Лауреат Нобелевской премии по экономике этого года – Эдмунд Фелпс в России известен гораздо меньше, чем его постоянный соавтор и коллега Милтон Фридман. Хотя оба этих ученых занимались приблизительно одним и тем же кругом вопросов, Фридман известен гораздо больше, чем Фелпс, во-первых, благодаря своей пропагандистской деятельности, а во-вторых, из-за того, что его рекомендации в той или иной степени использовались экономическими властями многих стран мира. Про Фелпса такого сказать нельзя, хотя, повторяю, работал он почти над теми же проблемами.
Чтобы объяснить основное содержание работ Фелпса, за которые он и получил премию, нам необходимо ввести два понятия, которые уже давно активно используются экономической наукой и денежными властями развитых стран, но до сих пор остаются пустой абстракцией в России. Первое понятие – это «естественная норма сбережений», а второе – «естественная норма безработицы». Чтобы понять термин «естественная норма сбережений», лучше всего начать с процента, так как этот экономический показатель знаком всем или почти всем гражданам, находящимся в экономически активном возрасте. Но хотя всем понятно, что такое процент, далеко не всем известно, как и почему меняется его ставка или норма, почему она составляет то 1%, то 7%, а иногда может доходить и до 25%, и даже до 100% годовых. Экономическая наука тоже долго ломала голову над этим феноменом, пока не пришла к интересному выводу: ставка процента зависит от того, какую часть своих сбережений граждане предпочитают держать в наличной форме. То есть в виде монет, банкнот и банковских счетов до востребования, а не в виде банковских депозитов или акций и облигаций. Структуру этого предпочтения схематично можно представить следующим образом: например, у того или иного человека часть дохода, как и положено, идет на оплату текущего потребления, другая часть идет на создание так называемых организованных сбережений (то есть приобретение ценных бумаг и создание депозитов), ну, а третья часть дохода никуда не тратится и лежит дома в шкатулке или под половицей, используясь только в самых крайних случаях. Вот эта третья часть дохода и вызывает к жизни феномен процентной ставки, так как если наличные сбережения граждан близки к нулю, то и процентная ставка минимальна, а если, наоборот, наличные сбережения вырастают, то и процентная ставка тоже растет, потому что на денежном рынке предложение «денег» уменьшается – они уходят в резервы домашних хозяйств.
Таким образом, ставка процента зависит от размера наличных сбережений, а сами эти сбережения зависят от ряда предпочтений граждан, и эти предпочтения заставляют их держать наличными более или менее стабильную часть своих доходов. Стабильно сберегаемая в наличной форме часть доходов – это и есть «естественная норма сбережения».
Хотя безработица и стала массовым явлением на территории России за последние 15 лет, она еще не столь хорошо изучена, как в капиталистических экономиках Запада, где она является фоновой характеристикой почти 180 лет. Поэтому для описания ее структуры лучше всего использовать наработки европейских и американских исследователей и, в частности, такую характеристику, как фрикционная безработица. Этот вид безработицы является наиболее «естественным», так как существует по вполне понятным причинам: какая-то часть экономически активного населения практически всегда находится без работы – старое место она потеряла, а новое место еще не нашла. И пока рабочая сила находится в поиске новой работы, она является безработной. Поскольку эмпирические исследования занятости и безработицы, проводившиеся в течение многих лет, показали, что количество людей, ищущих работу, в принципе всегда одно и то же, то это количество по отношению к общему числу занятых стали называть «естественной нормой безработицы». В нормальные времена, то есть когда никаких кризисов и депрессий нет, количество этих временно незанятых людей приблизительно равно 4% от общего количества занятых.
Долгое время считалось, что между процентом и безработицей вообще никакой связи не существует – насколько вообще возможно отсутствие связей между экономическими явлениями. Однако по мере роста эмпирических знаний и теоретических наработок связи между этими двумя явлениями хозяйственной жизни выявлялись все подробнее и подробнее, пока не были установлены окончательно и не стали использоваться в качестве базы для построения эконометрических моделей, то есть для анализа и прогнозирования экономического развития.
