Как и подавляющему большинствухозяйственных руководителей в постсоветской России и СНГ, многолетнему мэрустолицы в самом начале своего управленческого пути пришлось решать однуглобальную проблему – как от жизни в экономике с централизованнымраспределением ресурсов перейти к жизни в экономике с рыночным, то естьэквивалентным распределением ресурсов. В экономике с централизованнымраспределением у хозяйственных руководителей не болела голова, откуда их взять,– они получали их от вышестоящих организаций, и максимум трудностей, которыепри этом возникали, был связан или с тем, что положенные ресурсы выделялись неполностью, или с тем, что получатель ресурса стоял в конце распределительнойцепочки, и ему всегда доставались одни крохи. Соответственно, после ликвидациисистемы централизованного распределения, когда ресурсы можно было получитьтолько в процессе эквивалентного обмена, основным стал вопрос: что я могупредложить моим контрагентам за те ресурсы, которые мне необходимы? Особенноактуальным этот вопрос был для крупных городов, которые сами по себе никакимпроизводством не занимаются, а занимаются только предоставлением услуг длядействующих в их черте хозяйственных агентов. То есть, собственно говоря, импредлагать для обмена было особо нечего, хотя потребность в получении внешнихресурсов у них всегда была гигантская.
Чтобы проблема получения ресурсовбыла понятней, мы приведем несколько наиболее значимых позиций, от которыхзависит жизнь крупного города. Первая – это продовольственное снабжение. Вторая– топливо, в основном для автобусных парков и машин коммунального хозяйства.Третья – это ресурсы, которые требуются для поддержания «на ходу» городскогохозяйства. И если мэр города обеспечит снабжение по этим трем позициям, томожно считать, что он свою задачу выполнил.
То, что мэр Москвы в этом смысле сосвоей задачей справился, сомнению не подлежит. Интересно другое – за счет чего,за счет каких источников он смог решить эту задачу, причем гораздо болееуспешно, чем мэры других городов?
Как представляется, источник, спомощью которого мэрия Москвы смогла наладить практически бесперебойноеснабжение города по основным товарным позициям, достаточно очевиден – это городскоежилье. Хорошо известно, что практически каждый россиянин (и не толькороссиянин, но и житель СНГ) мечтает заполучить квартиру в Москве. А если такойспрос существует, и он очень значительный, то не отреагировать на негогородские власти просто не могли. И они отреагировали. Московское жилье сталоиспользоваться как ресурс, который можно очень выгодно обменять на другиересурсы, жизненно необходимые для непрерывного функционирования города. Позже,когда экономическая ситуация и в России, и в Москве изменилась к лучшему,вместо готовых квартир в качестве актива для обмена стали использоватьсяучастки городской земли, выделяемые под застройку жилыми и офиснымипомещениями.
Важнейшим дополнением к свободнойпродаже жилья стала маркетизация института прописки. В экономике сцентрализованным распределением ресурсов прописка была одним из важнейшихуправленческих инструментов – с ее помощью регулировалось движение рабочейсилы. Но в новой ситуации, когда движение рабочей силы должно было стать такимже свободным, как движение товаров и капитала, институт прописки должен былбыть ликвидирован.
Однако его ликвидации, какизвестно, фактически не произошло (мы сейчас не касаемся полицейских причин, аберем только экономические). Так, в Москве прописка (регистрация) сохраниласьпотому, что желающих жить и работать в столице было хоть отбавляй.
Но продавать жилье иногороднимжителям и одновременно сохранять прописку было просто невозможно. А безпрописки (регистрации) ее приобретение теряло всякий смысл. Поэтому московскиевласти нашли элегантный выход из сложившейся ситуации – они стали пропискупродавать. Таким образом, решались две задачи: иногородний владелец купленногов Москве жилья мог в ней поселиться и дальше жить в городе спокойно, неопасаясь обвинений в нарушении паспортного режима; а город был по-прежнемузащищен (худо-бедно) от массового переезда в него всех желающих.
