено, рождается в спорах.
Положение о круглом столе было вписано в проект резолюции ПАСЕ “О политической ситуации в Чеченской Республике”, составленный Андреасом Гроссом, швейцарским парламентарием, который на тот момент выполнял функции специального докладчика Ассамблеи по политическим вопросам в Чечне. Отметим для полноты картины, что в 2004 году Гросс побывал в Чечне дважды, увиденным там впечатлился донельзя, и решил, что именно на нем лежит ответственная миссия нащупать выход из этого кровавого тупика. Ну а то, что многие неглупые и искренние в своём стремлении люди уже пытались, да ни у кого не получалось – действительно, не повод для того, чтобы махнуть рукой и сидеть в сторонке. И Андреас Гросс в лучших традициях многосотлетней Швейцарской демократии загорелся идеей устроить широкое и разностороннее обсуждение проблемы. Как же можно найти выход из положения без дискуссии – разносторонней, поэтапной?..
Только, похоже, швейцарский доброжелатель недооценил, по крайней мере, одного из собеседников. Уже в октябре 2004, когда на осенней сессии ПАСЕ обсуждался проект пресловутой резолюции, российская делегация внесла в него оговорку: “никто из отказывающихся признать территориальную целостность Российской Федерации и декларирующих, что терроризм является методом для достижения определенных целей, не может быть включен в состав участников этого обмена мнениями”. Европейские парламентарии на такую оговорку согласились. Не все, но большинством голосов.
И вот с этого самого момента картинка становилась всё более мутной. Положение о том, что лица, утверждающие терроризм как метод политической борьбы, не могут участвовать в великом круглом столе, у нас с коллегами с самого начала сомнений не вызвало. Есть, конечно, на свете эксперты, считающие, что за стол переговоров нужно приглашать всех, включая Шамиля Басаева. Но мы к таким не относимся. В конце концов, я сама с Басаевым за одним столом оказаться бы не хотела и морального права призывать к этому российские власти за собой не вижу… Но другое положение поправки, касающееся тех, кто стоит на позиции сепаратизма, повергало в тяжкое недоумение. Если никаких сепаратистов туда не звать, то кто с кем будет обсуждать политическое урегулирование? Может, европейцы думали, что имеются в виду только те сепаратисты, которые заодно и терроризм поддерживают? Но наши-то, россияне, явно никаких сепаратистов видеть на этом обсуждении не хотели, и свою расплывчатую поправку интерпретируют именно так…
Так уж получилось, что в свое время мне пришлось чуток пособить Гроссу с организацией его разъездов по Чечне, а долг платежом красен. И в перерыве между заседаниями Ассамблеи я беззастенчиво изловила господина спецдокладчика в кафетерии Дворца Европы и попробовала артикулировать проблему. Он посмотрел ласково, подмигнул заговорщицки, положил руку на плечо:
-- Не волнуйтесь. У нас все получится. И мы соберем всех, кого захотим.
-- Мы – это кто? – поинтересовалась я.
-- А вот мы с Вами. И с Вашими коллегами.
-- Мы-то тут причем? Вы собираетесь рассуждать о политическом процессе. Так собирайте все стороны конфликта. А мы правами человека занимаемся. Не политикой.
-- Но я могу рассчитывать на Вашу экспертную поддержку?
-- Это – сколько угодно.
-- Главное, не сомневайтесь. У нас все получится.
Что именно получится, я не поняла, и этот странный разговор быстро выкинула из головы. Но уже через пару месяцев, в январе 2005, Константин Косачев, глава российской делегации в ПАСЕ, заявил о том, что круглый стол – будет. И проведут его в самом ближайшем будущем. Причем в Москве. И уж, конечно, участвовать в нем смогут только те, кто к территориальной целостности РФ относится с должным уважением…
-- Ну а что же твой Гросс? – возмущались коллеги.
-- Да он такой же мой, как и ваш. Хотите письмо ему напишем? Пусть прояснит ситуацию в письменном виде.
