«Темные улицы рождают темные чувства»
Михаил Кузмин
Роман Питера Акройда«Хоксмур» завершается «Послесловием автора», где можно прочесть следующее:«Всякое сходство с реальными людьми, живыми или мертвыми, является совершеннослучайным». Как тут не упрекнуть романиста в наивном лукавстве – ведь названиеего книги есть ни что иное, как фамилия известного архитектора конца XVII –начала XVIII века, швырнувшего в Лондон россыпь самых невозможных, неимоверныхстроений, которые только можно обнаружить в этом городе, полномнелепо-прекрасной архитектуры. И один из двух главных героев «Хоксмура» --лондонский архитектор конца XVII – начала XVIII века, построивший, поудивительному (если верить Акройду, случайному) стечению обстоятельств, те самыецеркви, что в реальности построил Николас Хоксмур. И фамилия второго главногогероя книги, странным образом, как раз -- Хоксмур, только он не архитектортрехсотлетней давности, а современный (годам написания романа, 1980-м)детектив, расследующий загадочные убийства, совершенные у тех самых церквей,что…
Что же остается делать нам,читателям? Уличить Питера Акройда во лжи? Или принять на веру его слова о«случайности», несколько изменив их смысл; ведь «случайность» -- это «такполучилось», «произошло само собой», «так легли карты». Вот с этим определениеммы и подойдем к мрачной, внушающей тоску и ужас книге, русский перевод которойвот-вот появится на прилавках магазинов.
Прежде всего, несколько слово сюжете – и ни слова о фабуле, ведь речь идет о романе как бы детективном, какбы историческом, как бы триллере, написанном примерно в то же самое время, чтои «Имя розы», но романе, полностью противостоящем книге Эко. У итальянскогомедиевиста и семиотика тщательно реконструированное средневековье предлагаетсяв качестве материала, с которым можно совершать логические и культурологическиеоперации; «удовольствие от чтения» возникает при четкой работе культурноориентированного сознания, склонного к литературным играм, сознания«гуманитарного читателя» -- ведь только оно правильным (то есть, таким, какожидает сам Эко) образом отреагирует, скажем, на шерлокхолмсовские аллюзии вповедении и репликах Вильгельма Баскервильского и его неизменного младшегоспутника (В)Ад(т)сона.
Чем больше копаешь в этомтексте, тем большее удовольствие получаешь – если, конечно, ты что-то знаешь осемиотике, средневековой схоластике и прочих прекрасных материях. Впрочем, «Имярозы» можно читать и без всего этого – перед нами идеально сконструированный«исторический детектив», из которого можно почерпнуть что угодно: от острогострашноватого сюжета про серийные убийства монахов до небессмысленных знаний отом, как был устроен средневековый монастырь. Не стоит, конечно, преувеличиватьпоп-возможности такой книги – на поприще площадной славы и коммерческого успехалюбой Дэн Браун будет круче.
Интеллектуализму ипостмодернистской историко-культурнойозабоченности «Имени розы» Акройд противопоставляет полнейшийантиинтеллектуализм и кромешный антирационализм. «Хоксмур» темен, смутен, объяснить,что же там на самом деле происходит,практически невозможно – и, тем не менее, перед нами не бесформенный мрачныйромантический бред, а (почти) шедевр модернизма, только не его классическогопериода, а того времени, когда он, почти незаметно для всех, принялся заново«переизобретать» себя. На фоне постмодернизма Эко, который с помощьюпросвещенческого рационального подхода препарирует «готический роман» (с егомедиевализмом и мистицизмом), Акройд пишетнастоящий готический роман, где в мистическом тумане растворяются все идолырационализма. Причем перед нами не «стилизация под готический роман», а,собственно, готический роман, но такой, каким его можно было написать ввосьмидесятые годы прошлого века. Вместо произведенного Разумом симулякра – не поддающаяся разумномуобъяснению вещь, отвергающая любыепопытки рефлексии (и авторефлексии). Здесь все происходит само собой, так, как это заведено. Но невозможно же незадаться вопросом -- «кем заведено»?
