«Полит.ру» продолжает публикацию выступлений на круглом столе, посвященном обсуждению введения налога на роскошь, проходившем при поддержке РСПП. В дискуссии участвует академический директор Центра социологического и политологического образования Российской академии наук, эксперт рабочей группы при председателе Государственной Думы РФ, эксперт и модератор Московской школы политических исследований Александр Согомонов.
Поскольку у нас формулировка «зачем нужен налог на роскошь?» - мы крутимся вокруг словосочетания налог на роскошь, а не выходим на другие проблематики. У нас уникальная в этом смысле ситуация, ни на что не похожая. Потому что ни в одной стране не было такого стыдливого решения изменений или решения тех ошибок. Поскольку сегодняшняя политическая элита не хочет менять налоговое законодательство (по разным соображениям: налоги будут труднее администрироваться и труднее собираться), поэтому некоторое решение этой ситуации можно осуществить неким имиджевым способом – это не политический, это имиджевый ход. Из уст почти что первого лица, было сказано конкретно про роскошь. Не было сказано про сверхпотребление и вообще потребление, не было сказано о том, что это на богатство, не на доходы. Речь идет именно про роскошь.
Практически невозможно определить и понятие роскошь, потому что роскошь является конвенцией, определяемой сверху, чаще всего сословно, откуда, собственно, идут ноги всех казусов исторических, и оттуда идут эти запретительные законы. Они изначально были запретительными. Нельзя было делать что-то. То есть нельзя было проявлять роскошь, если она не соответствовала твоему статусному характеру. Потом в XVIII в. они стали потихонечку превращаться в способ для того, чтобы все платили налоги, в том числе и те, которые были освобождены, а именно аристократия. И мы не должны ссылаться на сегодняшние европейские традиции, для нашего общества все европейские опыты полусмешные и полуказусные. Норвегия вот уже сто лет платит налог на шоколад, считая его предметом роскоши в начале XXI века. Франция переживает, что ввела такой вид, хотя не называет его роскошью, недвижимости… Косметика тоже исторически считается предметом роскоши.
Понятно, что это было сделано в предвыборном угаре. Понятно, что это было сделано в такой форме, что вот идет сильное давление со стороны разных политических сил, в том числе и оппозиционных политических сил. Сейчас между ними идет спор о приоритетах - впервые я это предложил. Но сегодняшнее обсуждение ведется везде. Вот включаешь телевизор - обсуждают роскошь. Переключаешь на радио – обсуждают роскошь. Приезжаешь в регионы – обсуждают налог на роскошь. Как будто другой темы нет. Поэтому мы должны понять, что мы хотим обсуждать в данном случае.
Я пока не встречал - ни в одной аудитории, ни, вообще, в одном нормальном обсуждении - ни одного аргумента, нужно ли это делать какими-то экстренными или дополнительными средствами кроме тех, которые уже существуют. У нас есть возможности через Налоговый кодекс решать вопросы, связанные со сверхдоходами, у нас есть возможность в Налоговом кодексе, скажем, отказаться от плоской шкалы. У нас есть возможность ввести акцизы на те или иные товары, которые действительно, может быть, не подлежат обсуждению, как то – яхты или самолеты, вертолеты – их не нужно обсуждать, в отличие от Вольво, как верно сказал Евгений Гонтмахер, хотя и это не нужно. Но вопрос будет стоять принципиальный – имеют ли правовой смысл любые подобного рода обсуждения или шаги. Пока правового смысла они не имеют, поскольку в условиях, принятых российской Конституцией, никаких ограничений, на потребление наложенных, нет и быть не может - ни на собственность, ни на потребление. Значит, все, что мы принимаем, – это политическое, не правовое решение, которое носит вот такой характер. Если мы хотим заткнуть дыры в бюджете - что нам обсуждать? Давайте не будем. Я тут не вижу предмета для обсуждения. Да, ввели где-то, что-то там заткнули, что-то получили. Если мы обсуждаем это как большую общественную реформу, то мы должны понимать две вещи: первое - мы это можем сделать по-другому, не вводя этих популистских понятий, и, во-вторых, это не правовая рамка для обсуждений.
Прежде всего, измененный налоговый климат в стране. Он должен быть каким-то образом видоизменен. Что, в общем, по-моему, не составляет большой проблемы; другое дело, что администрирование его будет гораздо проще, чем любое администрирование налога на роскошь, который ты замучаешься каким-то образом решать. Наверно, все-таки, гиперпотребление или сверхпотребление, слово, которое вы употребили во введении, более адекватно было бы, чем роскошь, и отталкиваться надо, скорее всего, от этого. Но, по крайней мере, в большинстве европейских стран, к опыту которых мы можем апеллировать, в большинстве, в формулировках слово “роскошь” практически не встречается. Сумптуарный (лат. leges sumptuariae) – это то латинское понятие, которое используется для общей категории права, запретительного свойства для не характерного твоему статусу потребительского или же демонстративного поведения, – это другое дело. Но это запретительный закон. Ты не имеешь права на поминках или свадьбе собирать больше, чем десять тысяч человек. Это сумптуарный закон. Ты должен четко об этом отчитаться. Это совсем другая история, это запретительные вещи. Они происходят из другого представления о верховенстве права. Так не было верховенства права. А если мы обсуждаем рамку верховенства права, то, конечно, можно говорить только о сверхпотреблении - и не более. А мы будем скатываться на обсуждение о сверхдоходах и так далее и тому подобное.
