Павел Мамонтов родом из крестьян села Дединово Зарайского уезда Рязанской губернии. Родители его жили в достатке, имели большой дом с надворными постройками, две коровы, лошадь, фруктовый сад. Он окончил церковноприходскую школу и в возрасте тринадцати лет, в 1893 году переехал в Москву и поступил работать в магазин.
Но почувствовал призвание к иноческой жизни и ушел в Спасо-Преображенский Гуслицкий монастырь, где прожил в нем всего лишь один год. Ему предстояло быть мобилизованным на действительную военную службу, и поэтому, оставив монастырь, он в ожидании призыва поступил работать муфленщиком на фарфоровый завод в Дулеве. В 1902 году был призван на военную службу, но прослужил только один месяц как ополченец и вернулся на завод. Проработав на заводе полгода, Павел Мамонтов уже окончательно определился и решил вступить на монашеский путь. 13 октября 1908 года он был определен в число братии монастыря, 29 июня 1912 года пострижен в мантию с именем Петр, а 18 апреля 1914 года рукоположен во иеродиакона.
В Гуслицком монастыре иеродиакон Петр пребывал до его закрытия в 1929 году. В 1919-1921 годах он был мобилизован в тыловое ополчение и служил в московском ветеринарном гарнизонном лазарете.
В 1930 году был направлен служить в церковь великомученика Никиты в селе Бывалино Павлово-Посадского района Московской области.
15 августа 1933 года был рукоположен во иеромонаха к тому же Никитскому храму.
Отец Петр был из монахов-простецов. С юности он пожелал служить Единому Богу и знать только «единое на потребу», житие иметь равноангельское. Не изведав книжной премудрости, не был он учителен, не имел особых административных талантов, но был благонадежный монах, верный раб Божий.
В Бывалино отец Петр жил на квартире и своего хозяйства не мог иметь. Но от него требовали уплаты то одного, то другого налога, обрекая его на крайнюю нищету и вынуждая оставить священнослужение. Но он, испытывая всевозможные стеснения, только укреплялся в уповании на Бога и к этому же звал свою паству. В том, что повсеместно разоряют храмы, снимают колокола, закрывают приходы, арестовывают и ссылают священнослужителей, он видел признаки приближения последних времен, времени пришествия Антихриста. Отец Петр верил в то, что никакие гонения не могут отлучить православных от любви Божией и что, если даже и закроют храмы, христиане в домах своих будут молиться Богу.
27 сентября 1937 года, в праздник Воздвижения Честного и Животворящего Креста Господня, отец Петр обратился к прихожанам Никитской церкви с просьбой пожертвовать, кто сколько может, на содержание священноначалия. Прихожане откликнулись на призыв пастыря, и был произведен денежный сбор, что при аресте было вменено отцу Петру в вину.
В начале ноября 1937 года были допрошены лжесвидетели, и на основе их «показаний» отец Петр был обвинен в том, что «систематически ведет антисоветскую агитацию, направленную на подрыв мероприятий, проводимых партией и правительством».
18 ноября отец Петр был арестован вместе с игуменом Иоасафом (Крымзиным), бывшим насельником Гуслицкого монастыря, служившим вторым священником в Никитском приходе.
22 ноября он был допрошен сержантами госбезопасности Литовым и Рамочкиным.
— Подвергались ли Вы репрессиям советской властью?
— Нет, за исключением лишения избирательных прав как бывший монах, впоследствии как священник.
— Следствие располагает материалами, что вы систематически занимались антисоветской агитацией, направленной против мероприятий, проводимых партией и правительством. Признаете себя в этом виновным?
— Нет, никогда никакой антисоветской агитацией не занимался и виновным себя не признаю.
— Следствию известно, что Вы неодобрительно отзывались в области налоговой политики и контрреволюционно клеветали на проводимые мероприятия советской властью. Признаете себя в этом виновным?
— Нет я никогда ничего не говорил и виновным себя не признаю.
— Следствию известно, что вы высказывали антисоветское недовольство по адресу советской власти в области гонения не религию... опошляли руководство советской власти. Признаете себя в этом виновным?