Вот об этом -- истинныйсюжет «Хоксмура». Хотя, на первый взгляд, сюжет совсем иной. Собственно, внутриромана – два параллельных повествования. Одно, от первого лица, ведетархитектор Николас Дайер (1654—1715(?)), родившийся на семь лет раньше НиколасаХоксмура (около 1661 – 1736) и исчезнувший с экранов беллетристического радараАкройда за 21 год до смерти настоящего автора потрясающих лондонских церквей (ипрочих строений в Лондоне, его окрестностях и некоторых других населенныхпунктах, вроде Кембриджа). Люди, как мы видим, разные, но послужной список у нихсовпадает на тех самых шести храмах. Итак, Дайер ведет повествование, изкоторого мы узнаем о его детстве, о смерти его родителей во время Чумы, о том,как он бродяжничал в восточном Лондоне, где потом строил церкви, о том, как егоподобрал некий господин Мирабилис и посвятил в мистические тайны своего (судяпо всему, сатанистского) круга, как Ник подрос, проявил способности, сталпомощником великого архитектора Кристофера Рена, как потом ему довериликомиссию на возведение семи храмов, как он трудился над ними, воплощая некийтаинственный, мистический замысел, данный ему Мирабилисом и его сподвижниками.
В чем заключался этотзамысел и на какие мрачные деяния пришлось пойти Дайеру для его реализации –читайте в романе. Второе повествование в книге Акройда ведется от третьеголица, и действие происходит в то же самое время, когда пишется «Хоксмур».Угрюмый детектив по имени Николас Хоксмур ведет расследование сериинеобъяснимых убийств, совершенных возле дайеровских (как должен знатькультурный читатель, хоксмуровских) церквей. Все серо и стерто, мрачность инапряжение сгущаются, но не в грозовую тучу, откуда вот-вот должен грянуть громи сверкнуть ослепительная молния, а в знаменитый лондонский туман, выдуманныйТернером и Конан Дойлем, а на самом деле не существующий. Вместо того, чтобыдовериться Рацио и его инструментам, вроде только что появившихся компьютеров ипрочих разумных методов ведения следствия, детектив Хоксмур погружается встранные мысли, совершает странные поступки (наводящие на мысль о сумасшествии),изучает странные старинные клочки бумаги с непонятными рисунками и надписями.Больше – ни слова о сюжете, разве только скажу, что дайеровская часть романанаписана прихотливым языком, который напоминает рубеж XVII и XVIII веков, но,строго говоря, не является стилизацией.
Этот язык, не оченьправильный, иногда – нелепый, но весьма выразительный, выносит читателя куда-тоза, по ту сторону обычного житейского и лингвистического опыта, не прерывая,между тем, с ним связь. Наверное, так говорят в аду – вроде бы, все понятно, нокак-то диковато и зловеще (если, конечно, верить в сведенборговский ад, а недантевский парк аттракционов. Кстати говоря, дом, где жил Сведенборг и где досих пор расположено сведенборговское общество, стоит напротив самой причудливойиз хоксмуровских церквей – Св.Георгия в Блумсбери). Повествование о детективеХоксмуре написано обычным языком современной беллетристики, чутьтрансформированным под акройдовские нужды, немного аффектированным в некоторых– в основном, описательных – пассажах, но все же именно «обычным». Напряжениесюжета (не фабулы) натянуто между двумя этими полюсами: XVIII и XX века, первыми третьим лицом повествования, мистически прочувствованным адовым языком иречью настолько обыденной, что в ней чувствуешь затхлое дуновение того ада, вкотором мы все находимся прямо сейчас.
На самом деле, главный герой«Хоксмура» -- не архитектор Николас Дайер, не детектив Николас Хоксмур, несуществовавший на самом деле архитектор Николас Хоксмур, а город, в котором всеони жили и действовали. Лондон, тот самый, биографию которого Акройд сочинит через пятнадцать лет после написания романа, героймногих других книг этого неутомимого литературного шелкопряда. Нет-нет, речь идет не о пошловатыхупражнениях в бойком литературном журнализме под видом поисков заранееизвестного публике genius loci. За акройдовской одержимостью этим городом стоит очень странная местная «психогеография», отличающаяся от классической французской тотальнымотказом от рационализма в пользу неотрефлексированного урбанистическогомистицизма. Не то чтобы Акройд верит в некое проклятие, с незапамятных временнависшее над тем местом, где сейчас стоит Лондон; скорее, источник зланаходится не над, а под, в той земле, на которой высятся дикие здания этогогорода, в частности – дайеровско-хоксмуровские церкви. Оттого-то в подвалахэтих церквей… Но, чу, молчу! Молчу!