Таким образом, секрет успеховг-на Лужкова состоит в том, что он смог увидеть в городском хозяйстве Москвыресурс, пригодный для эквивалентного обмена на другие ресурсы, и смог этимресурсом грамотно распорядится. Однако подобного рода сделки, вроде обменаквартир на гарантии регулярных поставок продовольствия или топлива, являютсясамым что ни на есть бартером. Но какой, спрашивается, бартер, может быть врыночной экономике, в экономике с товарно-денежными отношениями? Не являются лиэти бартерные схемы неким инородным телом в стройном организме рыночногохозяйства? И не являются ли подобного рода схемы прикрытием коррупции ваппарате городского управления?
Ведь, казалось бы, что может бытьпроще в условиях товарно-денежных отношений обычной схемы: город собирает спредприятий, ведущих хозяйственную деятельность на его территории, налоги, засчет этих налогов формируется городской бюджет, и уже из бюджета оплачиваютсяколлективные расходы по функционированию городского хозяйства. Кроме того,городу принадлежит собственное хозяйство, вроде сетей водопровода иканализации, электросетей, предприятий общественного транспорта и томуподобное, эксплуатация которых, в принципе, должна приносить владельцам прибыльи быть дополнительным источником доходов городского бюджета. Поэтому, вроде бы,денежных ресурсов городу должно было хватать (особенно с учетом количестварасположенных в Москве предприятий), и никакой потребности в вышеописанныхбартерных схемах город не должен был испытывать. Поэтому соображение об ихинородности выглядит более чем обоснованным.
Тем не менее, если вспомнитьситуацию 90-х годов, да и первой половины 2000-х, то станет ясно, что безбартера городу было никак не обойтись. Начнем с того, что рубль тогда былкрайне неустойчивой валютой, и поэтому, даже если бюджет под завязку наполнялсяденьгами, это не давало никакой уверенности в том, что их можно будетпотратить. Некоторые контрагенты, особенно в странах СНГ, вообще моглиотказаться принимать рубли и требовали валюту, а некоторые, хотя и принималирубли, закладывали в цены поставляемых товаров будущую инфляцию, причем в произвольноопределяемых размерах, что делало подобного рода сделки совершенно невыгодными.В свою очередь, с валютой у города было плохо, так как источников валютныхдоходов на его территории было очень мало; поэтому недостающие суммы городскомубюджету приходилось докупать на рынке и, соответственно, нести на себе рискидевальвации/ревальвации рубля.
Особенно остро эта ситуацияпроявилась во время кризиса 1998 года, когда иностранные торговые компаниисвернули предоставление товарных кредитов российским контрагентам, в том числеи московским, а руководители соседних с Москвой регионов ввели запрет на поставкупродовольственной продукции за пределы своих регионов. Тогда продовольствие вМоскву соглашалась поставлять, кажется, только Белоруссия. В общем, наличиеденежных ресурсов от трудностей продовольственного снабжения (и другого тоже) никакне спасало.
Однако бюджет Москвы дажеденьгами никогда не наполнялся. Во-первых, предприятия массово уклонялись отуплаты налогов, и структуры, расположенные в Москве, были ничем не лучшедругих. Во-вторых, среди московских предприятий была масса банкротов (например,хорошо известные ЗиЛ и АЗЛК), которые налогов городу не могли платить впринципе. И, в-третьих, принадлежащие городу предприятия коммунальногохозяйства, которые вроде бы должны были зарабатывать для него дополнительныедоходы, не только ничего не зарабатывали, но, наоборот, сами получали изгородского бюджета субсидии, так как их деятельность была убыточной из-зазаниженных тарифов.
Таким образом, как видно из этихпримеров, наличие денежного хозяйства при слаборазвитых товарных отношениях недает больших шансов на успех. Этого успеха можно добиться, только прибегая ксхемам прямого товарообмена, что и было с большим размахом продемонстрированоЛужковым и его командой. Правда, уже позже, во второй половине 2000-х годов,когда рубль стал более или менее устойчивой валютой, налоги стали собиратьпочти полностью, а инвестировать в жилищное и офисное строительство сталопросто, потому что это очень прибыльное мероприятие, бартерные схемы отошли впрошлое. Но их роль, повторяем, была уникальной, и позволила городскомухозяйству Москвы и ее бессменному руководителю пережить все кризисы, на которыебыли богаты последние десятилетия.