Причем несмотря на то что взаимные колебания процентных ставок и денежных резервов домашних хозяйств были изучены достаточно хорошо, увязать их с безработицей оказалось не так просто. Однако исследователям стало понятно, что рост денежных резервов все-таки влияет на величину безработицы. Влияние это выглядит следующим образом. Предположим, что домашние хозяйства стали создавать сбережения в наличной форме, хотя раньше они этого не делали и весь свой доход полностью тратили. Создание денежных резервов, с одной стороны, означает рост запасов наличных денег, а с другой – рост запасов непроданных товаров. Это понятно, так как если доход не тратится полностью, то часть произведенных товаров не продается и застывает в виде нереализованных запасов в торговой сети. Ну, а дальше процесс идет по нарастающей. Если где-то образовался запас нераспроданных товаров, то через определенный промежуток времени производители этих товаров начинают сокращать их производство. А потом, после сокращения производства, увольнять своих работников. Уволенные работники, лишившись средств к существованию, сокращают свои покупки до минимума, что приводит к еще большему нарастанию нераспроданных товарных запасов и последующему сокращению производства. А сократившееся производство не требует рабочей силы, и ее опять же сокращают. Таким образом разворачивается спиралеобразный механизм кризиса, который сотрясает капиталистическую экономику каждые 8-10 лет. При этом на экономику дополнительное угнетающе воздействие оказывает рост процента – чтобы взять кредит на финансирование тех же запасов, предпринимателям приходится выплачивать более высокую процентную ставку, а это только усугубляет их положение.
Тем не менее этот процесс разворачивания кризиса сбыта не является необратимым. Если наличные резервы находятся в районе своей «естественной» нормы, то и безработица не будет нарастать лавинообразно, а тоже будет колебаться вокруг своего «естественного» уровня. И тогда никакого сваливания в кризис не произойдет. Но если «естественные» пределы будут нарушены (а сделать это очень легко), то экономику ждут тяжелые времена. Поэтому для экономической науки критически важным стало определение того порога, за которым данное равновесие может быть нарушено.
Чтобы иметь возможность анализировать последствия роста денежных резервов на безработицу, и наоборот, в 1950-х годах была построена и потом широко применялась эконометрическая модель, носящая называние «кривой Филипса». По внешнему виду эта кривая является параболой, одна ветвь которой, идущая вдоль оси абсцисс, отображает количество безработных, а другая ветвь, идущая вдоль оси ординат, – индекс цен, или инфляцию. Согласно этой модели, если хозяйственные агенты сокращали свои денежные резервы, то есть увеличивали платежеспособный спрос, то это приводило к росту цен, потом к росту выпуска продукции, а уже потом и к снижению безработицы. Если же хозяйственные агенты увеличивали денежные резервы, то это приводило к сокращению спроса, падению цен, сокращению выпуска продукции, и уже потом – к безработице. Построение модели на реальных статистических данных позволяло, в принципе, определить, в каком состоянии – равновесном или неравновесном – находится в данный момент времени экономика той или иной страны и как сильно она удалилась от равновесного состояния.
Более того, кроме измерительной задачи использование кривой Филипса позволяло властям проводить более или менее осмысленную экономическую политику. То есть у органов хозяйственного регулирования появился инструмент, с помощью которого они могли не только оценивать экономическую ситуацию, но и следить за эффективностью своих мероприятий в области экономического регулирования.
Мероприятия эти были хорошо известны. Если частный спрос падал и денежные резервы граждан увеличивались, то тогда вместо них на рынок выходил государственный спрос и быстро расчищал его от накопленных товарных запасов. Если частный спрос начинал увеличиваться и денежные резервы домохозяйств снижались, то государственный спрос сужался, высвобождая рынок для частных покупателей. В результате все были довольны, и, как тогда казалось, желаемое равновесие устанавливалось раз и навсегда.
Но далеко не все было так просто. Как впоследствии выяснилось, государство оказалось очень назойливым покупателем, который никак не хотел уходить с рынков, даже тогда, когда частный спрос не нуждался ни в каком замещении и самостоятельно генерировал товарное предложение. Это постоянное присутствие государства в качестве покупателя, наряду с очевидными преимуществами для частных фирм в виде гарантии постоянного сбыта своей продукции, а для рабочей силы – в виде постоянной занятости, в то же время вызывало сильные искажения во всей экономике, так как одновременное совпадение частного и государственного спроса вызывало к жизни инфляцию. Которая сначала была небольшой и прерывистой, а потом стала большой и непрерывной.
