Юноша с круглым лицом и приподнятыми бровями слушает музыку в своих наушниках и приплясывает в неслышный для нас такт. Ну, конечно, не дает в вагоне гопака, но двигается вполне акцентировано.
Наполненность вагона средняя, идеальная для этого маленького шоу. Зрителей много, но большинство сидит. Двигаться никто не мешает. Всем хорошо видно.
Большинство пассажиров – молодежь. Никто не раздражается. Всем смешно.
Девушка тихо хохочет. Спутник тихо улыбается, держа ее за руку. Два серьезных брутальных типа в темных очках посмеиваются, теряя серьезность. Гастарбайтер с востока обменивается веселыми взглядами… чуть не написал – со скинхедом, нет, просто с другими нормальными людьми. Осматривая других, юные путешественники иногда заглядывают и мне в глаза – смешно ли дядьке?
Дядьке смешно.
Девушка снимает танец на мобильный телефон.
До сих пор я видел подобные сцены в кино, и хороши они были только в условных жанрах. В мюзиклах, например, или в индийских фильмах. Мне и в голову не приходило, что такое может быть в московском метро, без фальши, без напряжения.
Юноша в наушниках не работал на публику, просто танцевал. Слушал музыку и ей соответствовал. Нельзя, однако, сказать, что он погрузился в публичное одиночество, а потом очнулся – и в ужасе обнаружил себя в метро, среди смеющихся рож. Нет, он просто танцевал в вагоне, как читают в вагоне, а потом спокойно вышел на своей станции. И по платформе шел чуть приплясывая, но не теряя темпа.
Еще станцию мы ехали с немосковскими выражениями лиц. Потом лично я вышел. Обрел подобающую ситуации деловую суровость и побрел по своим делам.
Там и сям – книжки в мягких обложках. Передо мной, метрах в двух, молодой человек читает стопочку листов А4. Распечатку с принтера. Обыкновенно это лекции или отчеты.
Возрастная дальнозоркость позволяет мне выловить на его листе отдельные слова. Имена – поскольку они с большой буквы. Лева Шулепников, Глебов…
Трифонов, «Дом на набережной».
Отчего-то это меня изумляет. (Конечно, приятно изумляет – но сперва изумляет, а потом уже приятно).
Если вдуматься – молодой человек читает одну из лучших повестей, написанных на его языке в ХХ веке. Удивило бы нас, если бы аналогичный юноша в нью-йоркской подземке читал «Над пропастью во ржи» или «Зиму тревоги нашей»? Нет, не удивило бы. Удивило бы, наверное, если бы американский читатель не достал эти книги в первом попавшемся книжном и вынужден был бы насиловать принтер.
Вид на отечественную прозу второй половины ХХ века со стороны стеллажей того же «Библио-глобуса» - тема для отдельной статьи. Не лирического эссе, а жесткой аналитики.
Вернемся к молодому человеку с распечаткой Трифонова в метро.
Возникают вопросы, которые в нормальной ситуации возникать не должны. Например: откуда он узнал о Трифонове? Вряд ли в школе, скорее, от родителей. То есть от людей моего поколения.
Как мы читали «Дом на набережной»? Точно не в книжке – в СССР Трифонова было не достать. И не в фотокопиях – в фотокопиях мы читали других авторов. Трифонова мы (уж извините) воровали из библиотек в журнальных публикациях, оплачивали в десятикратном, кажется, размере и передавали из рук в руки. Насколько я помню, это была «Дружба Народов».
Одно стихотворение моего друга и по совместительству замечательного поэта Дмитрия Веденяпина начинается такой строкой:
Конечно, плохо, даже очень, но
Что именно «но» - уже в следующей строке.
По-моему, это один из важных камертонов настоящего времени. Расшифровка чего-то, неуловимо звенящего в воздухе. То есть у нас нет поводов для оптимизма. Но иногда находятся поводы для надежды.
Например, молодой человек, читающий в метро «Дом на набережной» Юрия Трифонова.
