Феодосий Могилевский родился 9 апреля 1877 года, в день Пасхи, в семье псаломщика. Назвали его в честь св. мученика Феодосия. Приходился троюродным братом священномученику Иоанну Могилевскому.
«Отец у нас был строг, — вспоминал владыка, — он был очень требовательным к порядку и исполнению заданных нам работ». Он был большим знатоком церковного пения. Особенно радел он о пении общенародном и эту любовь прививал своим детям. О матери владыка Николай вспоминал: «Мама наша была сама любовь. Она никогда не кричала на нас, а если мы провинимся, что, конечно, бывало, то она посмотрит так жалобно, что станет ужасно стыдно». Большое значение в воспитании Феодосия имела его бабушка Пелагия. «Долгими зимними вечерами, — вспоминал владыка, — забирала нас бабушка на печь и начинались нескончаемые рассказы о святых угодниках Божиих». Часто вспоминал владыка и своего дедушку, который тоже был священником.
Окончил Екатеринославское духовное училище и Екатеринославскую духовную семинарию. По окончании семинарии был учителем второклассной церковной школы. В 1903 году поступил послушником в Нило-Столобенскую пустынь Тверской епархии и в 1904 году был пострижен в монашество, наречен Николаем. 27 мая 1905 года был рукоположен в сан иеродиакона, а 9 октября того же года была совершена его хиротония во иеромонаха. В 1911 году успешно закончил Московскую духовную академию. С 1911 по 1912 год — помощник инспектора Московской духовной академии. С 1912 по 1913 год — инспектор Полтавской духовной семинарии. С 1913 по 1916 год — инспектор Черниговской духовной семинарии. В 1915 году возведен в сан игумена. С 10 октября 1916 по 12 июня 1917 год — архимандрит-настоятель Княже-Владимирского монастыря в Иркутске и заведующий Иркутской учительской миссионерской школы.
12 июня 1917 года — первый выборный ректор Черниговской духовной семинарии.
15 ноября 1919 года был хиротонисан во епископа Стародубского, викария Черниговской епархии. Рукоположение в Чернигове совершили архиепископ Черниговский Пахомий и епископ Новгород-Северский Иоанн. С 1920 года — епископ Сосницкий, викарий той же епархии.
С конца 1922 года несколько месяцев примыкал к обновленцам. Затем узнав о ложности действий последних, удалился от них и тайно скрывался в монастыре на острове «Божье дело», приписанном к Ниловой пустыни.
6 августа 1923 года был назначен епископом Каширским, викарием Тульской епархии. С 19 октября 1923 года управлял Тульской и Одоевской епархией. Положение в епархии в то время было очень тяжелое. Обновленцы захватили подавляющее большинство приходов. Когда обновленцы начали подготовку к собору 1925 года, епископ Николай разделял общее почти у всех православных архиереев мнение, что этот собор, на котором обновленцы заранее завладели для себя всеми преимуществами, может принести православию только вред. Поэтому он сделал предписание настоятелям и церковным советам не входить в переговоры с обновленцами. Тульское епархиальное управление принимало все меры для привлечения православных к участию в съезде и соборе, но епископ Николай и его паства твердо держались намеченной тактики.
8 мая 1925 года был арестован и провел в заключении больше двух лет. По освобождении, 16 сентября 1927 года был назначен на Орловскую кафедру.
Владыка вспоминал: «27 июля 1932 года я был арестован и отправлен в Воронеж, где велось следствие. Об условиях жизни говорить не приходится, потому что в те годы вся наша страна испытывала нужду.
Когда следствие подошло к концу, мы со следователем расставались друг с другом с сожалением. Он доверительно сказал мне:
— Я рад, что хоть какую-то пользу принес Вам своим расследованием, что мне удалось доказать правильность Ваших показаний, а это для Вас немало значит — теперь Вам переквалифицируют статью и дадут не больше пяти лет, вместо ожидаемых десяти.
— За что же мне дадут пять лет? — невольно вырвалось у меня.
— За вашу популярность. Таких, как Вы, на некоторое время надо изолировать, чтобы люди забыли о Вашем существовании. Вы имеете слишком большой авторитет среди народа и Ваша проповедь имеет большое значение для народа. За Вами идут!
Неожиданно было для меня услышать оценку моего служения из уст представителя данного учреждения, но это было именно так. — Господи! Слава Тебе! Слава Тебе, Господи! Я, грешник, как умел, так и служил Тебе! — Только и мог я произнести от радости, наполнившей мое сердце. Теперь уже никакой срок не будет страшить меня».
