На XXVII Московском международном кинофестивале будут два Триера: большой и маленький. Большого зовут, как и полагается, Ларс. Маленького – Томас. Томас Винтерберг.
Один из соратников Ларса фон Триера, соавтор манифеста «Догмы-95», создатель нашумевшего «Торжества», завоевавшего Специальный приз на Каннском фестивале 1998 года, Винтерберг привез в Москву свой фильм «Дорогая Венди», который отборщики ММКФ увидели полгода назад на рабочем просмотре в Берлине и немедленно позвали в московский конкурс. И пока столичная публика замирает в ожидании триеровского «Мандерлая», в фильме Винтерберга уже вовсю кипят схематичные, подернутые сепией, ироничные триеровские страсти.
Подросток по имени Дик, живущий в маленьком шахтерском городке «где-то на Диком Западе», покупает в магазине игрушек пистолет, который оказывается настоящим. Он нарекает его Венди и организовывает тайный клуб «Денди» - бывших неудачников, которых ношение оружия сделало сильными и уверенными в себе. «Денди» сначала встречаются, читают книги, стреляют по мишеням и всячески развлекаются, но скоро им приходится столкнуться со страшным и предательским миром взрослых в лице шерифа Крогсби – и все из-за того, что некая бабушка захотела навестить свою кузину, которая живет через площадь, чтобы отнести ей пачку кофе.
Сценарий «Дорогой Венди» фон Триер написал для себя, но потом заигрался с продолжением «Догвилля» и был вынужден отдать свое детище Винтербергу. «Ларс посчитал, что я смогу вдохнуть жизнь в этот сценарий», - сказал журналистам Винтерберг.
И у него это отлично получилось: там, где у фон Триера надо искать изысканную конструкцию и продуманную структуру, у Винтерберга резвится живая жизнь во всей ее молодой интуитивной красе. Впрочем, не без конструкций: все-таки след триеровской эстетики в этом фильме очень силен.
В «Дорогой Венди» много фирменных знаков фон Триера, которые Винтерберг, по его словам, пытался не «задавить», а, наоборот, выделить. Это и нарочито неспешный, словно в романе XIX века, рассказ голоса за кадром, и схематичный вид площади сверху с названиями всех углов и подворотен (прямая отсылка к нарисованному на полу «Догвиллю»), и надписи вроде «черепа Сьюзан», появляющиеся на экране рядом с персонажем, которого только что застрелили. Даже костюмы героев и цветовое решение всего фильма напоминают «Догвилль» - слегка бесформенные пиджаки, как будто из 1920-х, хотя на самом деле все происходит гораздо позже; теплые коричневые цвета, кадры, словно подернутые сепией, как старые фотографии.
«Если бы я хотел завоевать место под солнцем для себя одного, я бы выбрал другого сценариста, - утверждает режиссер. - Мы пытались дополнять друг друга, а не соревноваться. Мое сотрудничество с Ларсом было очень плодотворным. Я разговаривал с ним, как разговаривал бы с обычным сценаристом, и между нами не было никакого соперничества».
Действительно, никакого соперничества: Винтерберг просто взял и рассказал на чужом материале собственную историю – так, как он ее видит.
Прежде всего, он омолодил персонажей сценария на 10-15 лет – и из «бойцовского клуба» мрачных тридцатилетних неудачников они вдруг превратились в тимуровскую команду. Со всеми вытекающими последствиями.
Во-первых, все, что они делают, совершается на правах всего происходящего в детских сказках: со всей серьезностью вымысла. Группа из шести подростков с пистолетами на полном серьезе разрабатывает масштабную операцию по переводу старушки через площадь – расставляя дозоры на углах, обеспечивая сопровождение. Все это делается с такой искренностью, что эта игра неизбежно должна превратиться в реальность – хотя бы по закону перехода количественных изменений в качественные.
Что и происходит: старушка внезапно достает из сумки обрез и убивает полицейского. «Мы хотели столкнуть молодых людей и мир их фантазий с грубой реальностью, - комментирует Винтерберг. - Мы хотели сказать им: играя в эту игру, вы можете умереть».
Казалось бы, тяжелая, даже трагическая тема. Но в «Дорогой Венди» мрачный триеровский абсурд в духе Платонова внезапно превращается в этакое веселое безумие – может быть, из-за юного возраста персонажей. «Я сделаю то, что сделал бы каждый американский мальчик, - говорит Дик с гордостью, которая почти равна национальной. – Я отнесу им этот кофе, и пусть они его пьют». Странным образом, этот героизм простых поступков вызывает одновременно смех и слезы, потому что он такой хрустальный, что того и гляди разобьется, - как и все в мире детских фантазий.
В этом мире у каждого из членов клуба «Денди» своя собственная мечта и вера, которую зовут так же, как и пистолет ее хозяина. «Венди» Дика - как Венди из «Питера Пэна» (не случайно он так часто рассуждает о входных и выходных отверстиях, которые оставляют пули – помните желудь-поцелуй Венди, который спас Питера Пэна от стрелы в сердце?). «Ли» и «Грант» Сьюзан – как американский миф, война Севера и Юга, генерал и президент, один из примеров героического противостояния благородных врагов. «Линдон» Фредди – как Барри Линдон из романа Теккерея, экранизированного Стэнли Кубриком: парнишка, который стал дворянином (ведь и пистолет Фредди – старинный, XVIII века).
В фильме Винтерберга вообще удивительно много литературных – не киношных – аллюзий. Самая из них вопиющая – негритянский мальчик по имени Себастьян, которого Дик приводит в клуб «Денди», в соединении с особым «брайдсхедовским заиканием», которым денди приветствуют друг друга (здравствуй, «Возвращение в Брайдсхед» - книга о невозвратном уходе мечты из мира грубой реальности).
Легкость, с которой фильм из психологической драмы превращается в вестерн, в боевик, а потом – в кровавую трагедию, одновременно поражает и внушает доверие. В мире детской фантазии все возможно: здесь у пистолета может быть имя и пол, а шериф может собрать целую армию копов и расставить снайперов по крышам, чтобы отобрать у шестерых подростков престарелую негритянку, жертву старческого маразма. И здесь эти самые подростки, изъясняющиеся фразами из викторианского романа, могут с веселым азартом положить половину полицейского взвода, спасая пистолет по имени «Венди» и мстя за разбитую витрину магазина игрушек. Потому что мир детских фантазий не знает жестокости – то есть буквально: не знает, что это такое.
И все же Винтерберг превращает темы, которые Триер так тяжело переживает, в мягкий доброжелательный стеб. «Дорогая Венди» - это стеб над вестерном (сцена «передачи бабушки» шерифу так и просится куда-нибудь в «Великолепную семерку», благо что пистолетов как раз семеро: у Сьюзан их двое). Это стеб над «Бойцовским клубом», который Винтерберг превращает в клуб пацифистов-неудачников. Наконец, это стеб над «Бонни и Клайдом» - грустный, конечно, но такова жизнь.
Самое хорошее, что в конце концов побеждают все. Шериф Крогсби разобрался с опасной вооруженной бандой. Денди доказали, что могут умереть за свои убеждения. Фредди смог ходить без костылей. Дик выполнил обещание, данное себе и бабушке Себастьяна: перевел ее через площадь. Венди попала Дику в самое сердце.
Миры – взрослый и детский – столкнулись, но не пересеклись. Каждый из них одержал победу на своем поле, не заметив победы другого. У Триера это бы означало, что им не о чем говорить. У Винтерберга это значит, что им нечего делить. Вот и славно.
