"Падение советского режима оставило уродливое наследство – прагматический цинизм". Отказавшись от коммунистических химер, общество (конечно, лишь его журнальная часть) оказалось заворожено рекламой. О прагматике культуры с тонким исследователем современной литературы, эссеистом, специалистом по метафизике кулинарии и экзотических странствий Александром Генисом беседовала Майя Кучерская.
Раздел «прагматика культуры» изучает законы функционирования искусства в современном экономическом пространстве. Когда мы договаривались об интервью, Вы заметили, что подобный подход к культуре Вас раздражает. Почему?
Меня раздражает не закономерный вопрос о функционировании художественного произведения в рыночной экономике, а его вульгарная псевдомарксистская трактовка. Падение советского режима оставило уродливое наследство – прагматический цинизм. Отказавшись от коммунистических химер, общество (конечно, лишь его журнальная часть) оказалось заворожено рекламой. В России многие верят в ее всемогущество, считая любой успех продуктом манипуляции общественным мнением.
Это не так уже потому, что никто и никогда не вкладывал столько усилий и средств в рекламу, сколько советская власть. Если бы все сводилось к технике, мы бы до сих пор жили в мире, наполненным образами Мао и Ленина.
То же и на Западе. Я живу в стране, открывшей рекламу, но и здесь никто не способен ничего продать наверняка. Если бы это было возможно, Голливуд мог бы упразднить зрителя. На самом деле успех непредсказуем и неуправляем. Это не значит, что художественное произведение нельзя навязать – можно. Но возможности такого насилия куда меньше, чем кажется. Я знаю, что такими простыми рассуждениями мне не удастся переубедить тех, кто твердо считает каждый триумф результатом "раскрутки". Поэтому добавлю ленинский тезис: сui prodest – "кому выгодно, тот и виноват".
Все это абсолютно справедливо, только упрек не совсем по адресу. Прагматика культура – это вовсе не вера в раскрутку и всесилие рекламы, это попытка исследовать их технологию, механизмы, силы, стоящие за ними, причины этой самой завороженности рекламой, наконец, законы создания успеха…
И еще "прагматика культуры" должна оправдать профессию критика (куратора), утратившего свое былое влияние. Надеясь убедить потенциального заказчика, он уверяет, что постиг законы создания успеха. Но, как говорят в таких случаях не менее циничные американцы, "если ты такой умный, то почему не богатый". Развал целого института художественной критики (это происходит и на Западе) показывает, что фабрика теорий работает куда хуже, чем обещала. (Надеюсь, понятно, что я никого не хочу задеть лично).
Снова возражу, что прагматика культуры – это вовсе не институт по изготовлению рецептов успеха, это институт по препарированию успеха. В связи с этим вопрос из области тех, что действительно является для нашего раздела ключевым. Всякий успешный писатель становится заложником собственного успеха. Общество, в лице издателей, наседает и буквально требует, чтобы он писал еще и еще. Но возможно, он все сказал в предыдущих книгах и добавить к сказанному ему нечего. Как избежать этой зависимости от гонки, в которую его вовлекают – есть ли у писателя формы защиты? Что может общество сделать для писателя, чтобы позволить ему и лицо сохранить, и с голоду не умереть?
Писатель пишет не потому, что этого требует издатель, а потому, что ему это нужно. Силой ведь ничего нельзя выманить из пера. Есть авторы, которые не могут остановиться (Стивен Кинг иногда вынужден печататься под псевдонимом, чтобы не конкурировать с сами собой), но есть и такие, которые высиживают книги годами. Вопрос гонораров тут не может быть решающим, потому что основная масса писателей все равно не может жить на литературные заработки.
Однако та часть авторов, которая все же пытается жить литературным трудом, невольно участвует в процессе «ухудшающего отбора». Читателю навязывается низкокачественная продукция, выдаваемая за качественную, «раскрученные» сочинители вытесняют по-настоящему талантливых, то есть по сути технологии правят бал. Существует ли, на ваш взгляд, противоядие «ухудшающему отбору»?
Для автора – главное его репутация, имя, которое он заработал тяжелым трудом. Разменять его на медные деньги могут только "детективные рудники", где "рабам" всё все равно. Но и эта тактика не может обмануть читателя надолго. Отсюда быстрая смена кумиров. Когда я приехал в Россию в 1990-м году, самым популярным автором был некий Чейз. Где он сейчас?
