Писатель Андрей Дмитриев, начиная лекцию, пояснил, что сам относится к поколению 80-х. А поколение 60-х, чей пик силы пришелся на послесталинскую эпоху, стало предметом его пристального внимания после трагической гибели родителей.
«Когда 10 лет назад погибли мои родители, классические «шестидесятники», я надумал написать роман «Хор». Дело в том, что они вместе учились вместе в ленинградском университете им. Жданова, где не очень как-то друг друга увидели, - рассказывает Дмитриев. - Но они пели вместе в академическом хоре факультета, где и спелись во всех смыслах слова. Знаете, смерть такая штука, которая выстраивает сюжет сразу задом наперед. И я решил, что сейчас выстрою сюжет этой жизни, расскажу об этом хоре, о том как сложились судьбы людей, которые в нем пели… Я чувствовал, что мы неправильно понимаем «шестидесятников». Должен сразу сказать, что мне не удалось написать эту книгу, тогда мне просто не хватило материала, не хватило подробностей жизни. Но я уже тогда чувствовал что мы неправильно их понимаем, когда считаем их «людьми XX съезда», людьми которые были романтиками, фанатично во что-то верили. Все это лишь пена на поверхности общественного сознания».
Поколение 60-х, по мнению Дмитриева, неповторимо в силу уникального стечения обстоятельств. С одной стороны, это были люди, детство которых пришлось на страшные годы войны, а юность на установление мирного порядка: они были свидетелями подъема страны из руин, что придавало им совершенно особый оптимизм.
При этом писатель просит излишне не романтизировать это поколение: «Сегодня в самых широких слоях российского общества существует такая ностальгия по 60-м. Вроде, да – тоталитаризм, да – застой, но было хорошо. Это, по-видимому, связано с устройством человеческой памяти. Человеческая память устроена так, что в отличие от счастья и несчастья, мы не готовы вспоминать унижение. Это как защитный механизм, предохранитель, который от перегрузки гасит лампу памяти. А ведь, в сущности, тоталитаризм – это период тотального унижения человека человеком, государством, социумом, бытом. Любым вахтером, начальником, условиями быта. Коммунальным туалетом, который один на десять квартир, и, чтобы отбить запах нечистот в домах жгли газеты. Смертельным желанием иметь холодильник, и унизительным ожиданием его 10 лет в очереди. Пошивом купальников из покрашенной в черный цвет простыни.
«Шестидесятники» - это дети войны, дети, пережившие войну, и всю свою юность и молодость прожившие надеждой на новый прекрасный мир. Это было очень позитивное сознание, но развившееся и существующее в рамках истории унижений», - объясняет литератор.
Но, возможно, как раз благодаря позитивному сознанию, появляется определение Петра Вайля и Александра Гениса, высказанное в книге «60-е: мир советского человека»: если в истории Советского государства и существовал период, в котором была максимально успешно реализована коммунистическая утопия, то это как раз первая половина 60-х годов.
С другой стороны, после сталинского периода в стране наступила долгожданная оттепель, которая разрушила, среди прочих, и существовавший ранее фактический запрет на путешествия по стране.
«Это были выпускники множества вузов и втузов, прекрасно образованные по настоянию государства, которое в тот момент очень нуждалось в высококлассных специалистах, чтобы, если говорить в общем, сделать атомную бомбу. СССР вырастило и предоставило значительную свободу огромному количеству людей, которые умеют думать. Это были окрыленные коммунистической идеей и верой в свои силы патриоты и государственники.При Хрущеве они наконец перестали быть «крепостными», со смертью людоеда [Сталина] страна стала открыта».
Советская власть активно развивала туризм, с далеким прицелом освоения обширных незаселенных территорий Сибири «бюджетным» туристическим методом. В отдаленные районы шло множество геологических экспедиций на разведку полезных ископаемых, и не в последнюю очередь залежей урана, так необходимого для все той же бомбы. А перемещение молодежи между городами обеспечивалось несовершенством структуры государственного планирования. Требовалось огромное количестве вечно командированных куда-то снабженцев, осуществляющих переговоры о поставках той или иной продукции.
