ЕвгенияАбрамова, Полит.ру: Какое у Вас образование?
АндрейПаршиков, куратор: Я закончил РГГУпо специальности «искусствовед», специализация «Теория и история искусства 20века». Диплом у меня был об искусстве послевоенной Европы.
Е.А.:Образование, которое Вы получили, было полезно при последующей работе?
А.П.:Да. РГГУ дает хорошую гуманитарную базу, но оно также учит учиться, учитправильно читать. С классическим искусствоведением, описанием и анализом тамвообще все хорошо, с теорией искусства – хуже, потому что там все еще «сидят»на постструктуралистах, и это самые невыносимые лекции. В остальном, мнекажется, оно довольно приличное. У меня была очень сложная специализация, покоторой было несколько преподавателей, и то они были не профильные: одна из нихвела только американское послевоенное искусство – Нэнси Сарсинг, вторая – искусствоXXвека, в основном, первой половины – Красимира Лукичева, а третий велевропейскую архитектуру, в том числе, послевоенную – Алексей Карпун.
Е.А.:Почему Вы выбрали искусствоведение?
А.П.:У меня было в детстве две возможности. Я очень увлекался экологией, и в 10-мклассе получил грант на бесплатное обучение в Университетеприроды, общества и человека «Дубна», который действительно являетсяведущим экологическим ВУЗом Москвы. Он устроен по типу западноевропейскихВУЗов, когда в лесу стоит здание, кампусы. Ты никуда не выезжаешь, там лучшиеусловия общежития, не как в РГГУ. Там, правда, такие условия пансионата, что тыне всегда можешь оттуда выезжать.
И, наверно, это было назло родителям. Не то, чтобыони были против, они были всегда за то, что «пусть цветут все цветы», но они,конечно, хотели, чтобы я был юристом или экономистом, экологом, потому чтоэкология была очень перспективной профессией. Правда, не знаю, где они всесейчас, эти экологи.
Если бы я не поступил на искусствоведение, я быпошел на экологию – грант был за мной. На искусствоведение еще был оченьбольшой конкурс, и я подумал, почему бы мне не пройти этот большой конкурс.
Е.А.:Какой это год?
А.П.:2002. Причем я выбрал еще более сложную специальность – я пошел на«реставрацию». У меня был большой плюс, потому что я закончил гимназиюгосударственного образца с серебряной медалью и сдавал только один экзамен.Учился я, естественно, бесплатно. Платное обучение мои родители не могли себепозволить, к тому же искусствоведение еще один из самых дорогих факультетовРГГУ.
Е.А.:Вам нужно было работать, когда Вы были студентом?
А.П.:Родители меня обеспечивали, когда я был студентом: давали строго определенныеденьги, которых мне, естественно, не хватало, и я не собирался просить уродителей больше, поэтому работал.
Начинал на первом курсе промоутером. На втором курсеуже работал в антикварном салоне, довольно респектабельном. Он мне был важен дляучебы: у них была хорошая мастерская, где занимались тем, на чем я решилспециализироваться изначально – ампирная мебель 19-го века. И там были довольнонеплохие деньги, мой гонорар зависел от продаж. В какой-то момент я получилкакие-то невероятные проценты за хорошую продажу, и это мне многое позволилодальше в жизни.
Е.А.:Кем Вы работали после антикварного салона?
А.П.:Когда я работал в антикварном салоне, то сходил на выставку в «Айдан галерею». Тогда мне было 19 лет, иэто было мое первое столкновение с современным искусством. И там было такневероятно прекрасно, как сейчас помню, была выставка Елены Берг, которую я досих пор считаю очень хорошим декоративным художником. Вокруг было гигантскоеколичество красивейших, влиятельнейших людей, не таких, что приходили вантикварный салон. И притом, что они все выглядели не так богато, но онивыглядели веселее, достойнее.
Потом антикварный салон переезжал в ЦДХ, им нужнобыло сократить штат сотрудников, снизить заработную плату, и они предлагали мнеперейти в антикварную мастерскую, но как раз в этот момент я перевелся наискусствоведение с реставрации. Решил уже больше не заниматься «древесиноведением».
Я с моей однокурсницей Лидией Петровой, с которой мыпотом делали первый фестиваль «Linoleum»,пошли по галереям. Первая галерея, в которую мы зашли, была XL галерея, разумеется. Мывнаглую пришли к Елене Селиной и спросили: «Нам очень нравится современноеискусство, мы очень интересуемся, а вам вообще не нужны сотрудники?» Какидиоты, в принципе. То есть, понятно, что обычно так не бывает. Через месяцЛена позвонила и сказала, что они сейчас открывают филиал на Арт-Стрелке, и им действительно нуженсотрудник. Но, говорит, «с девочками я не работаю, хотя, Лида, тебя я тоже знаю,куда можно устроить. Сейчас открывается клуб коллекционеров, и вот им как разнужна девочка». Так мы ворвались в мир современного искусства.