Вспоминая свои странствия по лагерям, владыка много рассказывал о Сарове, где он пробыл довольно долгое время:
«После закрытия и разорения монастыря в его помещениях был образован исправительно-трудовой лагерь, в который я и попал. Когда я переступил порог этой святой обители, сердце мое исполнилось такой невыразимой радости, что трудно было ее сдержать. Вот и привел меня Господь в Саровскую пустынь — думал я — к преподобному Серафиму, к которому в течении моей жизни неоднократно обращался я с горячей молитвой».
«Я перецеловал в монастыре все решеточки и все окошечки. В те времена была еще цела келья преподобного Серафима. Я все то время, что пребывал в Сарове, так и считал, что нахожусь на послушании у преподобного Серафима, по молитвам которого Господь посылает нам такое утешение, что мы можем служить в заключении Литургию и причащаться Святых Христовых Таин».
В 1941 году владыка Николай был возведен в сан архиепископа.
Весть о начале Великой Отечественной войны застала владыку в преддверии совершения им литургии.
«Я служил проскомидию, — вспоминал владыка, — когда один из моих друзей в тиши алтаря сообщил мне эту ужасную весть. Что я мог сказать пастве, в слезах ожидавшей не моего, а Христова утешения? Я только повторил то, что сказал некогда св. Александр Невский: „Не в силе Бог, а в правде!“
27 июня 1941 года архиепископ Николай был вновь арестован и помещен в тюрьму г. Саратова. Пробыв в Саратове в общей сложности шесть месяцев, он был направлен в Казахстан, в город Актюбинск, а оттуда через три месяца в город Челкар Актюбинской области.
Когда много лет спустя владыке задали вопрос:
Как он отнесся к этому переселению? Не было ли в его сердце ропота или обиды?» — Владыка отвечал: «На все воля Божия. Значит было необходимо перенести мне это тяжелое испытание, которое закончилось большой духовной радостью.»
«А вы подумайте, что будет, если человек всю жизнь станет проводить в неге и довольстве, в окружении близких и родных людей? Жизнь, пресыщенная благами земными, приводит к окаменению сердца, к охлаждению любви к Богу, к ближнему. Человек от излишеств становится жестоким, не понимающим чужого горя, чужой беды.»
Владыка ехал на вольную ссылку, но в арестантском вагоне. На станцию Челкар поезд прибыл ночью. Охранники вытолкали владыку на перрон в нижнем белье и рваном ватнике. В руках у него было только удостоверение, с которым он должен два раза в месяц являться в местное отделение НКВД на отметку. Оставшуюся часть ночи он пересидел на вокзале. Настало утро. Надо было куда-то идти. Но как идти зимой в таком виде? Да и идти было некуда. Владыке пришлось обратиться за помощью к старушкам, и подали ему кто — телогрейку, кто — шапку, кто — залатанные валенки. Одна старушка приютила его в сарае, где у нее находились корова и свинья. Владыке в это время шел уже 65-й год. Голова его была бела, и вид его невольно вызывал сострадание. Владыка пытался устроиться на работу, но никто не брал его, — он выглядел старше своих лет. Он вынужден был собирать милостыню, чтобы не умереть с голоду. Так до глубокой осени 1942 года владыка продолжал влачить свое нищенское существование. Физические силы его были на исходе. От недоедания и холода у него развилось худосочие, тело его было покрыто нарывами, от грязи завелись вши. Силы покидали не по дням, а по часам… И вот пришел момент, когда иссякли последние силы и владыка потерял сознание. Очнулся он в больнице, в чистой комнате, в чистой постели. Было светло и тепло, над владыкой склонились люди. Он закрыл глаза, решив, что все это ему кажется. Один из склонившихся проверил пульс и сказал: — Ну вот, почти нормальный! Очнулся наш дедушка! Поправлялся владыка медленно. А когда поднялся с постели, сразу же стал стараться принести пользу окружающим. Кому воды подаст, кому судно принесет, кому постель поправит, кому скажет доброе слово. В больнице полюбили доброго старичка. Все стали звать его ласково: «Дедушка». Но только один молодой врач знал трагедию этого «дедушки», знал, что выпиши его из больницы, и опять пойдет он просить милостыню и жить рядом с коровой и свиньей.