Постоянный рост цен, как следует из кривой Филипса, должен приводить к снижению безработицы. Правда, каждый процент ее сокращения дается со все большими затратами, то есть выливается в более высокий рост цен. Именно это и происходило в мировой капиталистической экономике в 1970-х годах, когда внезапно выяснилось, что государственный спрос – это не так хорошо, как казалось тридцать лет тому назад. Государственный спрос рос, вслед за ним росла инфляция, а вот безработица, хотя и была ниже естественной нормы, никак не хотела доходить до нуля. Причина этого феномена была очень простой. Столкнувшись с ростом цен на товары и услуги, с одной стороны, а также с высоким спросом на рабочую силу – с другой, работники стали требовать роста ставок заработной платы, что могло удовлетворяться предпринимателями за счет уменьшения желания нанимать дополнительные кадры. Таким образом, несмотря на рост спроса, сокращения безработицы не происходило.
Анализ этой ситуации и возможных вариантов ее дальнейшего развития лег в основу трудов Эдмунда Фелпса. Будущий нобелевский лауреат переформулировал модель и кривую Филипса таким образом, что в ней, кроме текущей инфляции, стали использоваться так называемые «инфляционные ожидания». Если инфляционные ожидания совпадают с текущей инфляцией, то уровень занятости не меняется. Если инфляционные ожидания возрастают, то есть предприниматели ожидают роста ставок заработных плат, то тогда уровень занятости снижается. Ну, и если инфляционные ожидания снижаются, то есть предприниматели рассчитывают на то, что в будущем ставки заработных плат снизятся, то тогда уровень занятости повышается, а безработица, соответственно, сокращается. Но при этом, естественно, существуют четко определенные границы, за которыми это взаимодействие превращается в противодействие. Если денежный спрос превысит определенный уровень, то есть денежные резервы станут меньше «естественной нормы сбережений», или государство решит простимулировать спрос, чтобы уменьшить безработицу, выше меры, результатом этого будет только инфляция – как товарных цен, так и денежных доходов занятых. И весь эффект от роста денежного спроса сведется к нулю.
В нашей стране, конечно, тоже есть безработица, которая наверняка выше своей естественной нормы (хотя эту норму для России никто не считал), есть у нас и инфляция, причем очень высокая, а также, что кажется противоречащим двум предыдущим условиям, есть большие денежные запасы на руках у граждан. Но одновременное наличие этих трех компонентов в российской экономике наводит на мысль, что использовать рецепты нобелевского лауреата 2006 года, а также его предшественников у нас вряд ли получится. Судя по тому, что инфляция никак не приводит к сокращению безработицы, можно сказать, что одними фрикциями ее причины не ограничиваются и что здесь действуют какие-то другие, более мощные силы, чем просто поиск работы некоторой частью людей. Правда, можно сказать, что и заработная плата у нас тоже растет, а это стимулирует инфляционные ожидания работодателей, поэтому экономический рост топчется на одном месте, а безработица не рассасывается. Но, с другой стороны, ставки заработных плат растут медленнее инфляции (а для тех работников, которые получают зарплату в валюте, ее сумма снижается – во всяком случае, в реальном исчислении), поэтому объяснить застой одними инфляционными ожиданиями не получается.
Не поможет нам также и использование накопленных денежных резервов. Если бы они формировались в рублях, то тогда на какой-то эффект от их расходования еще можно было бы рассчитывать. Но население всегда предпочитало доллар, поэтому если оно и будет тратить свои наличные сбережения, то это вызовет рост импорта, а не рост внутреннего производства и сокращения безработицы. То есть и здесь наша ситуация несколько отличается от общепринятого порядка вещей. Вероятно, российские реалии еще ждут своих исследователей, и вряд ли ими будут лауреаты нобелевских премий по экономике 2007-2010 годов.