На тот момент я не понимал, насколько это былопочетно – работать в XLгалерее, пусть и всего лишь каким-то ассистентом. Потому что тогда и до сих порXLгалерея считается лучшей галереей Москвы. Моментально Лена Селина меня со всемпознакомила, ввела в курс дела. Она же решила, что мне было бы неплохопопробовать какие-то кураторские проекты, как-то более творчески реализоваться,поскольку в XLтакого шанса не было.
Еще была Ольга Лопухова – самый главный человексовременного искусства, который повлиял на мою жизнь. Она делала в 2004 годуфестиваль «Рукописи не горят». Я придумал название «Искусство вечно», и на Арт-Стрелкена деньги телеканала «Россия», который промоутировал свой сериал «Мастер иМаргарита», нужно было сделать много современного искусства – тогда это былодико модно, в смысле, тогда это был андеграунд, но уже набиравший вес. Это былтот самый момент, когда современное искусство становилось джентрифицирующим инструментом.Мы сделали этот фестиваль, я там отвечал за видео-программу, когда в Москве показалвидео Гарри Хилла. Художники сделали новые работы, им оплатили все производство.
Е.А.:Как у Вас было оформлено сотрудничество с XL галереей?
А.П.:У меня был контракт из трех строчек: сколько я зарабатываю, моя должность, апотом уже, где-то через год, список моих обязанностей.
Е.А.:Что туда входило?
А.П.:Туда входили оклад и проценты, и когда они обязуются их выплачивать. Впринципе, Елена Селина говорила, что я могу принести трудовую книжку, и,кажется, я ее приносил.
Е.А.:А проценты в связи с чем? Вы продавали работы?
А.П.:Нет, такой задачи передо мной не стояло, я был слишком маленький, чтобыпродавать работы современного искусства. В галерею на Арт-Стрелке Лена с СергеемХрипуном приходили только во время монтажа и открытия, все остальное время тамсидел я, соответственно, я встречал коллекционеров, должен был им что-тообъяснять, и потом они у Лены покупали. Более того, даже был процент какой-то собщих продаж XLгалереи, 0,5 процентов, кажется, и он был довольно существенный, скажем так.
Е.А.:Вам зарплата в XLгалереи позволяла жить в Москве?
А.П.:Да, но я жил с родителями.
Е.А.:Почему Вы ушли из XLгалереи?
А.П.:Когда я там работал, у меня еще была выставка в театре «Практика». Там у меня не было никакихконтрактов, но мы могли самовыражаться и делать там выставки. Все этопроисходили с диким скрежетом. Там были я, Таня Волкова и Наиля Алахвердиева. Иу нас был кураторский совет, согласно которому каждый куратор мог сделать поодной выставке.
У меня была самая сложная выставка, которую мог себепредставить театр «Практика», и то, что она сработала, это только благодаря эффектуЭдика Боякова, директора театра «Практика». Я предложил очень странный, дажедля себя странный проект. За год до этого я ходил на показ в «Синефантом» группы «Ультрафутуро», и решилпривезти их в Москву. Потом мне сказали, что я не могу привезти «Ультрафутуро»,а могу привезти только Боряну Россу, потому что Олег Мавроматти невъездной. И яделал выставку «Themosttrickyword»(«Самое хитрое слово»), в течение которого Боряна сделала перформанс с кровью,не очень радикальный, но, тем не менее, для Москвы довольно шокирующий.
И были повешены их работы. Выставка нашла оченьнегативный отклик у служителей театра, которые не могли идти в буфет мимофотографий зашитой вагины крупным планом, а на время детских утренников ихзавешивали шариками. Но выставка имела довольно серьезный резонанс. И я решил,что надо бы мне больше заниматься своими проектами и временно не сотрудничать синституциями.
А с XLгалереейпроисходило следующее: они переезжали на «Винзавод», и там стали снижатьсягонорары, потому что они делали ремонт, и вкладывали гигантские деньги в новоепространство. И я ушел от Селиной, ушел я не очень легко, но сейчас мы ужепомирились, слава богу.
Е.А.:Это был конфликт с Селиной? Она не хотела Вас отпускать?
