Продолжая цикл бесед на Бутовском полигоне, Иван Давыдов рассказывает о церкви в подмосковном городе Клин и об особенных людях, которые служили в этой церкви.
На этот раз я отступлю от правил (и сразу скажу – дальше такое будет случаться). Мы, конечно, на Бутовском полигоне, и мы про Бутовский полигон. Ну полигон – не просто место, это символ, пространство, которое заставляет, вынуждает думать про страшный русский ХХ век, про опыт, который мы побоялись до конца понять, прочувствовать, перепрожить, что ли, за что, возможно, теперь расплачиваемся.
И я расскажу вам сегодня истории двух людей, которые, во-первых, не здесь погибли. Историю двух людей и одного города.
Есть такой город в Подмосковье – Клин, на Ленинградском шоссе, почти на границе с Тверской областью, старинный, но неприметный. Если вы про него слышали – то, скорее всего, в связи с Петром Ильичом Чайковским. Некоторые даже думают почему-то, будто Чайковский родился в Клину, и это, конечно, неправда, родился он в поселке Воткинск Вятской губернии, однако в Клину жил, работал, там есть дом-музей, дом-музей считается главной достопримечательностью города, и по праву, наверное. Там даже фестивали проходят, на которые раньше приезжали мировые знаменитости. А теперь не приезжают. Почему-то. Наверное, что-то случилось.
Я просто тоже жил в Клину подростком, хорошо его знаю и вот что хочу рассказать. Чайковский, конечно, велик и славен, но есть там еще одна достопримечательность, про которую туристы знают хуже (допустим, туда для чего-нибудь заносит каких-нибудь туристов).
В 1569 году великий государь Иван Грозный, любимый нашими нынешними начальниками, собиратель земель и победитель крамолы, пошел со своим опричным войском походом на древний русский город Новгород. И много народу там перебил, как известно. Но и городам, через которые он проходил, тоже доставалось. И Клину досталось. Здесь государь перебил несколько сот человек, почти половину населения города. Просто так, чтобы знали, как тяжела царская длань.
И есть предание – его достоверность под вопросом, но зато оно красивое, - что в память об убитых царем жителях уцелевшие построили церковь Успения богородицы. Каменную, на месте деревянной, которую сожгли богомольные царские опричники. Такой получился памятник над братской могилой людей, пережеванных государством. Свой Бутовский полигон.
Правда ли это – неизвестно, но церковь и сейчас стоит, приземистая, скромная, но изящная по-своему. И достоверно известно, что строить ее закончили в 1572 году. Это самое старое здание в Клину.
А после революции служил там священник Алексий Никонов. Сын землемера, отслужил в армии, окончил Духовную академию. Потом работал учителем в Рязанской губернии. В Первую мировую его призвали и он честно воевал. Вернулся, снова учительствовал, потом понял, что его призвание – священническое. В 1922-м, в очень непростом для церкви году был рукоположен. Первый раз был арестован в 1924-м, за то, что устроил в Успенской церкви собрание верующих, на котором говорил крамольные речи о гонениях, которым подвергается церковь при большевиках.
Сидел в Бутырке, был выслан в Нарымский край, потом вернулся, снова стал служить в одном из храмов, уже в Зарайском районе. В 1930-м его арестовали по доносу местного активиста – тот возмущался, что священник иногда произносит по три проповеди в день и пытается отвратить молодежь от советской власти. Священник Никонов на допросах вину свою не признал, настаивал на том, что выступал в защиту веры, но о советской власти вообще ничего не говорил. Случилась странная вещь – прокурор решил, что следователям ОГПУ не удалось собрать достаточно доказательств для привлечения священника по статье 58 пункт 10 – контрреволюционная агитация – и его отпустили.
В 1936-м арестовали снова. На этот раз его преступление было по-настоящему страшным – Никонов написал собственные дополнения к проекту сталинской конституции. Предлагал разрешить не только антирелигиозную, но и религиозную пропаганду. Требовал настоящей свободы совести.
