Мы публикуем статью д.ю.н., профессора кафедры уголовного процесса Нижегородской академии МВД РФ Александра Сергеевича Александрова и научного сотрудника Института проблем правоприменения при Европейском университете в Санкт-Петербурге Михаила Львовича Позднякова о принципиальной ущербности отечественной модели уголовного процесса.
Уголовное преследование всегда выстроено по конкретному алгоритму. Его можно назвать моделью уголовного процесса. Все достоинства и недостатки в работе правоохранительных органов во многом предопределены именно ею. Причем эта модель является достаточно устойчивой и не может быть легко изменена. Все реформы лишь вносят коррекции, а сам алгоритм остается без значимых изменений. Сложностью перехода на новую модель является то, что необходимо изменять сразу все участки. Если же старая практика местами сохраняется, порождается хаос и реформа дискредитирует себя.
Именно так обстоят дела с введением УПК РФ в 2000-х. Вне зависимости от личных симпатий к разработчикам следует признать, что это была наиболее масштабная попытка изменения модели уголовного процесса за последние полвека, Но она с треском провалилась.
Сейчас УПК РФ активно критикуется. Однако хаос в правоприменении объясняется не недостатками Кодекса, которые конечно имелись. Основной причиной является сопротивление, которое было оказано попытке реформирования.
С момента принятия УПК до его введения в действие прошло полгода. В этот период в текст были внесены множественные изменения, которые восстанавливали старую модель. Нормы, которые не удалось быстро вернуть к прежней формулировке, просто обнулили на практике. В качестве наиболее ярких примеров можно назвать ситуацию с запретом оглашения показаний свидетелей и потерпевших без согласия сторон (ст. 281 УПК). Вначале эту норму просто игнорировали, потом, в 2003 году, внесли изменения, которые если не убрали полностью проблему, то снизили ее остроту.
Другой, не менее яркий пример, - попытка реформаторов отказаться от подробного обвинительного заключения (ст. 220 УПК). Это было сделано в интересах всех. Следователи уменьшали объем своей работы, а суд становился более самостоятельным в описании деяния и оценке доказательств. Изменение не было революционным, но содержало в себе угрозу того, что суд «выйдет из колеи», то есть была сделана заявка на пересмотр модели, где суд держится на «коротком поводке». В первые месяцы действия УПК все вернулось на круги своя. Следователи стали подробнейшим образом излагать обвинение и оценку доказательств, а судьи – воспроизводить текст обвинительного заключения в приговорах. При этом текст закон оставался «новым», в основном удалось обойтись ведомственными инструкциями. Только в 2010 году в статью были внесены косметические уточнения.
Это не означает, что модель уголовного процесса статична. Она меняется под воздействием времени и внешних обстоятельств, но это скорее стихийная эволюция, так как нет никакого единого образа, есть лишь тактические интересы ведомств и групп влияния. Это приводит к игре в «перетягивание каната» и изобретению локальных практик, которые не всегда совпадают с текстом закона.
Из всего многообразия моделей уголовного процесса можно выделить две основные. Одну можно условно назвать западной, другую отечественной или российской (советской). Особой чертой отечественной модели уголовного процесса является наличие такого рубежа как возбуждение уголовного дела. По замыслу, это должно облегчать контроль за работой правоохранительных органов и исключать необоснованное привлечение к уголовной ответственности. Но, как известно, сейчас этот механизм работает в обратную сторону. Вместо того, чтобы гарантировать максимальное соблюдение прав граждан, он превратился в ловушку. Решение о возбуждении уголовного дела оказывается сродни обвинительному приговору, на что работает вся мощь правоохранительной системы. Это вызывает обоснованную критику, но без перехода на иной алгоритм ничего не изменить. Ослабление прокуратуры только усилило негативные тенденции.
Проблема осознается всеми. В Дорожной карте МВД 2013 года (полное название «Дорожная карта дальнейшего реформирования органов внутренних дел Российской Федерации») констатируется: «Фактически возникает необходимость отказаться от института возбуждения уголовного дела в российском понимании, трансформировав его в институт начала уголовного судопроизводства». Таким образом, признано наличие проблемы и возможность перехода на иные принципы. Обозначено направление если не реформирования, то, как минимум,мягкого дрейфа в сторону отказа от возбуждения уголовного дела. Но тут возникают многочисленные вопросы.
Наиболее известными альтернативами отечественной модели уголовного процесса является полицейское расследование или прокурорское дознание. Отличие между вариантами модели заключается в том, что полицейский или, правильнее, - детектив осуществляет негласное расследование, что идентично нашим оперативно-розыскным мероприятиям. Этому этапу свойственны минимальная формализованность, непубличность. Негласное расследование осуществляется до тех пор, пока у детектива не возникло убежденности, что фигурант виновен и имеются доказательства. После этого происходит переход в открытую или гласную стадию. Обвинение предъявляется в суде, при необходимости происходит задержание обвиняемого, а сбор и легализация доказательств происходят с участием фигуры судебного следователя, который, будучи незаинтересованным лицом, проводит расследование. Эта модель, распространенная в таких государствах как Испания, Германия, США, обладает рядом преимуществ, поскольку исключает подозрения в тенденциозности разбирательства.
