Космополитичная и прагматичная Москва увидела фильм «Тайна Чингис Хаана» отнюдь не первой, но вслед за Якутском, Улан-Батором, Иркутском, Кызылом, Уфой и Казанью. Она едва ли разглядела в якутском киноэпосе то, чем он должен был стать по замыслу режиссера, а именно - обоснование современной российской государственности с точки зрения российских азиатов.
Новый образ страны разрабатывается не столичными политтехнологами, а возникает стихийно, в провинции, как межрегиональный проект с участием Тувы, Бурятии, Хакасии, Башкортостана и Калмыкии. Его источниками-составными частями стали переосмысленное на современный лад культурное наследие народов Центральной Азии и Сибири, популярные в СССР, благодаря ореолу запретности, идеи Льва Гумилева, а также собственный якутский неотрадиционализм. Канал подачи нового образа страны оказывается тоже не совсем привычным. Как ни крути, кино в современной России - развлечение преимущественно молодежное, но никак не инструмент рефлексии и конструирования реальности. Ко многому московский зритель оказался не вполне готов. В первую очередь, к доминированию в этом проекте якутских кинематографистов и к некоторым историческим реалиям средневековой Монголии, которые Андрей Борисов первым попытался изобразить в кино.
Появление в республике Саха фильма о Чингисхане - событие для якутской мысли настолько же закономерное, насколько непонятное для жителя центральной России.
Несмотря на отсутствие прямых указаний письменных источников о переселении предков якутов из Центральной Азии на север в долину Средней Лены, для историков и этнографов совершенно очевидно, что прародина этого народа именно там. Об этом говорит, во-первых, язык, который относится к тюркской группе, но при этом почти на четверть состоит из монгольских заимствований; во-вторых, антропологический тип якутов, заметно отличающийся от коренных, то есть обитающих на своих землях тысячелетиями северян; в-третьих, параллели в одежде и материальной культуре между якутами и народами Центральной Азии; в четвертых, сходство обычаев и обрядов.
Съемки фильма стали для его создателей паломничеством на южную прародину, попыткой возврата в историческую колыбель. В конечном счете, этнографические и лингвистические данные оставляют такой простор для разнообразных гипотез, что прародина якутов оказывается не точкой, а целым ареалом с размытыми границами. И дело тут не только в отсутствии письменных источников.
Для кочевого народа его земля – это маршрут, который может простираться на сотни километров. Именно поэтому совершенно естественно появление съемочной группы из Якутии в степях Монголии и Тувы, в таких сакральных для народов Южной Сибири и Центральной Азии местах, как гора Ёрд на западном побережье Байкала, пятипалая скала в Бурятии, долина Мертвых Царей в Хакасии. Никто сегодня не может со стопроцентной гарантией утверждать, что предки якутов там не жили или никогда не появлялись.
Будучи уверены в южном происхождении якутов, историки расходятся в датировках, поскольку все они основаны на гипотезах. Скажем, в «Большой советской энциклопедии» переселение предков якутов в долину Средней Лены датируется X – XVI веком. Достаточно большой интервал, даже если учитывать, что было, как минимум, две волны переселения. То есть предки якутов могли уходить на север до появления на исторической арене Чингисхана, а могли - во времена Чингисхана или позже.
В якутском фольклоре нередко встречается имя Чынгыс Хаан, которое интерпретируется по-разному в зависимости от жанровой принадлежности текста. В исторических преданиях это некое историческое лицо, например, царь, который правил в южных странах, где некогда жили предки якутов. По одним версиям, это «первый якут» или первый «якутский царь», а предки якутов - его подданные или потомки, которые утратили свое могущество из-за междоусобиц и потому были вынуждены покинуть родные места. Другие версии различают род Чингисхана и предков народа Саха, которые ушли на север, чтобы спастись от войн, которые вел Чынгыс Хаан и его наследники.
