Я столь многим обязан Борхесу, который столь многим обязан Томасу Де Куинси (о чем аргентинец и поведал в первой же фразу своего классического эссе об одном совершенно еретическом трактате Джона Донна), что никак не мог пропустить выход новой биографии знаменитого автора «Исповеди англичанина, едока опиума». Я испытываю некоторую неловкость, начиная текст о любимом писателе Борхеса совершенно борхесовской фразой, однако – по зрелому рассуждению – это все-таки лучше, чем, скажем, такая вот красивость: «”Исповедь едока опиума” – это литературные ”Едоки картофеля”». Так что уж пусть читатель оценит скромность автора сих строк. Впрочем, скромность эта имеет свои пределы: я сознательно называю самый известный опус Де Куинси «Исповедью англичанина, едока опиума», почти дословно переводя ”Confessions of An English Opium-Eater”, уходя, тем самым, от устоявшегося русского названия «Исповедь англичанина, любителя опиума». Ибо разве можно называть каким-то несерьезным словом «любитель» несчастного человека, который впервые попробовал настойку опия в 19 лет, в 28 стал тяжким наркоманом и смог избавиться от этой зависимости лишь в 63 года? «Любитель выпить» - это же не синоним алкоголика, не так ли? Впрочем, выпивка тоже входила в поле интересов этого удивительного человека. Нынешний биограф Де Куинси, Роберт Моррисон, скрупулезно посчитал: так как его герой имел привычку к алкогольному раствору опия под названием «лауданум» (от латинского ”laudare” – “восхвалять”, ”превозносить”), то в среднем он выпивал в день – в пересчете на более понятный сегодня виски – больше полулитра крепкого. Тот же Моррисон не поленился вычислить, сколько Де Куинси тратил на опий в год -- оказалось, около 10 тысяч нынешних фунтов стерлингов.
Итак, новая биография Томаса Де Куинси «Англичанин, едок опия», сочиненная Робертом Моррисоном, только что вышла в свет в издательстве Weidenfeld. В моей приватной библиотеке -- уже третье жизнеописание этого автора, которому столь обязан другой автор, которому почти всем обязан Ваш Покорный Слуга. Хронологически, первая из них – «Де Куинси» некоего Дэвида Мэссона, напечатанная в Лондоне в 1881-м. Это совершенно замечательная книга, имеющая (и сохранившая в свои почти сто тридцать лет) все прелести викторианской биографии. Из 200 страниц 134 посвящены, собственно, подробнейшему жизнеописанию героя, и только потом Мэссон переходит к рассмотрению вопроса о месте Де Куинси в современной ему словесности и к краткому очерку его невероятного по объему литературного наследия. Вторая биография издана в 1969 году уже в Нью-Йорке; ее автор Джадсон С. Лайон (в те годы, преподаватель местного университета), так же как и Мэссон, поступил в духе своего времени – только вот конец шестидесятых двадцатого века сильно отличался от восьмидесятых века девятнадцатого. Потому в книге Лайона тематическое соотношение совершенно обратное – из примерно двухсот страниц жизнеописанию Де Куинси посвящено ровно семьдесят, остальное – его сочинениям. Моррисон – тоже вполне в духе уже нашего эклектичного времени, когда биография стала популярным жанром – растворил литературоведение в биографии, как опий в алкоголе, и хорошенько перемешал. Получилась очень современная книга, ей-Богу.