Весь зарубежный опыт показывает одну интересную штуку.
С этим идут постоянные эксперименты. Назначают - отменяют. Буш назначал два раза во время своего президентства - и два раза отказывался. Я взял не себя труд одну вещь сделать – найти что-то между ними общее. И нашел. Почти везде, на 90% кейсов, которые я знаю, это всегда местный налог. Совсем другой акцент.
Еще раз. Что мы хотим получить от налога на роскошь? Если мы хотим получить демотивацию или ремотивацию людей, чтобы они перестали вести демонстративное потребление, стали вести себя по-другому, вкладывали бы деньги рационально во что-то другое, это одна линия. Если, а я думаю, что второе было бы более правильно, мы его воспринимаем как мобилизационный налог, для того, чтобы получить с него деньги и что-то с ним делать, тогда опыт тех стран, которые его переводят в пользование исключительно местных сообществ, очень удачный.
Федеральный центр не должен вмешиваться и решать эти вопросы, особенно в силу того, что мы, несмотря на унитарный строй, – страна очень больших различий. Не буду называть город, в котором проводили моделирование всех этих вещей - в рамках городского местного самоуправления и, в первую очередь, городской думы. Они предложили такую вещь. Они готовы вводить местный налог на сверхпотребление с очень высокими ставками, например, на автомобили со ставкой 4,5 миллиона за автомобиль. В месте, где мы это обсуждали, это 2-3 автомобиля всего. То есть это на самом деле ничего не дает. Но в тот момент, когда возникает муниципальная задача, например, надо построить мост – на два года обваливается этот налог до двух миллионов, резко увеличиваются доходы. При этом люди, которые знают, что с них берут большой налог, знают, куда он идет. Через 2 года он возвращается к 4.5. То есть как мобилизационный, как коммунитарный – это налог на пользу общины, налог на примирение того, что богатые живут в обществе, где все равны. Если мы решаем конкретную, частную задачу, а, тем более, не мы решаем, а муниципалитет решает, то на местном уровне для локального сообщества это звучит совершенно по-другому. Не как грабительство, которое идет от государства-рэкетира, вводящего вторичное, третичное налогообложение, в том числе и с наследством, потому что, мне кажется, не совсем правильно, потому что за все это уже было заплачено, налоги были заплачены, а отдать местным сообществам для того, чтобы гибко они могли определять. И это совершенно по-другому звучит. Здесь мы можем нафантазировать очень много вполне реальных коммунитарных механизмов, с помощью такого налога на роскошь. Во имя общественных целей. Тогда вся эта конструкция будет звучать немножечко по-другому. Нужно – сделали, потом отступили. Это толчок к развитию самоуправления, толчок к демократическим процессам, примирение на низовом уровне.
Мы говорим: давайте будем облагать демонстративное потребление, но этим будем стимулировать людей не потреблять, а заниматься инвестированием. Мы же не говорим здесь о том, что хотим запретить предпринимательскую деятельность в стране. Почему мы должны считать 20 квартир, про которые вы сказали, не формой предпринимательской инвестиции? Или покупку антиквариата формой предпринимательского инвестирования? Почему вы должны командовать моим предпринимательским поведением? Потому что надо вкладывать в реальный сектор, а не в антиквариат, который растет быстрее, особенно в наше время, когда каждые полгода происходит финансовый кризис, все летит, падает и т.д.? Я ищу более спокойные гавани предпринимательского вложения. В этом основная проблема.
На самом деле, речь не идет про сверхбогатых людей, потому что опасность налога на роскошь состоит в том, что под его гребенку попадут те слои, против которых наибольшую защиту необходимо употребить, а именно - средний класс. Который не инвестирует в антиквариат, который пытается изменить качество своей жизни, и которому за 10-15 лет удалось изменить качество своей жизни, и он оказывается под ударом новых измененных законов. Ему дали чуть-чуть подрасти, а теперь его будут потихонечку подрезать. А так, конечно, это типичная конфискация.
Почему все с такой легкостью подхватили эту дискуссию? В налоге на роскошь существует большая заинтересованность сословия чиновников и сословия предпринимателей. Это наши предприниматели, которые получают высокую ренту от связей с властями и т.д. Они заинтересованы в этом налоге. Он маленький, всего 1-2%, и
Это невероятная легализация неравенства одних экономических субъектов со всеми остальными экономическими субъектами, находящимися в стране. Вот в чем природа этого закона. Это будет налог не на пудру и парики, а на серьезные вещи, например, на Кандинского. Вот купил Кандинского, заплатил два процента с этой покупки – и у тебя все легализовано.
Этот закон политический. Поэтому экспертного суждения о том, какую пользу он принесет или нет, не может быть по определению. Здесь нет экспертной позиции, как нет позиции культуролога. Это проблема местного сообщества. Оно экспериментирует с моделью своего развития, оно хочет что-то делать – оно делает. Не получается – оно отменяет. Это форма развития экспериментирования в рамках малых сообществ. Вся история человечества – это насильственное изменение культуры. Ненасильственного изменения культуры нет. Чтобы стать благовоспитанными протестантами, надо пройти через День Святого Варфоломея.