Перед нами не потешныйсатанизм, конечно, а угрюмый, непоколебимый гностицизм. Мир наш создан жалкимуродливым демиургом, далекой эманацией совершенной Плеромы. Каков демиург,таков и мир, материальный элемент которого преобладает над духовным.Материальное есть несомненное Зло. Оно и правит этим миром. Чтобы достигнутьплеромы, следует отречься от материального – впрочем, отречься вовсе не врасхоже-материальном смысле. Речь не об аскетизме, а об отвращении квоспроизводству Зла, от богатства до деторождения (как тут не вспомнить борхесовское«зеркала и совокупления отвратительны, ибо умножают количество сущностей»?).
На этойфилософско-теологической основе покоятся множество гностических школ идвижений, породивших, в свою очередь, множество неогностических церквей,сатанистских групп и разнообразных возмутительных сочинений. Одни указывают нато, что гностицизм подозрительно смахивает на буддизм (или наоборот). Другиепредлагают задуматься над тем, как спасти невинных детей от участие в этомвоспроизводстве Зла – ведь повзрослев, они, закатав рукава, с энтузиазмомпримутся за дело. Отсюда бесконечные истории о ритуальных детскихжертвоприношениях в разного рода сектах – в частности, при закладке культовыхзданий (sapienti sat!).
Наконец, более всегообсуждаются способы добывания тайного знания (скажем, имени ИзначальногоСовершенного Бога), обретя которое, можно отринуть наш отвратительный эон. Гдетайные слова, там и таинственные формулы, где таинственные формулы – там исакральные знаки, начертав которые, можно… Конечно, никаких таких рассуждений вромане Акройда нет (или почти нет), однако его Лондон и является тем самыммиром, лежащем во Зле, созданном на проклятом месте, насквозь пропитанным жижейматериальной алчбы, эманирующем неперсонифицированное Зло.
Именно последнее действует посредствомживущих в этом месте людей; причем, чтоименно это за люди, совсем неважно – оттого церкви Николаса Хоксмура строитнекий Николас Дайер, пытаясь с их помощью начертать на лондонской картемистический знак, призванный освободить от … от чего? кого освободить? Ответовна эти вопросы нет и быть не может; в мире Акройда обычныхпричинно-следственной связи и логики нет, все перемешано со всем, потому какздесь, в Лондоне, все происходит само собой, в силу изначального … см. выше.
Оттого интересно следить затем, как в романе теряют смысл действительно происходившие события, разговоры,как, столкнувшись с акройдовским «туманом лондонского Зла», обесцениваютсятщательно разработанные несколько веков назад концепции. В некоторых эпизодах«Хоксмур» отдаленно напоминает как раз то, чем он, по идее, быть решительно неможет – просвещенческий «роман идей», «философскую прозу». В «дайеровскойчасти» немало дискуссий на отвлеченные темы, от теологии до философии. НиколасДайер помещен между двумя идейными антагонистами: ошуюю рационалист сэрКристофер Рен с его Академией, физическими опытами и верой в разум, одесную –соперник-архитектор Ванбрюгге (его исторический двойник – архитектор идраматург сэр Джон Ванбру), искусный игрок на эстетическое понижение, циничныйадепт «современного» и «популярного» (чуть было не сказал «актуального»).
Нельзя утверждать, что этатеоретическая коллизия полностью сочинена Акройдом; если сравнить творениянастоящих Рена и Хоксмура, мы увидим, как шедеврам классицистической «августианской»архитектуры противостоят невозможные в своей необузданной эклектике церкви вБлумсбери и Спиталфилдсе. Перед нами не банальная разница артистическихтемпераментов и эстетических воззрений, здесь видна глубокая идеологическаяпропасть: ветрувианско-палладиевский Рацио против крайней эклектики Мистицизма;некоторые церкви исторического Хоксмура иначе как издевкой над «августианской»(и, кстати говоря, масонской) архитектурой Рена назвать нельзя. Один (Рен)следовал за великими учителями давнего (Ветрувий) и недавнего (Палладио)прошлого, другой (Хоксмур) сделал окрошку из всего, что вычитал в тогдашнихкнигах антиквариев, гностиков и просто жуликов и сумасшедших про египетские,финикийские, карфагенские, друидические мистерии, приправив смесь немалой долейтой самой готической архитектуры, до начала «переоткрытия» которой оставалосьлет шестьдесят-семьдесят. Таков был знаменитый «спор Древних и Новых» (забавно,что в разряд «Новых» попадают любители всего архаичного, «неклассическогодревнего», вроде Хоксмура).