А.П.:Конфликт был, потому что я был не прав – ушел не вовремя. Им некогда былозаниматься тем, чтобы искать человека. А у меня в конце 2006 года был ужефестиваль «Linoleum»,я начал делать больше проектов с фестивалем «Пусто». Вэтот момент мне опять пришлось брать деньги у родителей, хотя я писал многотекстов, в том числе, в «Артхронику».
Е.А.:Фестиваль видео-арта «Пусто» – Вы там числились как PR-директор?
А.П.:Да. Это была глупая и приятная должность. Потому что ничего не надо былоделать, люди тебе сами звонили. Фестиваль «Пусто» – это потрясающая идея КсенииПеретрухиной, у которого был один большой плюс – время, когда он проводился. Последниевыходные августа, когда все приехали, а ничего еще нет. Когда пресса раздираеттебя на части звонками. То есть, тебе нужно было только держать включеннымтелефон, чтобы быть PR-директоромфестиваля «Пусто». Естественно, это никак не оплачивалось. Один раз намоплатили полиграфию. Это была большая удача.
Вообще фестиваль «Пусто» делался полностью наколенке. Ксения Перетрухина брала у друзей проектор, Ирина Саминскаядоговаривалась с городской администрацией, а когда она забеременела, то ядоговаривался с ОВД, префектурой, прокуратурой и еще одним органом, которыйразрешает проведение фестиваля без охраны. Фестиваль «Пусто» – чудесные быливремена. Можно посмотреть фильм «Пусто больше не будет», который мы сделали,где рассказываем, чем плох и хорош был фестиваль «Пусто». Там очень много былофакторов, из-за которых мы его закрыли.
Е.А.:Вы еще сотрудничали с фондом «Современныйгород». Это было после «Пусто»?
А.П.:Во время. Это было сразу после «Linoleum».Сотрудничество началось в конце 2006 – начале 2007. Это была моя любимаяинституция. «Современный город» – это был фонд Клер Саворетти и Диляры Аллахвердовой,который занимался формированием своей коллекции, а также приглашал какого-томолодого куратора и позволяет ему сделать в своем пространстве серию выставок сопределенной концепцией. Это была серия выставок, которая заканчивалась проектомв Московском музее современного искусства во время Московской биеннале.
Это была самая благодушная институция, когда-либосуществовавшая в Москве, потому что там давалась абсолютная творческая свобода.Там был только один прецедент, из которого фонд вышел, на мой взгляд, сдостоинством. Одним из художников моей программы была Елена Ковылина, онапредложила видео «Мертвые лебеди». Это была политическая работа, где онаподнимает вопрос об убитых журналистах, и многих из них перечисляет. Работабыла выставлена в итоге в ГЦСИ.
Но надо понимать, что фонд «Современный город»находился окна в окна с Кремлем, Волхонка, дом 6. Что Никола Саворетти, мужКлер, – был советником президента. Не вспомню, по каким вопросам. Сейчас онушел с этой должности, и является послом Мальтийского ордена в России, а может,уже и не является. В любом смысле, это такие высокопоставленные люди, которые впринципе могли показать трансвестита с православным крестом, но вот на такуютему – это было уже слишком. Что они сделали? Они оплатили производство этойработы, но попросили в фонде сделать другую работу, и оплатили ее продакшнтоже. То есть, Лена Ковылина в итоге получила две работы, а фонд получилвыставку, но не согласился выставить «Мертвых лебедей».
Е.А.:Фонд заключал с Вами как куратором договор? Что входили в Ваши обязанности, иадекватна ли была компенсация?
А.П.:Да. Там был довольно четкий договор: были прописаны обязанности сторон,урегулирование конфликтов. Я был обязан в течение двух лет провести серию из12-ти выставок, они были расписаны по срокам, каталог-буклет в срок, написатьвсе тексты в срок, и в срок сдать выставку «Сверхновая вещественность» вЕрмолаевском.
Е.А.:Что должен был делать фонд?
А.П.:Фонд оплачивал производство работы, платил мне гонорар, брал на себядополнительные расходы по paneldiscussions,и так далее: производство работ, монтаж выставок, помещение. Гонораровхудожникам не было.
Е.А.:Какой размер был Вашего гонорара?
А.П.:Мой гонорар составлял около 300 долларов за выставку. На этот гонорар нельзябыло жить, но для того, что я там делал, эта была довольно прилична сумма. Тамбыло так: куратор не должен был быть менеджером. В фонде был менеджер,монтажник, в фонде были все – ты просто звонил, говорил, что тебе нужно, и этовсе у тебя было. То есть, ты писал дома, приходил, устраивал экспозиции,говорил монтажнику, что, где, как. Там был гениальный монтажник, который всепонимал с первого слова. Единственное, он не разбирался в видеоаппаратуре,тогда фонд нанимал людей, которые занимаются аппаратурой, арендовалвидеоаппаратуру, покупал – то есть, делал все по желанию. То есть, 300 долларовты получал за текст, за свой интеллектуальный продукт – за выставку. Там ничегоне делалось на коленке. Там еще была большая работа над каталогом, где я былредактором – она оплачивалась дополнительно.