Кстати, надо отметить, чтоаналогичные схемы можно было широко задействовать по всей территории страны, ане только в Москве. Понятно, что масса сельских жителей мечтают переехать врайцентр, из райцентра жители очень хотят перебраться «в область», а из родногообластного центра, если он недостаточно хорош, – в другой областной центр. Ну,и предел мечтаний – это, конечно, Москва, о чем мы уже говорили в началестатьи. Таким образом, на всех уровнях вертикали жизни нашей необъятной Родины существуетсильная тяга вверх, что, безусловно, должно было способствовать экономическомуразвитию страны. Однако во всероссийском масштабе эта тяга была недостаточносильной, а одной Москвы для стимулирования экономического роста все-таки мало.
Хотя бартерные схемы отошли впрошлое, однако это вовсе не значит, что московское хозяйство как-то от этогопотеряло. Наоборот, рост числа богатых граждан, желающих жить в Москве всочетании с ограниченной площадью города, вызвало к жизни эффект, который вэкономической теории называется «рента редкости». Суть этого эффекта достаточнопроста – если тот или иной ресурс ограничен, а количество желающих его купить практическинеограниченно, то цена ресурса уже не зависит от издержек его производства; всерешает спрос самого богатого покупателя, который готов выложить за свою мечтулюбые деньги. Именно благодаря этому эффекту, начиная с 2005 года, в Москвеначался резкий рост стоимости 1 кв. м любой площади. Спусковой крючок этого роста –резкое увеличение нефтегазовых доходов, ну, а причина – ограниченностьтерритории города. Благодаря сочетанию этих факторов стоимость московскойнедвижимости оторвалась от ее себестоимости и разница между ними сталапредставлять собой ренту, который московский строительный комплекс, вместе сдругими подразделениями Правительства Москвы, стал активно осваивать.
Естественно, вследствиеконцентрации высоких доходов на ограниченной территории возможности московскогоруководства сильно увеличились, и по городу прокатилась очередная волнаобновления, которая добавила популярности мэру. Хотя в этом случае большойзаслуги г-на Лужкова в процветании Москвы не было. На растущей нефтегазовой рентеподнялись многие, и надо было быть полным растяпой (каким г-н Лужков совсем неявляется), чтобы не подставить свой головной убор под золотой дождь.
Правда, процветание продлилось нетак долго, как того хотелось. Мировой кризис, имевший место два года томуназад, серьезно снизил оценку московской недвижимости, а также объем финансовыхресурсов, привлекаемых в город. Более того, ресурсы эти стали из города уходить(как и изо всей российской экономики), в результате чего основа московскогоблагосостояния стала не такой прочной, как раньше. Однако на этом трудности умосковских руководителей и их окружения не закончились.
Дело в том, что, привыкнув житьотносительно независимо от федеральных органов власти и практически всегданаходя спасение своими собственными силами, во время текущего кризисамосковское хозяйство (и в особенности строительный комплекс) было все-такивынуждено обратиться за помощью к вышестоящим властям. Речь здесь не идет опрямых финансовых вливаниях из федерального бюджета в городской, а о том, чтокрупные компании строительного комплекса были вынуждены заложить свое имуществои права в банках с государственным участием в обмен на кредитные ресурсы. Акредитные ресурсы были необходимы, чтобы довести до готовности строительныепроекты, начатые во времена лучшей конъюнктуры. В противном случае пейзажстолицы представлял бы собой сплошной недострой, а мэрия замучилась быотбиваться от обманутых дольщиков. В общем, без поддержки финансовых структур,находящихся под контролем федеральных властей, Москва на этот раз не обошлась,а это способствовало изменению в их отношениях.
А насколько эти отношенияизменились, мы с вами можем судить по текущим политическим событиям.