Но это исторические Рен,Хоксмур и Ванбру. В романе они пытаются высказать свои позиции, однако вкакой-то момент начинают путаться, мешать реплики с выпивкой и ругательствами,слова теряют смысл, пелена общей бессмыслицы (которая, добавлю от себя, и естьодно из главных проявлений Зла) застилает все – до возведения новой церкви, доновой необъяснимой смерти. Именно поэтому «Хоксмур» -- не историческое сочинение. Более того, есть искушение увидеть в нем«современный» (для Британии 1980-х годов) роман, опознав, скажем, в КристофереРене – ревнителя давно устаревших позитивистских традиций английской культуры(или, к примеру, утопического британского архитектурного модернизма 1960-х,столь похожего на советские аналоги того же времени), а в пресловутом Ванбрюгге– нахрапистого идеолога тэтчеровской эпохи, с ее невыносимо «красивой»буржуазной застройкой, алчностью, неразборчивостью, страстью потакать черни.Получается, что Николас Дайер – это сам Питер Акройд в середине 1980-х,одинокий мистик и хранитель тайного знания о страшном месте под названием«Лондон».
Но мы не будем проделыватьэту операцию, пытаясь придать некий рациональный (с нашей точки зрения),конкретно-исторический смысл мистическому сочинению Акройда. Не зря же в началенашего (уже слишком длинного) текста поминался Умберто Эко. Но раз уж мы началис литературного сопоставления, им же и закончим. Как известно, «Хоксмур» --своего рода палимпсест, написанный «поверх» еще более эклектичной ибесформенной книги – сочинения Иэна Синклера «Лудов жар». Именно Синклерзаложил основу «хоксмуровского мифа» о мистическом архитекторе-злодее. В«Послесловии автора» Акройд пишет: «Я хотел бы выразить признательность ИэнуСинклеру, чья поэма “Лудов жар” впервые привлекла мое внимание к наиболее страннымособенностям лондонских церквей».
Я же скромно обращу вниманиена еще один литературный источник «Хоксмура» -- рассказ Борхеса «Смерть ибуссоль». Напомню, в нем детектив Лённрот пытается разгадать тайну трехнеобъяснимых убийств. Вместо того, чтобы сверять отпечатки пальцев идопрашивать случайных свидетелей, он погружается в изучение кабалистическойлитературы. В конце концов Лённрот приходит к выводу, что убийца с помощьютрупов вычерчивает на карте Буэнос-Айреса некий мистический символ. Он догадывается,что речь идет об Имени Бога, Тетраграмматоне; явив три буквы – J, H, V –преступник должен совершить еще одно магическое жертвоприношение заклание,назвав, таким образом, четвертую: H.
Однако Борхес не мистик, арационалист – кабалистическая завеса прикрывает банальную ловушку, в которуюциничный бандит с экзотическим именем Ред Шарлах заманил слишком увлекшегосястарыми книжками детектива. Впрочем, заключительный диалог преступника и жертвынамекает нам на то, что не все так просто – Шарлах и Лённрот договариваютсявстретиться в следующей аватаре, составив новый лабиринт уже совсем по другим,нежели кабалистические, правилам. Получается, что преследуемый обречен вечноубивать преследующего – кем бы они ни оказались в следующем перерождении. ЕслиАкройд когда-либо читал «Смерть и буссоль», ему должно было понравиться этохолодное безразличие к тому, кто именнобудет убивать и будет убит. Ведь просто так заведено.
P.S. Полюбоваться на хоксмуровские церкви – с довольно содержательнымтелебэкгрундом – можно здесь:
а потом здесь:
