«Во всех дверях стоит бес, демон-алкоголь», - несколько лет назад спел БГ, не понаслышке знакомый с оным бесом. Что там говорить: алкоголь – враг человечества и человека, но враг сладкий, манящий, в конце концов, привычный, как очередная порция угольков под бок грешнику в вечных мучениях ада. Получилось так, что из всех ядов человечество – за исключением мусульманского мира, конечно - выбрало именно перебродивший сок ягод, фруктов или злаков во всех его возможных видах, включая дистиллят. Остальное – ни-ни! (или почти ни-ни!). Естественно, как и всё, что тешит человека больше десятка лет, алкоголь стал не только ремеслом, индустрией, культурой, экономикой, политикой, он стал образом жизни.
И в этом смысле, две его социальные роли (в западном мире) противоречат друг другу. Враг человека и столп его рутины; беда и объект созидательного труда; тяжкая болезнь и важнейшее топливо культуры и жизни. В Британии правительство пытается ограничить безбрежное пиянство, в которое впало население страны, особенно тинейджеры; доктора разводят руками – такого количества подростковых циррозов печени они не видели никогда. Красноносые депутаты парламента рассуждают в телевизоре о том, что во всем виноват алко-поп, все эти тошнотворные легко заливающиеся внутрь (и с такой же скоростью извергающиеся наружу) смеси сладкой газировки и спирта. Мол, вот если бы юные поганцы пропускали пинту-другую старого-доброго эля... Впрочем, что творится с печенью самих мудрых хранителей пиянственных устоев, даже представить страшно... С другой стороны, если бы не разнузданный алкоголизм, в островном искусстве не было бы Фрэнсиса Бэкона, в политике – Уинстона Черчилля, в литературе – божественного Ивлина Во.
Или возьмем события в Западной Европе лета 2003 года. Страшная жара, измучившая континент тем летом, имела одно положительное следствие – в области довольно ограниченной, но очень важной. Обилие солнца и тепла чрезвычайно полезно для виноградников: в то время как в Париже пожилые люди падали замертво прямо на улицах, в Португалии горели леса, а на пересохших реках Германии и Австрии застряли тысячи барж, виноделы потирали руки, предвкушая отличный урожай и, главное, насыщенный, солнечный вкус будущего вина. Еще не упали первые дожди, еще в Париже не разразилось дело «врачей-убийц», из-за халатности которых якобы погибли тысячи людей, а винные эксперты уже строили прогнозы, насколько хорошо будет бордо и рейнское 2003 года (и они были превосходными!) В этой ситуации отразилось сама суть взаимоотношений алкоголя и породившей его культуры: то, что человеку плохо, вину – хорошо, и наоборот. Но при этом одно без другого существовать не может и никогда не сможет, разве что одержимые поборники всего «здорового», истребляющие сейчас культуру табака, не доберутся до алкоголя. Или если не сбудется пророчество Честертона, который в романе «Перелетный кабак» описал Англию, где власть захватили мусульмане и сочувствующие им аборигены. Главный герой, бунтарь и народолюбец, путешествует по стране верхом на бочке джина; любой смельчак, рискнувший подрывать новые устои островной жизни, получает полную кружку чудного можжевелового напитка.
А вот еще несколько историй из жизни алкоголя и человека. Около 390 лет тому назад, в начале 1619 года, роттердамские купцы написали отчаянное письмо судовладельцам с севера, из Зеландии. Им потребовались дополнительные корабли для перевозки вина из Франции, Испании и Португалии. Урожай 1618 года был обилен; вина сделали много и всё, что ни привозилось, азартно потреблялось голландцами. То, что жители Соединенных Провинций были не дураки выпить, мы знаем еще по картинам Хальса и других «малых голландцев»: нет лучших свидетельств, чем раскрасневшиеся лица офицеров городской милиции, их воздетые руки с бокалами, горящие глаза весельчаков, огромные пивные кружки в народных трактирах, жутковатые танцы деревенских пьяниц, их ссоры и песни. В семидесятых годах семнадцатого века английский посланник в Нидерландах Уильям Темпл отправил своему правительству «Замечания о Соединенных Провинциях Нидерландов»; позже этот отчет дипломата был издан по-английски и даже, в самом конце того столетия, переведен на голландский. Вот, что свидетельствует Темпл: «сама природа воздуха в этом краю располагала к пьянству, и алкоголь в суровом климате был необходим для поддержания работы мысли, поэтому его последствия не были в Нидерландах столь разрушающими, какими могли бы оказаться где-нибудь еще». Именно так: «необходим для поддержания работы мысли»!!! Голландия не подарила бы миру десятков великих ученых, философов и, конечно, художников, если бы в этой стране было нечего выпить. А выпить было что, даже в XVII веке – местная душистая зерновая водка «йеневер», французские виноградные дистилляты, британский джин, французские, германские, испанские, португальские, кипрские вина, привозной ром с островов Карибского моря, наконец, пиво, местное и бельгийское - его пили, в основном, простые люди, которым все прочее, кроме, пожалуй, водки, было недоступно. Вино – а оно облагалось высоким таможенным сбором – продавалось в розницу у аптекарей. Его держали в бочках, глиняных кувшинах и бурдюках. В трактирах попроще вино подавали в оловянных кружках, однако уже к концу семнадцатого столетия появились кафе на французский лад, где можно было увидеть диковинные ящики со льдом, в которых охлаждались уже наполненные бокалы.
В такой социально сложной, буржуазной стране, как Голландия, алкоголь стал составной частью общественной лестницы; импортное вино могли позволить себе лишь зажиточные буржуа - это был, как сказали бы сейчас щелкоперы из глянцевых изданий, «статусный напиток». Француз Теофиль де Вио, который жил в Нидерландах в конце того же XVII века, ехидно замечает: «Эти господа из Нидерландов придумали себе такую массу правил и церемоний опьянения, что строгая дисциплина в этом вопросе мне столь же отвратительна, как и невоздержанность». Сами голландцы этой дисциплиной не тяготились. Великий маленький народ, который живет в стране, находящейся ниже уровня моря, привык к дисциплине, причем такой, которую поддерживает не вооруженная до зубов власть, а сами жители, исходя из непонятного для русского человека чувства долга. Иначе, без этой дисциплины, как бы они, пусть даже немного выпимши, могли создать и поддерживать сложную систему каналов, без которой их любимая родина давно оказалась бы под водой?
Чем слаще пьют, тем больше борются с пиянством. XIX век с его съездами, международными обществами и конференциями, не мог не породить и всемирной кампании против этого социального зла. 3 апреля 1899 года «Русские ведомости» сообщили из Франции: «Приводим программу собирающегося на этих днях в Париже международного конгресса по вопросу о борьбе с злоупотреблением спиртными напитками. На рассмотрение общих собраний конгресса внесены следующие вопросы: а) о роли университетской молодежи и учащихся средних учебных заведений в борьбе с алкоголизмом, б) о воспитании, направленном на борьбу с алкоголизмом по выходе из первоначальной школы, и о школьных и после-школьных обществах трезвости, в) об алкоголизме и условиях труда у рабочих и г) о подготовке опытного персонала для борьбы с алкоголизмом». Думаю, британские эндокринологи и красноносые депутаты Палаты общин, в должной мере оценили бы блестящую идею школьных обществ трезвости.