Невозможно в двух словах раскрыть все принципиальные отличия между моделями. Основное же отличие от отечественной модели заключается в том предъявление обвинения осуществляется в суде, переводя вопрос в публичную или гласную стадию, у нас же предъявление обвинения происходит в кабинете следователя, где, по сути, и определяется контур будущего приговора.
Формирование отечественной модели уголовного процесса (или модернизация старой) произошло в первой половине XX века в результате смешения функций (компетенций) основных субъектов уголовного процесса. Роль суда стала во многом номинальной и сводилась к финальному аккорду во всей цепочке уголовного процесса. Главным аргументом в пользу выбора такой модели являлась возможность контролировать работу правоохранительных органов. Народный (а на первых этапах – и непрофессиональный) суд, введённый в первые годы советской власти, не мог быть предсказуемо встроен его в модель правоохранительных органов, поэтому оказался выдавлен на обочину. Сейчас это воспринимается как проблема обвинительного уклона.
Создание новой модели заняло несколько десятилетий. 1950-е годы можно считать границей впадения отечественной юриспруденции в беспамятство. В дальнейшем все только исполняли свои должностные обязанности, а не занимались сравнением с мировым опытом. Компаративные исследования в постсоветский период не привели к появлению серьезных сомнений в достоинствах устоявшейся модели. Однако это не исключало появления ряда болезненных вопросов.
Центральный пункт любого уголовного дела – это доказательства. Согласно общеправовым принципам, их создание и закрепление это прерогатива суда, как собственно и разбирательство по делу. Вне судебной процедуры любое доказательство недействительно. При разработке отечественной модели это правило было проигнорировано. У нас все доказательства создает следователь – протоколы допроса, экспертизы и т.д. Наше предварительное следствие правильнее именовать не досудебным, а внесудебным.
За долгие годы стадия предварительного расследования обросла разнообразными гарантиями, имитирующими приближенность к судебной процедуре (обязательное участие защиты, право на заявление ходатайств, элементы состязательности). Но это не изменило главного - предварительное следствие остается имитацией судебного разбирательства. Сформировалась особая категория адвокатов по назначению, которые играют роль защитника (их называют «положняковые» – от слова «положено», но просматривается сходство со словом «порожняк»). Но никакой реальной состязательности на этой стадии нет. На все замечания у следователя есть одна отговорка – «в суде заявите». Протокол допроса как был, так и остается чисто инквизиционной уловкой, когда по итогам разговора необходимо складно изложить на бумаге показания и убедить фигуранта это подписать.
Хотя в отечественной модели уголовного процесса закреплены очень высокие стандарты доказывания, что по идее должно только повышать качество правосудия, были выработаны технологии обхода этого препятствия. Уголовное дело возбуждается только по очевидным делам, где уже есть виновное лицо. Исключения возможны, но только по так называемым резонансным делам. Все сводится к оказанию как минимум психологического давления (здесь заключение под стражу играет важнейшую роль). На выходе получается дело с полным набором доказательств. Суду достаточно их повторить, задать два-три ритуальных вопроса и вынести обвинительный приговор.
Однако так и не решенным оказывается вопрос о легализации доказательств. Иначе эту проблему можно сформулировать как обеспечение законности доказательств, а соответственно – и окончательного судебного решения. В отечественном уголовном процессе остались реликты этой легализации в виде оглашения показаний в рамках судебного заседания, но это нельзя рассматривать как идеальное решение. Если доказательство, полученное вне судебной процедуры, недействительно, то и оглашение его в суде ничего принципиально не меняет. Например, подписать протокол можно под воздействием сильного физического или психического давления. Поэтому оглашение показаний без их подтверждение в судебной процедуре нельзя рассматривать как придание доказательству законного характера.
Таким образом, можно ставить вопрос о незаконности всех обвинительных приговоров, где обвиняемый в суде не признает свою вину, а основные доказательства получены на предварительном следствии. Это примерно 10% от всех уголовных дел. Помимо этого, есть основания для постановки вопроса о незаконности всех приговоров, по которым в суде не изучено ни одного доказательства. Это так называемая категория дел, рассмотренных в особом порядке, а это еще 70% от всех уголовных дел. Ведь, несмотря на суррогат признания вины (в законе это звучит как согласие с обвинением), по этим делам нет доказательств, полученных в судебной процедуре. Не происходит даже формальной легализации в виде оглашения материалов дела.
Итого 80% приговоров можно поставить под сомнение только на том основании, что сложившаяся модель уголовного процесса не отвечает мировым стандартам.