Е.А.:Фонд «Современный город» прекратил свое существование?
А.П.:К сожалению, да, потому что после кризиса основатель и директор фонда больше неживут в Москве. Коллекция, не знаю, куда делась.
Е.А.:Расскажите про Ваш опыт работы с GMGгалереей.
А.П.:Там не было контракта, хотя мне говорили, что возможно его прописать, и нужнобыло его составить, но я его как-то это просмотрел.
Е.А.:Почему Вы согласились тогда на эту работу?
А.П.:Это была галерея без определенной репутации, с очень хорошим пространством, какя тогда думал, которая искала себе выставочный проект, а я хотел осуществитьпроект «FQ-test», который давнопридумал. И я его немножко переделал под нужды галереи, и решил его тампоказать.
С галереей все было тоже довольно удобно, хотя и большеменеджерских функций. Там были координаторы, и продакшн-менеджеры, и бюджеты.То есть бюджет на эту выставку был больше, чем на «Сверхновую вещественность».У «FQ-test» гигантские деньги ушли на перевозработ художников и привоз некоторых художников в Москву.
Е.А.:Но Вы регулярно получали зарплату за свою работу?
А.П.:О гонораре, когда я начинал делать выставку, я даже не разговаривал, и это былаабсолютная глупость: «Я сделаю выставку, а потом поговорим о деньгах». Но всевремя, пока я готовил выставку, меня просили написать какой-либо контракт. Апотом я сделал выставку, и мне предложили остаться там на ставку, и, прописавмои обязанности, заниматься рекрутингом молодых художников, текстами,экспозицией, и какими-то мифическим образом для меня звучавшими международнымисвязями.
Е.А.:Что имеется в виду под рекрутингом?
А.П.:Рекрутинг – делать выставки художников в галерее, потому что не все художникилюбят галереи, не все художники хотят выставляться. У GMG не было репутации, поэтому нужнобыло предлагать художникам делать выставки. То есть сделать набор художниковдля галереи. Когда я пришел, у них было три-четыре художника. Соответственно,мне стали платить регулярную зарплату. Сумму озвучивать, наверно, не прилично,но я могу сказать, что ее хватало на жизнь и даже более чем. Я вполне мог себяпричислять к under-under middle class. Плюс мои гроши 5 тысяч рублей вмесяц от моего rentalproject.
Е.А.:Rentalproject?
А.П.:У меня есть квартира в Москве, которую я сдаю, и снимаю другую квартирунапополам. Соответственно, разницу кладу себе в карман. Она сейчас составляет 5тысяч рублей. Но то, что платила GMG– этого вполне хватало на жизнь. Более того, в конце концов, стал подниматьсявопрос о командировочных на ярмарки, которые мне также выплачивались. И впринципе, в GMGс деньгами не было особых проблем. То есть на продакшене художников они неэкономили. Что хотите, то и будет.
Они хотели подписывать контракты с художниками, ноэто было очень сложно, поэтому подписывали договор сдачи-приемки. Иногдадоговор аренды работы на ярмарку, отвоза-привоза. Договоры о процентах былиустные, но они были 50 на 50.
Е.А.:И почему это закончилось, почему Вас уволили?
А.П.:Это загадка, в принципе, для всех. Марина Гончаренко сказала, что галереякаким-то образом будет продолжать свою деятельность. Сейчас у галереи нет никуратора, ни координатора, ни PR-директора. Есть директор и владелец.
Мы были недовольны ситуацией, у нас было свое представлениео том, как могла бы развиваться галерея, у директора было совершенно другое представление,а владельца никогда нет в Москве. Это увольнение было очень предсказуемым, содной стороны, с другой стороны, довольно неожиданным. Галерея повела себя корректно,выплатив нам по две компенсации, но так как у нас не было договоров, то мы неполучили три компенсации, как по Трудовому кодексу. Но расставание до сих порне произошло, потому что у галереи много обязательств перед художниками,которых я рекрутировал, по выпуску каталога, и время от времени я что-то делаюдля этой галереи на хороших условиях.
Е.А.:Вас интересует Ваше пенсионное обеспечение, что Вы думаете про пенсию?