В других жанрах якутского фольклора Чынгыс Хаан - одно из имен бога судьбы. К примеру, в олонхо (эпической поэме) «Потомки Юрюнг Айыы тойона» (так у якутов называется Бог-творец) говорится, что демиург поселил своего старшего сына, Чынгыс Хаана, на Трехъярусном небе и назначил властителем судеб тридцати девяти племен Среднего мира и двадцати семи племен Нижнего мира.
Наконец, у народа Саха есть пословица «Чынгыс Хаан ыйаагынан», которую можно переводить двояко: по смыслу - «по велению судьбы», а дословно «по указу Чингисхана».
Именно эта пословица стала названием для романа якутского писателя Николая Лугинова. Это произведение представляет собой апологию неотрадиционализма, своего рода теорию «вечного возвращения». По Лугинову, каждый индивид - лишь повторение своих предков, поэтому его судьба заранее предопределена. Она скрыта от индивида, но известна роду, точнее носителям родовой памяти, племенным старейшинам. Люди в мире Лугинова не равны и различны по природе. Каждый может быть полезен роду, но самостоятельно свое место в нем едва ли найдет, пока его не укажут старшие.
Эгоизм, личная свобода и равенство в этой системе координат равнозначны рабству и гибели. Правильный путь - это самоограничение, то есть послушание для младших и ответственность для старших. Поэтому единственно правильная форма человеческого общежития по Лугинову, это – иерархия, на вершине которой находится идеальный правитель Чингисхан, унаследовавший свою мудрость генетически, от родовитых предков.
Естественно, в мире, который создал Лугинов, ничего не происходит случайно. Так, в первой редакции романа даже предки якутов отправляются на север «по велению Чингисхана», чтобы накануне решающей битвы создать резервную северную ставку, - предположение весьма смелое даже с учетом множества исторических лакун.
Несмотря на то, что в основу сценария лег роман Лугинова, фильм «Тайна Чингис Хаана» - по существу, еще одна, самостоятельная попытка осмысления пословицы «По велению Чынгыс Хаана».
События выстроены строго в хронологическом порядке, как в «Сокровенном сказании», самом раннем историческом источнике о Чингисхане: похищение матери Темучина монгольским ханом Есугеем у меркита Чиледи, смерть Есугея, отравленного татарами, притеснения со стороны Таргудая дальнего родственника Есугея из племени тайчжуитов, убийство Темучином сводного брата, плен у тайчжуитов и бегство из плена, похищение жены Темучина Чингисхана Борте, совместный поход Темучина, хана племени кераитов Ван хана и побратима Темучина Джамухи на меркитов, ссора между Темучином и Джамухой, провозглашение Темучина Чингисханом и битва с найманами, покаяние и казнь Джамухи.
Создатели фильма добавляют к сложившемуся в мировом кинематографе образу Чингисхана некоторые детали, которые всегда были известны историкам, но на экран еще не попадали, причем трактуют эти детали очень по-своему, по-якутски.
Во-первых, – это персональное, без посредников общение потрясателя вселенной с Небом. Именно от Неба Чингисхан, по убеждению его монголов, получил мандат на верховную власть. При этом он остался равноудаленным ото всех мировых религий, представленных в тогдашней Монголии. Во-вторых, это – политика веротерпимости, напрямую из такой позиции вытекающая.
Имя Чингисхан, которое принимает Темучин, толкуется в фильме на якутский лад как божество судьбы. Став Чингисханом (кстати, сцена посвящения снималась на священной горе Ёрд на западном побережье Байкала, откуда по «Сокровенному сказанию» происходят предки Чингисхана), Темучин сознательно вверяется покровительству неба и становится проводником его воли.
Для создателей фильма веротерпимость язычника Чингисхана - момент ключевой. Закон Чингисхана предстает как прообраз современной России, сильного государства, способного гарантировать безопасность и культурную автономию малым народам в составе единого целого.
В качестве одного из таких меньшинств Борисов пытается изобразить в фильме средневековых монгольских христиан-несториан. Однако режиссер не просто напоминает нам, что средневековая Монголия была обществом многоконфессиональным, он пытается провести идею изначального единства всех религий. Лейтмотивом фильма становится крест, который можно увидеть и в руках христианского проповедника отца Иоанна, и в руках шамана (в данном случае совершенно законный конструктивный элемент шаманского бубна).