«Вся страна пришла в движение. Эти люди все время искали "себя вне себя", верили, что где-то есть настоящая, подлинная земля, которую надо найти. Все это происходило на протяжении всех 60-х с поразительным постоянством. Целое поколение посвятило себя поиску свободы», - рассказывает Дмитриев.
Очень важным для наступивших через два с половиной десятилетия событий стало и то, что все это кипение-перемещение энергичных умов протекало на особом, изрядно раскрепостившемся, после смерти Сталина, культурном поле. На фоне, как объясняет Дмитриев, целого ряда новых веяний. Так, например, советские люди в 60-х открыли для себя Европу: «Ах, Прибалтика! Ах, Львов!»
Хотя бы даже эта страна была совсем не такой как в его городе, где в коммунальный сортир очередь 20 человек. Так появился еще один способ поиска себя – иное! Иное, - это, конечно же, то, что за кордоном».
Вслед за Европой, которую поколение 60-х узнавало через Западную Украину и Прибалтику, Карибский кризис, чуть не закончившийся еще одной мировой войной, в 1961 году привлек к себе колоссальное внимание к Америке, далекой недоступной стране, в которую совершенно невозможно попасть.
«Я был тогда еще маленьким мальчиком в провинциальном Пскове, но помню, как страна была влюблена в Джона и Жаклин Кеннеди. И как рыдали на улицах Пскова женщины, когда Кеннеди был убит. Любопытно,что другим кумиром 60-х одновременно был человек, по заказу которого Кеннеди и убили – председатель Госсовета Кубы Фидель Кастро, - вспоминает сценарист. - Эти люди «извне» были невероятно популярны, как не снилось ни одному Стасу Михайлову, куплеты которого распевает сегодня весь Львов, хотя сам говорит по-украински».
Наравне с этим, ключевым сюжетом в истории европеизации поколения «шестидесятников» была любовь к Польше. Когда появился на советских прилавках журнал «Шпильки», здесь возникло («великое, безусловно», - уверен Дмитриев) польское кино и польские актрисы – у городского населения СССР появился повальный культ Польши. Польская мода, польские прически и польские платья, польская передача «Кабачок «13 стульев».
Молодые люди, покоренные героями фильма «Пепел и Алмаз», ходили в темных очках и пили водку из армейских кружек. В домах появлялись сотни книг в мягких обложках: детективы на польском, выходившие в популярной тогда серии Czytelnik (читатель, - польск.), с логотипом в виде таксы. И по ним учили польский язык.
«Иосиф Бродский, например, тоже был влюблен в Польшу. Называл поляков «умнейшей нацией» и учил польский язык. Он был фанатично предан образу Польши! Солженицын писал: «Кто не понимает, что такое польские женщины, тому лучше не объяснять», - иллюстрирует свой рассказ Андрей Дмитриев. – «Даже шутки были на эту тему: «Почему Польшу так любят? – Потому, что в социалистическом лагере мы - самый веселый барак! - отвечают поляки».
Именно эта любовь к Польше, дала энергию к началу внутриполитических движений в СССР, через внешнюю политику. Именно любовь к Польше также перешла в политику. Антикоммунистический профсоюз Леха Валенсы «Солидарность» взорвал реальность, - поясняет Дмитриев причины политического конфликта 1980 года в странах соцлагеря.
Именно польская «Солидарность» отозвалась появлением в Москве подпольного кружка «Молодые социалисты», явившегося предтечей социал-демократических организаций, возникших в годы Перестройки. История была бы другой, если бы не эта страсть к Польше, которая не смогла бы возникнуть, не окажись польская культура на богатой свободой и интеллектом почве удивительных людей из 60-х, выращенных ради бомбы. Получается, что именно атомная бомба и взорвала изнутри Советский Союз. И не было после этого взрыва таких, кто бы не пострадал.
«Всю горячую веру в коммунизм, в свое государство, в свое всемогущество «шестидесятники» растеряли во время Перестройки, которую сами же и сделали», - резюмирует Андрей Дмитриев.