Письмо написали, вежливое такое - сама составляла, правили “мемориальцы”, а потом еще пять организаций подписались – российских и международных. И сказано там было, в частности, следующее:
“Господин Гросс! Последние полтора года Россия работала над созданием иллюзии политического процесса в Чечне. Российские власти претендовали на то, что прошедшие референдум и выборы стали свидетельством политического урегулирования. В то же время Европа выражала обоснованное недоверие. Свидетельство тому имеется в тексте резолюции: “Ассамблея <…> сожалеет о том, что президентские выборы 29 августа 2004 года не соответствовали базовым требованиям в отношении демократических выборов”. Вы сами публично называли эти выборы фарсом, указывали на то, что реального политического процесса они не обеспечивают.
Вполне очевидно, что определенная часть населения Чеченской Республики сегодня продолжает поддерживать идею независимости Чечни. Отсечение от участия в Круглом Столе любых политических деятелей, выражающих эту точку зрения, означает, что из обсуждения будет исключена одна из ключевых и самых болезненных тем. В таком случае, исходя из нынешних реалий Чечни и России, можно с уверенностью ожидать, что “дискуссию” на Круглом Столе будут между собой разыгрывать две власти - федеральная власть Москвы и республиканская власть Грозного, может быть с добавлениями некоторых нюансов со стороны псевдо-независимых чеченских политиков.
Надо отдать Гроссу должное - на письмо ответил. Но настолько (в лучших дипломатических традициях) мутно, что никто из нас ничего не понял. Мол, “хорошо, что вы тоже согласны, что за круглым столом террористам не место, а я вам гарантирую, что на этом мероприятии соберутся люди, выражающие самые разные точки зрения. И вас мы тоже надеемся там увидеть”.
Продолжать обмен любезностями казалось бессмысленным. Если хочет Совет Европы присутствовать при том, как команда Алханова между собой переговаривается – пусть себе присутствует. А нас, пожалуйста, увольте…
Круглый стол был назначен на 21 марта, и никто из нас туда, разумеется, не собирался. И вдруг приходят приглашения - Светлане Ганнушкиной из “Мемориала”, нескольким чеченским коллегам и мне. И приглашают нас совершенно неожиданно уже не в Москву, а в Страсбург. Почитая вежливость за добродетель, звоню Гроссу:
--Простите великодушно. Но никак мы на Ваш круглый стол поехать не можем, и уже объяснили почему.
-- Да Вы что? Да как Вы могли так подумать? Да, я с Закаевым в Лондоне уже несколько раз встречался. Они пришлют своих представителей. Мы специально на Страсбург передоговорились, чтобы все приехать могли.
-- С Закаевым, значит? А с Ханбиевым не пробовали? Он же, вроде, делегирован Масхадовым для ведения переговоров…
-- Пробовал. Но он оказался недоговороспособен.
Про то, что с Умаром Ханбиевым – Ичкерийским Министром здравоохранения -- у Гросса отношения не сложились, это мы из ханбиевских открытых писем знали. Круглый стол он назвал провокацией. Говорил, что никто с их стороны на таких условиях… А Ахмеда Закаева, значит, условия не смутили?
Окончательно запутавшись, позвонили Закаеву. Да, все верно, с Гроссом он неоднократно беседовал. И Масхадова, вроде, уговорил, что круглый стол – очень важное и перспективное мероприятие. Получается, не обманул спецдокладчик… Долго совещаемся. Соглашаемся было участвовать в качестве наблюдателей. И тут - 8 марта. Масхадов убит. Пишем Гроссу: перенесите, господин хороший, круглый стол. Сепаратисты в период траура к вам все равно не приедут. И вообще уже не понятно, кого теперь представляет Закаев. И в принципе ничего не понятно. Нужно сделать паузу.