По сути, режиссер предлагает зрителям вернуться к реконструируемому учеными дохристианскому значению этого символа – вселенной как совокупности четырех сторон света. Налицо явный экуменический посыл – разные религии, если прибегать к выражению внука Чингисхана хана Мэнге, становятся в фильме Борисова пальцами одной руки.
Киноэпос Андрея Борисова, как химический раствор, проявил некоторые особенности столичной картины мира, подчас очень комические.
Для большинства москвичей Якутия - скорее север, чем восток. Некоторые участники интернет-форумов даже тезис о южном происхождении якутов сгоряча были готовы подвергнуть сомнению и объявить измышлением пиарщиков.
Не встретила понимания и христианская тема. Чужаки-монголы никак с этой религией не ассоциируются, хотя для исторической науки тезис о том, что во времена Чингисхана в средние века в Центральной Азии среди прочих религий было представлено христианство, - общее место. Чтобы убедиться в этом, вполне можно обойтись без, мягко говоря, спорного Льва Гумилева, а напрямую обратиться, например, к сочинениям такого классика востоковедения, как академик Василий Бартольд.
Наконец, дала о себе знать неколебимая народная вера в существование больших рас, которые для ученых давно уже лишь система координат, ко всему прочему, крайне несовершенная. Исполнитель главной роли, коренной степняк, тувинец Эдуард Однар показался некоторым зрителям недостаточно монголоидным на вид. В некоторых отзывах его внешность недоуменно характеризовалась как славянская.
И все же эти недоразумения не должны заслонить от нас главного: мало-помалу Чингисхан становится для России если не совсем своим, то уж точно не чужаком.
«Русеть» Чингисхан начал еще в начале XX века в сочинениях отцов российского востоковедения Владимирцова и Бартольда. Наш современник Роман Храпчевский даже упрекнул их в неоправданной романтизации этого неоднозначного исторического деятеля.
В советское время Чингсхан фигурировал в учебниках как создатель монгольской империи, породившей монголо-татарское иго, которое в свою очередь стало причиной отставания России от Запада. Однако к началу нашего столетия представления о Чингисхане стали меняться, причем не только в сочинениях евразийцев и альтернативных «историков» фоменковского разлива.
Причина в том, что у современного россиянина меняется дистанция по отношению к Чингисхану.
Она увеличивается, когда деяния Чингисхана рассматриваются не как часть российской истории, а как часть истории мировой. При таком подходе, Чингисхан – это один из невольных предтеч мир-системы, в настоящий момент объединяющей интеллектуальный потенциал человечества.
Она уменьшается, когда Чингисхан рассматривается как личность. Россияне признают, что в ней были ужасные, неприемлемые для современного человека черты. И вместе с тем отдельные эпизоды из жизни Чингисхана вполне могут функционировать как притчи. То есть происходит процесс переосмысления - как на Востоке, где Потрясатель вселенной превратился в идеального правителя, героя философских притч. В российских блогах Чингисхан и фильм о нем становятся поводом для разговоров о корпоративной культуре. Представление о корпорации как об армии достаточно прочно завладело умами наших современников и сдает свои позиции крайне медленно. И все же именно через корпоративный контекст личность Чингисхана постепенно демилитаризуется. Его биография превращается в своеобразную success story сильной личности, которая смогла преодолеть невероятные препятствия благодаря уму, выдержке и личной харизме. Определенные симпатии в наше время способна вызывать и сама мобильность, присущая кочевой культуре. Экономически активному члену современного общества свойственно всячески расширять свою зону комфорта.
Разумеется, не стоит ожидать ни полного совпадения столичного и регионального видения России, ни уж, тем более, того, что краеугольным камнем нашей государственности станет переосмысленная фигура Чингисхана. Однако предпосылки для сближения «центрального» и «периферийного» видения России налицо. По крайне мере, Андрей Борисов, который сделал в своем фильме акцент на изначальном единстве человеческой духовности и веротерпимости как главном законе империи Чингисхана, сделал для этого очень много.