Пять лет лагерей, Севжелдорлаг. Там и сгинул. Лежит в мерзлой земле республики Коми, недалеко от поселка Кылтово. Теперь он святой.
Такой вот был простой, но твердый в вере человек. А после Никонова священником в Успенском храме оказался человек совсем другого склада. И совсем удивительной судьбы. Николай Александрович Бруни, сын знаменитого архитектора. В Тенишевском училище сидел за одной партой с Мандельштамом. После училища окончил консерваторию, выступал как пианист. Дружил с поэтами, сам писал стихи, а еще – играл в первой футбольной команде Петербурга.
В 1914-м ушел добровольцем на фронт, сначала работал санитаром, потом его отправили изучать летное дело, и он стал военным летчиком и даже получил Георгиевский крест за участие в боях. В одном из боев его сбили, он раненый с трудом добрался до своих и пока шел – дал обет, что станет священником, если выживет.
Может быть, вам доводилось читать «Повесть о настоящем человеке» Бориса Полевого. Там упоминается некий русский летчик, который вдохновил главного героя, Маресьева, на его подвиг. Так вот, это Бруни и есть.
Дальше были разные перипетии гражданской войны, он даже в Красной армии успел послужить (тоже летчиком), но в 1919-м вспомнил про обет и стал священником. Служил сначала под Харьковом, потом в Москве. С церковным начальством, кстати, отношения плохо у него складывались. После смерти Блока он отслужил по нему панихиду, и службу начал с чтения стихотворения – «Девочка пела в церковном хоре»… После чего вынужден был службу оставить, работал печником, работал столяром… Но вернулся в церковь и как раз после Никонова получил назначение в клинскую Успенскую церковь.
В 1928-м его оттуда убрали – опять поссорился с патриархией, считал, что иерархи живут в непозволительной роскоши. Работал в научных авиационных институтах – сначала переводчиком, потом конструктором. После убийства Кирова сказал в компании друзей: «Теперь они свой страх запьют нашей кровью». Кстати, угадал. Но кто-то донес. Обвинение в шпионаже в пользу Франции (обоснование – контакты с иностранцами во время работы переводчиком), пять лет лагерей. В 1937-м – пересмотр приговора и расстрел. 1938-й, расстрельный лагерь под Архангельском на реке Ухтарке.
Чудом уцелевший очевидец рассказывал членам семьи Бруни, как он умер: чекисты поставили приговоренных на колени, но он встал, всех призвал встать и запел молитву. Это, впрочем, может, и легенда, да и не важно.
Люди, как видите, разные совсем. Никонов – уверенный в своей правоте, несгибаемый исповедник. Бруни – мятущийся, ищущий, беспокойный. Обоих убили. И оба были достойными людьми.
Объединяет их только особенная церковь в подмосковном городе. Церковь, построенная в память о тех, кого царь убил просто так. Острастки ради. Чтобы знали, как сказал много позже Андрей Платонов, где живут и что за это бывает.
Кстати, об исторических рифмах. Здесь, где теперь Бутовский полигон, было когда-то село Дрожжино, а владел им боярин Дрожжин. Боярина в его собственном доме убили царские опричники. Место, в общем, с традициями.
И еще о рифмах. Здесь вот в 1938-м убили нескольких знаменитых русских авиаторов. Про них тоже как-нибудь расскажу.
Да, и о церкви, совсем напоследок. Ее вообще-то хотели снести, целая комиссия подготовила справку о том, что храм XVI века не представляет никакой ценности. Но против этого восстал один человек – замечательный реставратор Петр Барановский – человек, который спас много древнерусской красоты, создатель музея в Коломенском и позже – музея древнерусской живописи имени Андрея Рублева. Обычная судьба, кстати, тоже сидел по выдуманному делу, но выжил. И храм его стараниями выжил. Его даже реставрировали. Правда, в советское время там был какой-то склад, внутри ничего из убранства не сохранилось, но сам храм стоит. И сейчас там священник – незнаменитый, простой совсем батюшка, который, однако, находит в себе силы помнить, что любовь важнее ненависти.
Место, что ли, такое.