Я ни в коем случае не специалист по творчеству Томаса Де Куинси, и уверен, что биографических работ о нем гораздо больше тех трех, что стоят теперь в моем книжном шкафу. Прихоть библиофила-любителя собрала только то, что подвернулось под руку, не считая, конечно, книги Моррисона, которую мне подсунул неугомонный и вездесущий Amazon.com. Но и эта выборка кажется мне довольно представительной… нет, скорее убедительной, ибо подкреплена она еще одним – на этот раз, основательным, солидным – свидетельством. Рядом с тремя биографиями Томаса Де Куинси на полке красуется двенадцатый, заключительный, том его Собрания Сочинений, затеянного в Америке в середине пятидесятых годов позапрошлого века. В нем – почти шестьсот страниц, в предыдущих одиннадцати – не меньше. Получается, что наш опиофаг и алкоголик, который продышал на ладан 74 (!) года, написал не меньше семи тысяч страниц. Вот этого и невозможно понять ни из одной из имеющихся в моем распоряжении его биографий. Несчастья детства и юности, наркомания, скандальный успех «Исповеди», скверный характер, нищета, борьба с роковой привычкой к лаудануму – все это совершенно заслоняет невероятное количественное и качественное изобилие собрания сочинений Томаса Де Куинси. Более того, если Мэссон и Лайон вполне открыто сочувствуют писателю, то Моррисон более сдержан – и в отношении пагубных привычек своего героя, и касательно его политических, социальных и даже бытовых воззрений. Нет, он не свергает Де Куинси с пьедестала – тот никогда на нем и не был – но всячески пытается показать, что речь идет о крайне неуравновешенном, больном человеке, враге демократии, чуть ли не самозваном аристократе, плохом друге, ученике и муже. Эту иногда неодобрительную (но, все-таки, сдержанную) интонацию доводит уже до прямого осуждения рецензент «Таймс» Джон Кэри: взгляды Де Куинси «кровожадные», зарабатывал литературной поденщиной он всего лишь себе на опий, в то время как его многочисленные дети плакали от голода; наконец, «есть немного книг, которые убивают, но очевидно, что ”Исповедь” относится к этой категории. Моррисон прекрасно осознает, что герой его биографии столь же болен и деструктивен, сколь и талантлив». Все так: народ не любил, колониальные захваты поддерживал, опиум потреблял, Бодлера и многих других последующих деструктивных гениев подталкивал к дальнейшей деструкции. Все так. Но вот где тогда разместить семь тысяч страниц потрясающей английской прозы обо всем на свете: от переселения калмыков в XVIII веке до «Макбета», от Канта до описания Цейлона?
Вот, к примеру, оглавление того самого последнего, двенадцатого тома американского (далеко не полного) собрания сочинений Де Куинси, где собрано, что называется «Разное» -- публикации россыпью, не попадающие под одну тематическую разновидность. «О бегстве одного татарского племени». «Испанская монахиня». «Китай». «Революция в Греции». «Сулиоты». «Современная Греция». «Разговор». «Французские и английские манеры». «Сверхъестественное знание». «Присутствие сознания». «Зарисовка о профессоре Уилсоне». Предыдущие одиннадцать томов составлены по тематическому принципу; за «Исповедью» и сопровождающими ее текстами следуют и «Философские опыты» (или, если перевести по-другому, «Эссе о философии»), и «Литературная критика», и «Опыты об античной истории и древностях», и – конечно же! – «Политика и политическая экономия» (в этом томе можно прочесть знаменитую в свое время книгу «Логика политической экономии», которую упоминает Маркс). Многовато для деструктивного джанка, не правда ли? Ну и, конечно, чтобы все-таки не засохнуть от древней истории и современной политэкономии -- XI том с потрясающим непереводимым названием “Romances and extravaganzas”.
Начав этот текст с Борхеса, им же и закончим. Когда-то, еще в тридцатые годы, он, тоже литературный поденщик, сочинил маленькую рецензию на книгу француженки Арвед Барин «Неврозы». Собственно, это даже не рецензия, а один большой абзац, в котором Борхес издевается над благонамеренными ахами по поводу несчастных и испорченных героев этой книги – Жерара де Нерваля и Де Куинси. Барин жалеет последнего, утверждая, что если бы не опиум, то он стал бы великим писателем. Борхес с какой-то даже (несвойственной ему) ледяной ненавистью устраивает выволочку литературной даме: «Она забывает, что Де Куинси действительно был великим писателем, что сами его кошмары стали известны благодаря блестящей прозе, в которой он оживил или сочинил их, и что литературные, критические, автобиографические, эстетические и экономические сочинения этого “сломленного” человека составляют четырнадцать томов, и все это недаром прочитано Бодлером, Честертоном и Джойсом». Как мы видим, в отличие от автора этих строк, в распоряжении Борхеса было английское, четырнадцатитомное собрание сочинений Томаса Де Куинси.