Получается, рекламные технологии, которые используются в других видах искусства, киноиндустрии прежде всего, к литературе не приложимы? Может быть, литература вообще не нуждается в рекламировании, в «раскрутке» - достаточно «сарафанного радио»?
Дело не в том, что реклама вредна или полезна, проблема в том, что она не всемогуща. Я ведь знаю, что больше всего критиков раздражает успех, не ими созданный. Возьмем, скажем, Пелевина. Он стал кумиром – вопреки критике. Никто его не "раскручивал" – его нашли сами читатели. Кстати, то же самое произошло с Харуками, который впервые вошел в русскую литературу по-любительски, через Интернет.
В конце концов, проблема не в том, кто кого «открыл», а в том, что талантливые авторы начинают ориентироваться на рынок, на его законы. Мураками – как раз классический пример коммерческого автора, сериальщик, выпекающий книжку за книжкой, похожую одна на одну как родные сестры. Пелевин тоже поменял маску властителя дум на образ автора бестселлеров. Трудно избавиться от ощущения, что сделал он это, потому что нынешняя конъюнктура изменилась. Десять лет назад публика жаждала услышать пророка, теперь, подсаженная рынком на пестроту и новизну художественных впечатлений, она все время хочет новенького. И Пелевин послушно пишет по роману в год. В последнее время в России «словесность и коммерция» вообще довольно быстро двигались друг навстречу другу, перейдя от самых диких форм взаимодействия к достаточно цивилизованным. Не кажется ли Вам, что процесс интеграции книгоиздания в рыночную экономику может снизить планку, испортить «высокую» литературу?
Увы, я не согласен с этим тезисом. Книжный рынок стал первым в СССР, но он по-прежнему пребывает в допотопном состоянии. В Польше печатают больше книг, чем в России. Книжная торговля сейчас только и делает, что снимает сливки, рассчитывая на немедленную прибыль. Отсюда – маленькие тиражи и дорогие книги, часто недоступные, к тому же, в провинции. Прагматика культуры должна была бы заниматься не теорией, а практикой – бизнесом. Остальное приложится. Не надо беспокоиться о писателях. Великому автору – от Джойса до Бродского - никогда не мешала массовая культура. Давайте позаботимся о читателе.
Как бы вы проинструктировали начинающего литератора, обратившегося к Вам за советом по поводу стратегии и тактики выживания в современном литературном мире?
У меня нет советов, потому что творческая работа в них не нуждается. Главное – быть оригинальным. По-настоящему новое всегда заметят. Беда в том, что нельзя быть сознательным новатором. Нужно быть собой
А жизненный успех – это ценность? Насколько естественно (стыдно?) его желать?
Успех – это соответствие замысла результату, и достигается он за письменным столом, а не в книжном магазине.
Не вредно ли создавать у начинающего автора иллюзию, что талант и труд - это все, что требуется для достижения успеха?
Один художник говорил мне, что талант – это всего лишь лотерейный билет на ярмарке искусства. Но без билета не стоит надеяться на выигрыш.
И последний вопрос. Как бы вы прокомментировали следующее высказывание: «Зло самое горькое, самое нестерпимое для стихотворца есть его звание и прозвище, которым он заклеймен и которое никогда от него не отпадает. Публика смотрит на него как на свою собственность; по ее мнению, он рожден для ее пользы и удовольствия». Это Пушкин, «Египетские ночи». Изменились публика и стихотворцы с тех пор?
Пушкинский Поэт пишет о себе – аристократе, который вынужден опускаться до публики, становиться всего лишь артистом. Он хочет быть Байроном, а не нищим импровизатором. Это – трагедия связывает Поэта с художником—фигляром, которого хоронят за кладбищенской оградой. Талант Поэта – своего рода социальная болезнь, от которой он не может избавиться, как от стыдного порока. "Находит", - говорит он с отвращением и сладострастием о вдохновении. В этом – глубина "Египетских ночей", тему которых развил Томас Манн, называвший Гитлера "братцем". Впрочем, мы отвлеклись. Сам Пушкин говорил ясно и просто: пишу для себя, печатаю для денег. Это значит, что писатель пишет для того, чтобы узнать то, чего он сам не знает. В остальном автор – такой же человек, как все: он хочет всего и много.
Нью-Йорк, 3 января 2005 года