Дальше всё - как в ускоренной киносъемке. Гросс прилетает в Москву. Мы с Ганнушкиной – товарищи по несчастью – холодным мартовским утром идем с ним встречаться. Он – сама любезность, но круглый стол перенести никак нельзя. Потому что россиян было очень трудно на него уговорить. Потому что договориться на конкретную дату было несказанно тяжело. Потому что если отложить сейчас, то потом этот процесс вообще начать не удастся. И встреча 21 марта – лишь точка отсчета в сложной, многоэтапной дискуссии… Если не собраться сейчас по любому, то про дальнейшие встречи с участием сепаратистов можно забыть.
Тут мы, наконец, получаем разъяснения в отношении своей роли в этом странном деле. Оказывается, мы не участники даже, а докладчики. Выступаем в самом начале, чтобы дать объективную оценку нынешней ситуации и определить рамки дискуссии, направить ее в нужном направлении. И единственный вопрос, на который должны будут ответить участники круглого стола – это какие шаги необходимо предпринять, чтобы политический процесс в будущем оказался возможен. Что тут скажешь… Вопрос, конечно, политический, но ответ на него, безусловно, лежит в русле прав человека, имеет непосредственное отношение к нашей работе. А единственное решение, которое будет принято, - это проводить дальнейшие круглые столы или постановить, что младенец оказался мертворожденным. И если мы не скажем о том, что необходимым условием проведения дальнейших встреч по политическому процессу должно быть участие в них умеренных сепаратистов, то кто же об этом скажем?
Приблизительно то же самое мы услышали по телефону от готовых к переговорам сепаратистов в лице Закаева: “Если вы хотите политического процесса, а не имитации, вы понимаете, что мы не можем быть исключены из этой дискуссии. А без вашего участия сегодня наше участие завтра окажется невозможным. Проблема просто не будет поставлена”.
Задавать рамки дискуссии, или, как теперь это называют, фасилитировать диалог – естественная задача для правозащитников. И, получив благословение многих московских и чеченских коллег, мы отправились в Страсбург.
Что было дальше? Да, ничего особенного. Вокруг круглого стола ПАСЕ было столько сплетен и интриг, его сторонники и противники проявили такую бурную активность, что со стороны многим это показалось крайне значимым, чуть ли не эпохальным мероприятием – кому великим прорывом, кому гнусным обманом. На деле же страсбургские посиделки больше всего напоминали плохое кино с лёгким налетом абсурда. Сепаратисты не приехали вовсе – учитывая траур по Масхадову и невыдачу его тела родственникам, для них бы это было бы равноценно политическому самоубийству. Российская исполнительная власть круглый стол тоже предпочла проигнорировать, видимо, не придавая ему особого значения. А вот чеченского официоза понаехало столько, что в глазах рябило. Он “всенародно избранного Президента республики” Алу Алханова до прокурора Чечни Кравченко. Явились, конечно, интересующиеся проблемой европейские депутаты – человек, эдак, дюжина. Несколько входящих в ПАСЕ депутатов Государственной Думы. Три с половиной представителя независимых чеченских организаций. Ну и мы со Светланой Ганнушкиной. Соответственно, имел место диалог глухих. Выразители разных взглядов не обсуждали их друг с другом, а выплескивали в пустоту.
Проправительственные чеченцы все как один – и видимо, по одной бумажке - повествовали о том, что политический процесс в республике уже идет полным ходом. И состоит он в том, что весь народ в трудную минуту объединился вокруг любимого президента – и молодежь, и студенты, и колхозники… И все дружно пишут резолюции в поддержку президента. Никакой оппозиции нет, а другой стороны нет тем более. Есть только остатки криминальных элементов. Но с ними удастся справиться в самом ближайшем будущем. Поэтому никаких проблем, достойных обсуждения на этом высоком форуме, в принципе нет. Кроме одной – разруха, господа, разруха. И единственное, зачем мы сюда приехали, - это поговорить с европейскими партнерами о том, как Европа поможет нам в восстановлении экономики и социальной инфраструктуры Чечни. У нас за последний год построили 20 школ, 15 детских садов и пять больниц. Почти выиграли битву за урожай. Но нужно – больше и лучше. Так что, хотите помочь, - давайте бабки. И мы с ними прекраснейшим образом разберемся.