— Нет, я этого не говорил и всю виновность свою отрицаю.
— Вы следствию даете ложные показания, следствие требует от Вас правдивых показаний по существу дела.
— Ни в чем в этом я не признаю себя виновным и показываю следствию сущую правду. «...»
— Дайте подробные показания (о том), чем Вы занимались с начала Вашей самостоятельной жизни по день Вашего ареста.
— Моя трудовая жизнь началась с тринадцатилетнего возраста; в 1893 году я поступил работать мальчиком в магазин в городе Москве и там проработал до (...) года. В этом же году я ушел в Гуслицкий монастырь, где пробыл один год; так как мне предстоял призыв, я ушел из монастыря работать на завод в Дулево Московской области, где и работал до призыва в качестве муфленщика. В 1902 году был призван на действительную военную службу, но прослужил только один месяц как ополченец. После этого, проработав на заводе с полгода, ушел обратно в монастырь, в котором с 1902 года по 1930 год оставался на службе, в течение этого времени из монастыря никуда не уходил. В 1930 году наш монастырь распался, я поступил на службу в Павлово-Посадский район, в церковь Никиты мученика, в качестве диакона и в этом сане прослужил до 1933 года. Но, когда священник Троицкий из этой церкви ушел, я заступил в сан священника... и служил по день моего ареста.
— Подвергались ли Вы репрессии органами НКВД; если да, то поясните за что?
— Нет, я репрессии органом НКВД никогда не подвергался.
— А кто у Вас есть из родственников репрессированных органами НКВД.
— Из числа моих родственников репрессированных органами НКВД нет, и притом же я с родственниками никакой связи не имею с 1923 год и в настоящее время не знаю, где они находятся.
— Следствие располагает материалом о том, что Вы систематически ведете контрреволюционную агитацию среди верующих и колхозников, прикрываясь религией; по этому вопросу требуем от Вас подробных и откровенных показаний
— Нет, я никакой контрреволюционной агитацией не занимался и по этому вопросу показать ничего не могу.
— Скажите, а что Вы говорили 27 сентября 1937 года среди верующих в церкви во время службы религиозного праздника так называемого Воздвиженья?
— Нет, я во время службы в церкви среди верующих никогда ничего не говорил.
— Скажите, Мамонтов, а что Вы говорили членам церковного совета по отношению Священного Писания?
— По отношению Священного Писания я никогда ни с кем не говорил.
— А что Вы говорили по отношению Вашей тяжелой жизни?
— Нет, я никогда о своей жизни ни с кем не говорил.
— Следствию известно о том, что Вы систематически ведете контрреволюционную агитацию, высказываете свои недовольства по отношению к существующему строю и распространяете провокационные слухи, что советская власть делает гонение на религию. Признаете Вы это?
— Нет, я это не признаю, никогда и нигде ничего такого я не высказывал.
— Вам поставлен ряд вопросов о Вашей контрреволюционной деятельности, но Вы все еще продолжаете отрицать еще раз требует от Вас откровенных и правдивых показаний.
— Нет, я никакой контрреволюционной деятельностью не занимался и остаюсь при ранее данных мною показаний, более показать ничего не могу...
В тот же день, 22 ноября, начальник Павлово-Посадского района отделения УНКВД младший лейтенант госбезопасности Пелькен в обвинительном заключении по следственному делу священника Мамонтова написал, что последний, будучи исключительно настроенным против существующего советского строя, вел систематическую антисоветскую агитацию среди верующих и колхозников против проводимых мероприятий партией и правительством, направленную на подрыв колхозного строительства, распространял провокационные слухи, что советская власть делает гонение на религию и т.д.
25 ноября тройка НКВД по Московской области по ст. 58-10 УК РСФСР приговорила отца Петра к расстрелу за «контрреволюционную агитацию».
Игумен Иоасаф (Крымзин) и иеромонах Петр были расстреляны 2 декабря 1937 года и погребены в безвестной общей могиле на полигоне Бутово.