А.П.:Я вношу деньги в частный пенсионный фонд каждый месяц. Небольшую сумму, когдакак получается, это может быть 100 рублей, может быть 5 тысяч рублей.
Е.А.:Вы доверяете такой системе – частных пенсионных фондов?
А.П.:Да, я просто отношу деньги в банк, и, согласно договору, я могу забрать этиденьги в любой момент. И мне кажется, что проценты там в десятки раз больше,чем в фонде государственного пенсионного страхования.
Е.А.:Важно ли для Вас то, что Вы платите налоги?
А.П.:Важно, да. Я не хочу получать «черную зарплату», мне это уже надоело,соответственно, социальные гарантии мне очень важны. Я думаю, что оплата моеготруда должна позволять мне покупать медицинскую страховку. В GMG у меня была возможность ее купить.
Е.А.:Как Вы себе представляете свое дальнейшее профессиональное развитие?
А.П.:Я хочу быть куратором, хотя я понимаю, что там есть обязанности менеджера, но яне хочу быть только менеджером всю жизнь. Могу себя назвать арт-критиком, новот теоретиком и философом не могу себя позиционировать. Мне хотелось бы иметьдостаточно свободного времени, чтобы заниматься какой-то активностью, помимотой, которая приносит доход. Потому что мы понимаем, что за Майский конгрессплатить никто не будет.
Но при этом мне нужна постоянная занятость, потомучто мне тяжело себя дисциплинировать, мне не нравится быть фрилансером. Я согласенвполне с фордистской системой, и постоял бы немного у станка определенноеколичество часов в день. Просто хотелось бы, чтобы это совпадало каким-тообразом с моими карьерными интересами.
Естественно, у меня есть планы на обучение заграницей, но я не придерживаюсь позиции, что на Западе все лучше, что таминтереснейшая культурная ситуация, что ты там расцветешь и так далее. У менянет такого мифа. Учиться на Западе нужно для того, чтобы налаживать тамкакие-то контакты, скорее. Так как мы живем в России, то нам нужновстраиваться, и это сильно меня раздражает, это постоянное унижение, и простоне хочется тратить на это время, но это вынужденная необходимость. Соответственно,мне нужно учиться за рубежом.
Е.А.:Вы не хотели бы там остаться, после того, как получите МА?
А.П.:Наверно, хотел бы. По субъективным причинам – безопасности, социальнойзащищенности, а не потому что там лучше искусство. Как раз мне кажется, чтоинтересно работать здесь, но, наверно, удобнее работать там, потому что тыимеешь больше возможности на более выгодный образ жизни. За границу есть мечтыиммигрировать, но это все на уровне мигранта, а не на уровне профессиональнойкарьеры.
Е.А.:Почему?
А.П.:Потому что у меня сейчас нет работы, все закрывается в Москве в культурных институциях.Я не жалуюсь совсем на здешнюю культурную ситуацию, скорее всего, здесь все ещебудет, я не требую многого, я не требую какой-то интеллектуальной институции,которая придет и выдаст много денег. Но такого, как фонд «Современный город»,уже наверняка не случится.
Но, тем не менее, куда я здесь могу пойти? На работу,связанную скорее с менеджментом, чем с какой-то творческой самореализацией,авторским мета-высказыванием. Это не очень интересно. Но и чистоинтеллектуальная работа меня тоже не очень интересует. Экспертные советы,интеллектуальные коммьюнити и talks– это, конечно, все очень хорошо, но я предпочитаю создавать продукт, который являетсявыставкой или каталогом. Потому что я это умею и знаю, и не прочу себе путифилософа и чистого теоретика.
Е.А.:У Вас есть сайт в интернете?
А.П.:Нет. Я не считаю, что куратору нужен сайт.
Е.А.:Вы пользуетесь социальными сетями?
А.П.:Да, и активно. Facebook,конечно.
Е.А.:У Вас есть ЖЖ?
А.П.:Есть, но я туда не пишу, а только читаю ленту.
Е.А.:А FacebookВам зачем?
А.П.:Facebookсейчас занимает все поле анонсирующих периодических изданий. Если ты куда-тоидешь, то это все на Facebook.Это новостной сайт тусовки, и не только.
АндрейПаршиков – куратор, арт-критик. Родился в 1985 году в Подольск-13.Окончил РГГУ в 2007 году по специальности «искусствовед». Сотрудничал с XL галереей, фондом «Современныйгород» и GMGгалереей. Принимал участие в фестивалях «Linoleum» и «Пусто».
Описание проекта Полит.ру «Условия трудатворческих работников» . Все материалыпроекта.