Депутаты Государственной Думы вещали о том, что социальные программы – самое главное, но нельзя забывать и о таком ключевом факторе, как международный терроризм. С которым Россия совместно с Европой успешно борется, и будет бороться.
В то же время, российские правозащитники и европейские парламентарии говорили совсем другое: Чечня находится в глубоком кризисе, для выхода из которого необходим реальный политический процесс. Но этот процесс будет возможен только при условии кардинального улучшения ситуации с правами человека и, в первую очередь, решения проблемы безнаказанности федеральных и местных силовых структур. На сегодняшний день приоритетно формирование плюралистического пространства, в котором будут адекватно представлены самые разные политические точки зрения, включая сепаратизм. И пока люди, придерживающиеся сепаратистских убеждений, понимают, что декларировать эти убеждения публично – все равно, что подписать себе смертный приговор, дело не сдвинется с мертвой точки. Наоборот, ситуация, в которой приверженцы независимости Чечни не могут мирным путем стремиться к достижению собственных целей, выдвигать свою политическую программу, баллотироваться в органы власти, служит все большей радикализации сепаратистского движения. На сегодняшний день власти сами не оставляют сепаратистам никаких возможностей действия, кроме войны. А жестокость силовиков, безнаказанные похищения людей представителями государственной власти, заложничество, торговля похищенными и трупами, унижения и переходящее все границы скотство -- втягивают в замкнутый круг насилия родственников погибших и пропавших, в особенности молодежь.
На эти аргументы представители чеченской власти почти не пытались ответить. А если отвечали, то исключительно правозащитникам, недвусмысленно давая понять, что, с их точки зрения, правозащитники являются эмиссарами воюющей стороны и приехали на круглый стол в качестве рупора террористов.
Показательно, что наиболее ожесточенный протест вызвали наши рассуждения о необходимости введения в республике чрезвычайного положения. Здесь следует пояснить: чеченизация конфликта была построена таким образом, что внутри чеченского общества уже пролилась кровь, конфликт приобретает характеристики гражданской войны, произвол со стороны местных силовых структур, в первую очередь “кадыровцев” приобрел чудовищные масштабы. Пока гражданское население парализовано страхом, ни о каком политическом процессе не может быть и речи. Поэтому и необходимы чрезвычайное положение, передача контроля и ответственности федеральному центру и параллельное усиление присутствия в регионе международных организаций (Совета Европы, ООН, ОБСЕ…). И только когда эти организации констатируют, что ситуация нормализовалась настолько, что политический процесс кажется реальным, возможно проведение парламентских выборов под наблюдением международного сообщества и с участием в них умеренных сепаратистов.
Для чеченского официоза этот взгляд на вещи совершенно неприемлем, потому что, в первую очередь, означает отстранение от кормушки. Наиболее ярко в данном случае выразил всеобщее возмущение таким святотатственным подходом Абдул-Хаким Султыгов, сотрудник Министерства иностранных дел РФ, в прошлом – Спецпредставитель Президента РФ по правам человека в Чечне, а в более отдаленном прошлом – в период между двумя войнами – ярый адепт шариатского судопроизводства (что ж, времена меняются, и люди меняются вместе с ними…). Пламенная речь Султыгова содержала следующий выдающийся пассаж:
- Тут Татьяна Локшина предлагает ввести чрезвычайное положение. Этим она перечеркивает весь проделанный нами путь. Сводит на нет все наши достижения последних лет. Она говорит, что, видите ли, другая сторона не может свободно выразить своего мнения без предварительного введения чрезвычайного положения. Но ведь, она здесь совершенно свободно высказывает позицию этой самой другой стороны, а никакого чрезвычайного положения в Страсбурге для этого вводить не стали.
Самодовольная улыбка оратора. Одобрительный смех его коллег и соратников. Да и сама я от нелепости ситуации чуть не падаю от хохота под тот самый круглый стол.