И вот настал день, когда врачу предложили выписать «дедушку» из больницы. Владыка Николай стал молиться Господу, снова отдавая себя в Его волю: «Куда Ты, Господи, пошлешь меня, туда и пойду!» И вот, когда все собрались проститься с добрым «дедушкой», вошла нянечка и сказала: — Дедушка, за вами приехали! — Кто приехал? — спросили все разом. — Да тот самый татарин, который вам иногда передачи приносил, разве не помните?
Конечно, владыка не мог забыть, как регулярно, через каждые десять дней, ему передавали от какого-то незнакомого ему татарина пару татарских лепешек, несколько яиц и несколько кусочков сахара. И еще знал владыка, что именно этот татарин подобрал его, полуживого, без памяти лежащего на дороге, и отвез в больницу. Ошеломленный, владыка пошел к выходу. Действительно, у больничных дверей стоял татарин с кнутом в руках. — Ну, здоров, бачка! — сказал он архиерею и улыбнулся добродушной улыбкой. Владыка тоже поздоровался с ним. Вышли на улицу, татарин посадил владыку в сани, сел сам и они поехали. Был конец зимы 1943 года. — Почему вы решили принять участие в моей жизни и так милостиво отнеслись ко мне? Ведь вы меня совсем не знаете, — спросил владыка. — Надо помогать друг другу, — ответил татарин, — Бог сказал, что мне надо помогать тебе, надо спасать твою жизнь. — Как сказал вам Бог? — изумленно спросил владыка. — Не знаю как, — ответил татарин, — когда я ехал по своим делам, Бог сказал мне: «Возьми этого старика, его нужно спасти».
Для владыки началась спокойная жизнь. Татарин имел связи и смог устроить так, что через некоторое время в Челкар приехала Вера Фомушкина, его духовная дочь, которая тоже была сослана, но в другую местность. Вера Фомушкина не стала скрывать от окружающих, кто этот «дедушка», которого заботливо выходили челкарцы.
10 октября 1944 года архиеп. Николай направил народному комиссару Внутренних дел СССР «усердную просьбу», в которой просил снять с него звание «вольного ссыльного», разрешить уехать в Россию «и там занять епископскую кафедру по назначению Патриаршего Синода». Постановлением Особого Совещания при Народном Комиссариате Внутренних Дел СССР от 19 мая 1945 года владыка Николай был освобожден досрочно.
5 июля 1945 года постановлением Священного Синода была образована Алма-Атинская епархия, управляющим которой был назначен архиепископ Николай (Могилевский).
Владыка прибыл в Алма-Ату 26 октября 1945 года. Он начал свое служение в маленькой, отдаленной от центра города Казанской церкви, которая была открыта за несколько месяцев до его приезда.
Необыкновенная ревность была у владыки к богослужениям, которые он совершал с максимальным для приходского храма приближением к монастырскому уставу. Служил он всегда благоговейно, никогда не спешил. А когда, бывало, владыка служит, а хор заторопит службу, он сейчас же выглянет из алтаря и спросит: — Кто тут на поезд спешит? Всем станет стыдно и хор сразу замедляет темп. Как-то раз приехал владыка в собор в половине седьмого вечера, а вечерня, которая началась в шесть часов, уже почти отошла. И владыка сказал: — Давайте-ка начнем сначала, к божественной службе так небрежно относиться нельзя. И вечерня началась сначала. Владыка встал на клирос и пел«.
В то время владыке шел уже 70-й год. Владыка не только требовал строгого исполнения устава, но всегда разъяснял смысл богослужений, почему нужно петь или читать именно то, а не иное. С 1951 года одновременно управлял и Семипалатинской епархией. В феврале 1955 года возведен в сан митрополита по случаю 35-летия пребывания его во епископстве.
Скончался 25 октября 1955 года. Накануне, 24 октября, владыка еще немного говорил. Он сказал каждому что-либо особенно ласковое, как бы прощаясь. Около 5 часов вечера сделался у него сердечный приступ с острой болью, после которого он уже не говорил и лежал с закрытыми глазами.
28 октября 1955 года епископ Ташкентский и Среднеазиатский Ермоген (Голубев) с сонмом духовенства отпел митрополита Николая в кафедральном соборе г. Алма-Аты. Всю дорогу от храма до кладбища (а это около 7 км) гроб с дорогими останками несли на руках. За гробом, по подсчетам милиции, следовало до 40 тысяч человек. Кладбище было переполнено народом так, что шествовавшее за гробом духовенство с трудом достигло могилы. У могилы отслужили литию, и преосвященный Ермоген предал земле тело почившего святителя.