Вторая часть четвертого фильма Квентина Тарантино добралась до нас с опозданием. Весь остальной мир уже успел насладиться долгожданным продолжением многообещающей первой картины. Показ фильма в России отложили, чтобы режиссер смог открыть им Московский Международный кинофестиваль, отобедать с его президентом Михалковым, у которого ровно десять лет назад похитил главный приз Каннского фестиваля, осмотреть достопримечательности и благополучно отбыть, оставив нас наедине со своим последним шедевром.
В последние несколько лет немногие верили в существование Квентина Тарантино. То есть мы, конечно, знали, что где-то он существует и "работает с документами", пишет вроде бы сценарий, собирается что-то там ставить про самураев, снимается у друзей в эпизодах, но доказательств его дееспособности было удручающе мало, критикам трудно было не поддаться соблазну записать его в кумиры, погребенные девяностыми. После малоубедительной экранизации Элмора Леонарда "Джеки Браун" и необязательных камео в "Четырех комнатах" и "От заката до рассвета" надежд на возвращение Тарантино в первые строки кассовых рейтингов оставалось все меньше. Человеку, по сути сформировавшему язык кино девяностых годов прошлого века, нужно было предпринять нечто действительно экстраординарное, чтобы снова заставить говорить о себе.
И он предпринял — он убил Билла.
Героиня Умы Турман встала из комы, чтобы с грацией девочки-переростка искрошить сотню человек в первой части, а уж потом все объяснить во второй.
И чтобы Квентин Тарантино, с невероятным для такого верзилы изяществом, совершил свой триумфальный камбэк.
На этот раз под видом двух частей одного кино он снял два совершенно разных фильма, монтируя вторую часть во время проката первой. Возможно, даже три фильма, по принципу тезис-антитезис-синтез. Первый тезис был почти совсем женским, зато с реками крови и обилием действия. Знаковые моменты фильма: Дерил Ханна в униформе медсестры, прекрасная Тиаки Курияма из "Королевской битвы" в школьной униформе, мелкие шажки Люси Лью и сцена ее смерти в зимнем саду, без зазрения совести украденная из старого японского боевика вместе с музыкой. И, разумеется, Невеста в желтом спортивном костюме Брюса Ли, пока безымянная. Мужчин было мало (банда "88 безумных бойцов" Люси Лью не в счет), разговаривали они неохотно. Разве что мастер мечей Хаттори Хандзо в исполнении культового Сонни Тибы произнес несколько напутственных слов, без которых, впрочем, мы все могли бы прекрасно обойтись. И ни намека на любовную историю, на какие-либо отношения, чистая месть, не отягощенная сомнением и рефлексией.
Пока мы смотрели часть первую, удивляясь отсутствию фирменного тарантиновского диалога и смутно предчувствуя появление анонсированного Билла, режиссер сидел в монтажной, готовясь предъявить нам все то, в ожидании чего мы замерли. Мы хотели диалога? — Пожалуйста, вот диалог, в авторстве которого сомнений ни у кого не возникнет, герои только и делают, что разговаривают. Даже в том, что Билла все-таки убьют, время от времени уверенность пропадает. Любви? — Вот вам любовь, от которой в прямом смысле слова разрываются сердца, хотя здесь этот прием называется "ручная пятипальцевая техника". Тарантиновской Америки? — Пожалуйста, все действие вернулось в привычные ландшафты околомексиканской пустыни. Мы хотели взглянуть на Билла, которого собираются убить? — Вот вам Билл, да какой! То, что выглядит банальностью в части первой, здесь приобретает новый смысл; обрывок фразы обрастает контекстом и вписывается в тщательно продуманное пространство фильма под названием “Убить Билла”, некого виртуального синтеза двух частей. Мастерски играя с нами, Тарантино с легкостью дает понять, что в первой части все не то, чем казалось, он пользуется свободой создавать свои правила для этой игры с радостью подростка, дорвавшегося до похода в кино вместо уроков. Это не самая честная игра, но оттого не менее интересная. Билл с его бандой под космически глупым названием “Смертельные гадюки” разлучил двух влюбленных в первой части и не дал родиться их ребенку? А вот и нет, жених — всего лишь случайный мальчишка, настоящий возлюбленный вовсе не тот, с кем Беатрикс (никогда бы не подумал, что Невесту зовут именно так) идет под венец. А ребенок, само собой, отыщется — Билл не так прост, да и пейзаж все-таки мексиканский.
В фильме можно обнаружить эпизоды, сбивающие ритм повествования, и вообще есть к чему придраться — Тарантино играет на поле, где невозможно выглядеть безупречным. Но главным критерием оценки его фильмов выступает критерий “работает-не работает”. И ведь работает! Видно, что материал настолько нравится режиссеру, что рука с ножницами просто не поднимается его укорачивать. И не одному режиссеру. Продюсер студии “Мирамакс” Харви Вайнштейн, прозванный за свою любовь к сокращению метража Харви-руки-ножницы (говорят, он-то и угробил фильм “Банды Нью-Йорка”), и тот опасается сокращать длительность картины. По легенде именно он придумал разрезать “Убить Билла” на две части, впрочем, эта легенда все менее состоятельна — очевидно, что в случае фильма “Убить Билла. Часть вторая” мы имеем дело с цельным и вполне самодостаточным произведением, а не с механическим продолжением первой части. Очень достойная мистификация.
Теперь в планы режиссера входит снимать по одному “Биллу” каждые десять лет, с новыми героями, и вполне можно представить, как толпа восхищенных зрителей выходит с сеанса четвертой или пятой части: “Все очень понравилось, только непонятно — кто такой Билл?” В его планы вообще входит много всего, он любит поговорить — переводчики-синхронисты со стажем теряются, когда слово берет Тарантино, признанный чемпион по скорости произнесения слов в минуту. Главное он доказал — груз всеобщих ожиданий, возложенный на него публикой, не помешал очевидному творческому успеху, а потому теперь от него можно ожидать чего угодно.
Киноманьяк Квентин Тарантино обычно ходит на все свои фильмы, когда они появляются в прокате, исправно приобретая билеты в кассе. На Kill Bill-2 в Америке он сходил 11 раз и больше всего был счастлив, когда видел расцветающие на лицах соседей по зрительному залу идиотские улыбки чистого удовольствия, которое сродни страху перед надвигающимся с вывешенной на стене простыни поездом на первых сеансах Люмьеров. Заставить интеллектуала испытать чувства, которые испытывают зрительницы дневных сериалов ("Ну и подонок же этот Луис Альберто! Но как она его любит!"), этот первобытный восторг перед магией, которая называется кино, — немалое режиссерское достижение. И пусть перечисление цитат, которые в массе своей и цитатами не назовешь — чистый плагиат, — может занять десятки страниц. И пусть вдумчивый критик, сидящий в зале, думает только о подробностях завтрашней своей разгромной статьи и вспоминает названия фильмов Shaw Brothers, у которых Тарантино позаимствовал тот или иной кадр, пусть оттачивает фразы о безнадежной вторичности этой картины, о том, что Тарантино — хороший зритель, но никакой не кинорежиссер. Все это вполне справедливо и не очень сложно доказуемо.
Но вот как вдумчивый критик собирается избавляться от подозрительно похожей на капитуляцию, предательски расцветающей на лице идиотской улыбки, ради которой и работает виднейший американский киносказочник Квентин Тарантино?