***
Что же получилось на выходе? Одни журналисты писали, что мероприятие было еще одной безусловной победой России на международной арене… Интересно, над кем? Над Европой? Над чеченскими сепаратистами? Другие – о том, что в качестве посланцев сепаратистов на страсбургском круглом столе выступили представители российских правозащитных организаций Светлана Ганнушкина и Татьяна Локшина. Тоже полный абсурд. Третьи презрительно отмечали, что правозащитники сочли возможным “освятить” своим присутствие этот хорошо продуманный фарс. И кто мы после этого? Коллаборационисты, сепаратисты или особы духовного звания? Трудно сказать. Ехидные коллеги настаивают, что я теперь не больше, не меньше, чем главная сепаратистка земли русской, а читатель пусть выбирает на свой вкус...
Что греха таить. Мутная история. И радости не принесла. Но горя – тоже никакого. Ведь в конечном счете нас, покамест, не обманули. Единственное решение, принятое на круглом столе – это то, что подобные встречи следует продолжать с более широким составом участников. Материалы круглого стола будет расшифрованы. Андреас Гросс, принимая их во внимание, подготовит предложения о формате следующего заседания, месте его проведения и списке участников. Эти предложения Ассамблея рассмотрит на своей ближайшей сессии (то есть в первой половине апреля) и вынесет по ним решение. И тут-то все до определенной степени прояснится. Ведь российские власти настаивают, чтобы следующая встреча проходила в Москве. И если Европа согласится на Москву, значит никаких сепаратистов не случится – они же не самоубийцы. Это будет значить, что европейские деятели либо осознанно идут на такой фарс ради “конструктивных отношений с российскими коллегами”, либо дают себя обмануть. С точки зрения практической, – разница невелика. И от участия в таких уже очевидно бессмысленных мифотворческих посиделках нас уж точно увольте. “Доктор сказал в морг – значит, в морг”. Либо снова Страсбург. И все-таки загадочные представители сепаратистов. И хотя бы попытка разговора о политическом урегулировании, которому можно и нужно способствовать…
Так что – подождем до середины апреля. Подождем, пока “непонятное” трансформируется в понятное – хотя бы отчасти. Почему только отчасти? Это отдельная проблема. На круглом столе 21 марта главой российской делегации в ПАСЕ была, наконец, представлена интерпретация неочевидных страсбургских критериев участия в дискуссии о политическом процессе. Оказалось, потенциальные переговорщики, отвергающие террор и не отказывающиеся признавать территориальную целостность России, это те сепаратисты, которые “готовы отстаивать свои убеждения в рамках действующего законодательства РФ”. Европейцев эта формулировка не смутила – пусть ведут политическую борьбу, избираются в органы власти со своей сепаратистской программой. Мне такое толкование показалось приемлемым в теории, но не работающим на практике, когда де факто отстаивать свои убеждения может только тот сепаратист, которому жить надоело. Именно об этом я, в частности, разглагольствовала на круглом столе, а европейские парламентарии согласно кивали. Только вот, вернувшись домой, заглянула в родной российский закон “О противодействии экстремисткой деятельности” и просто за голову схватилась. Оказывается, согласно нашему законодательству, любая деятельность, направленная на нарушение территориальной целостности Российской Федерации, считается экстремистской. То есть мирного сепаратизма в принципе быть не может. Европейские депутаты, естественно, с этой нормой не знакомы. Может, российские представители в ПАСЕ таким образом пытаются надуть своих прекраснодушных коллег. А, может, они и сами не в курсе. Законодательство наше многообразно, сложно и расплывчато… Так что, даже если Ассамблея решит следующий круглый стол проводить на безопасной эльзаской земле с участием представителей сепаратистов, один ключевой вопрос все же стоит ребром: как именно умеренные сепаратисты могут в рамках действующего российского законодательства отстаивать свои убеждения, не оказавшись при этом экстремистами?
См. также: