Как пишет сам Балаян,еще 10 ноября программный директор фестиваля «Профессия: журналист» ИринаИзмайлова писала ему, что фильм значился в программе, и пригласила его наобсуждение ленты 18 ноября. Он ответил согласием, заметив при этом: «В курсели Вы этих событий?Не стоит ли в связи с этими сообщениями организаторам на всякий случай подуматьо мерах безопасности до и после просмотра. Боюсь, что возможны провокации со сторонывышеозначенных в этой новости сил. Рамка на металл, с моей точки зрения, непомешала бы».
Да, не помешала бы: вечером 9 ноябрядва-три десятка боевиков напали на студентов, собравшихся для просмотрафильма Балаяна в Новосибирском госуниверситете. Стрельба из «травматики»,один из студентов ранен в лицо. Было возбуждено уголовное дело о «хулиганстве,совершенном организованной группой». Однако обыскали почему-то квартируорганизатора показа, студента Михаила Пискунова, компьютер изъяли.Замначальника областного центра по борьбе с экстремизмом Павел Золотухинпояснил, что милиция среди прочих рассматривает версию инсценировки: «Кто-тозаинтересован в том, чтобы представить это столкновением двух группировок[антифашистов и неонацистов]".
Письмо Балаяна Измайлова переслалагенеральному директору двух фестивалей – и этого, и «Сталкера» – Игорю ЮрьевичуСтепанову. В тот же день тот позвонил режиссеру, и, заметив, что «разделяет опасения»,но не имеет ни средств, ни возможностей установить рамку-металлодетектор, предложил«компромисс», – отменить показ вообще. – «Не переживай, фильм в программе остается,жюри его отдельно в своем кругу посмотрит. И вообще, фильм я смотрел, фильмхороший, но сам понимаешь, мы людей подставлять не можем и т.д. и т.п.» Балаянпишет: «Мне пришлось согласиться на этот«компромисс». Что еще оставалось – тупо настаивать на показе, при котором могутбыть непредсказуемые инциденты?» Этот «компромисс» касается обоихфестивалей – и «Профессии…», и «Сталкера».
*****
В обсужденииэтого сюжета я наткнулся на комментарий,и что-то начал вспоминать. Покопавшись в черновиках, я извлек на свет божий записипятилетней давности, – вот они, я почти не правил. Заранее прошу простить замногословие и пафос:
«…На «Сталкер»меня занесло по чистой случайности. Знал: «кинофестиваль о правах человека», вполнеприличные фильмы и даже более чем, второй десяток лет… Островок, – нет, утес! –нормальной жизни и нормальных ценностей среди «подлых нулевых». Последний разбыл на «Сталкере» когда? В конце «первой чеченской»? Или в начале второй?Показывали что-то очень неплохое, смелое, документальное, – кажется «Кавказскийметроном»...
Но поневолеотстаешь от жизни вообще и от жизни культурной в частности: быт, работа, разъезды,– то «на Юг», то обратно на север. На носу была очередная командировка, и 15декабря 2005 года я сам для себя неожиданно оказался в Москве, а не в Назрани.
Свободныйвечер накануне отъезда – оксюморон: сидишь за клавиатурой. Но тут нагрянулатолпа друзей, собравшихся в тогда еще живой Дом кино, на показ и дискуссию: «Фильм латиноамериканский… Перу… Фухимори…», – а это уже интересно. Нашиправители по привычке всё смотрят на север Америки. На самом деле АмерикаЛатинская и тамошние диктаторы «как зеркало русской контрреволюции» куда какуместнее. Сами-то живем в такой же Америке, но Кириллической…
Решил – черт сними, с делами, схожу. Нужно хоть иногда изображать из себя человека с широкимиинтересами.
«Латиноамериканскоекино» оказалось, просто американским, и в программе по-русски называлось«Атмосфера страха». Не самый удачный перевод, но нельзя адекватно отразить на языкеродных осин двойственность английского названия. “The State of Fear” – одновременно и«государство страха» и «состояние страха». После просмотра значилась дискуссияс аудиторией. Организаторы – Центр развития демократии и прав человека, – привезлив Москву из Нью-Йорка режиссера и продюсера. И пара «российских экспертов», – ТатьянаВорожейкина, на Латинской Америке специализируется, и Татьяна Локшина – нанашем родном Северном Кавказе.
Народунабилось много – человек полтораста. Погас свет. Первые десять минут фильма казалось:дискуссия – явный перебор. Потом захватила смена картинок, чередование хроникии интервью.
С точки зренияоператорской работы – не шедевр. Но – не отнять – честное документальное кино. Американцамудалось почти невозможное – они упаковали двадцать лет новейшей перуанскойистории в полтора часа экранного времени. Показали события с разных сторон. Проинтервьюироваличленов местной террористической организации «Сендеро Луминосо» (оченьпо-нашему: «Светлый путь»). Записали и военных, сотрудников милиции. И членовКомиссии истины, правозащитников, жертв «антитеррора». И местных пейзан, иэлиту.
Общая мысльпроста – обществу важно знать правду о том, что произошло. Важно разобраться вошибках. Проанализировать, насколько соразмерным было отступление отгражданских прав и свобод в интересах национальной безопасности. Понять, скакого момента «антитеррор» превратился в террор государственный. Наконец, восстановитьсправедливость в отношении жертв «антитеррора». Извлечь уроки из трагическогоопыта. И так далее. Банально, но справедливо.
Очень цеплялипараллели между тем, что «у них тогда», и тем, что «у нас сейчас». Конечно,есть серьезные различия, но так многое схоже, причём так выпукло…
Фильмзакончился, зажегся свет.
К микрофону навысокой подставке рядом со сценой, вышел Юра Джибладзе, руководитель правозащитногоцентра с длинным названием. Поблагодарил оргкомитет за включение такогозамечательного фильма в программу «Сталкера». Поблагодарил создателей фильма, перелетевшихчерез океан, чтобы быть сегодня с нами. Поблагодарил зрителей за внимание. И уних, у зрителей, сейчас появится возможность обсудить столь актуальную для нас картинус ее создателями и с компетентными российским экспертами, – они сейчас пройдутна сцену…
…И тут откуда-тосбоку к микрофону выскочил тяжеловатый дядька лет пятидесяти, с виду – типичный«совок». Оттеснив Юру в сторону, он стал говорить, что не надо-де за стол,авторы должны быть близки к зрителю, и пусть наши американские гости пройдутсюда, к микрофону…
Юру этозастало врасплох, он стал было возражать: «Ноу нас определен формат. На дискуссию приглашены российские эксперты…». «Этоваши эксперты, и вообще, авторы должны быть со зрителем!», – настаивал«совок», – оказалось, один из организаторов фестиваля.
Растерянные американцыв ответ на его бурные призывы вышли к сцене вместе с переводчиком. «Совок»подтолкнул их к микрофону, широко развел руками: «Вот, создатели фильма к нам приехали. У вас есть уникальнаявозможность задать им вопросы…» – и напряженно всмотрелся в зал, где ужепоявилось несколько рук.
Вопрос,другой, третий…
Четвертойвстает немолодая тетка в очках: «Спасибо,ваш фильм мне очень понравился. Вот, вы привезли его к нам, в Россию, приехалисами. Вы усматриваете какие-то параллели между тем, что произошло в Перу, итем, что происходит сейчас в нашей стране?». Американцы оживляются,начинают говорить через переводчика, что они не так много знают про Россию, ноуверены, что параллели есть. В контексте международной войны с терроризмомперуанский опыт не может не быть актуален для Европы, – так же, как он актуалендля Америки. И сняли они этот фильм специально для американской аудитории после11 сентября 2001 года, когда в стране началось стремительное отступление отправ человека в рамках борьбы за безопасность…
И тут «совок» буквальнобросается на микрофон: «А теперь,буквально сейчас, у нас будет показ еще одного фильма. Это изменение впрограмме. Но раз уж нам удалось устроить дополнительный сеанс…»
«Но ведь дискуссия…», – начинает Юра.
«А для Вашей дискуссии мы специальноподготовили отдельное помещение на первом этаже. Так что, если кто хочет ещепоговорить с американскими кинематографистами, спускайтесь этажом ниже, вампокажут, а остальные могут посмотреть замечательный фильм…».
И в залегаснет свет.
Вечер оказалсяинтереснее, чем я рассчитывал. Поверх неплохого фильма про чужую прошлую жизнь накручиваласьуже наша, местная, современная история. Дискуссия планировалась в зале, в программе– я внимательно смотрел! – фильм с дискуссией стояли последними. А господаорганизаторы показывают здесь еще одно кино, чтобы выпереть всех в комнатку назадворках.
Чего же эти «сталкеры»так испугались? Разговоров о терроризме? Так ведь – фестиваль о правахчеловека, а не патриотический вечер с участием генералитета?
Спускаюсьвниз. Комната, понятное дело, рассчитана человек на тридцать. На стене – плакат«Сталкера». По периметру – квадратный «круглый стол». В голове стола сидят мрачный Юра, обаамериканца, совершенно ошарашенные, и эксперты профессорша в очках с толстымистеклами, и худая девчонка с резкими чертами лица. Набивается народ – сколькодошло, сколько поместилось. Юра, справившись с раздражением, вполнепрофессионально: представляет «панель», предлагает выслушать сообщения авторовфильма и российских экспертов, а потом начать общую дискуссию.
«Авторы», Памелаи Пако, дают более развернутую версию того, что они уже говорили в большом зале– зачем снимали этот фильм, почему, с их точки зрения, он важен дляамериканцев, как принимали фильм в Америке, как после 11 сентября американцызадумались о корнях обрушившегося на них террора, начали спрашивать друг друга:«За что они нас так ненавидят?», какуроки Перу могут быть полезны для Америки, для России, для всего современногомира.
ТатьянаВорожейкина рассказывает о Перу, интересно и со знанием дела. С отсылками кфильму перечисляет параллели между перуанскими событиями и нашей ситуацией.
Как приход квласти Фухимори на волне сендеристского террора был похож на становление увласти Путина после взрывов в Москве и вторжения Басаева в Дагестан.
Как и в том, ив другом случае общество дало государству бескрайне широкие полномочия дляборьбы с террором.
Как властьвоспользовалась этим для сворачивания демократии и создания механизмов,позволяющих бесконтрольные силовые действия.
Как людипогружались в атмосферу страха.
Как, междупрочим, росла коррупция – притом, что «правительство сильной руки» всё времяговорило о борьбе с коррупцией.
И какухитрялась не замечать раскручивание спирали насилия перуанская столица Лима,восьмимиллионный мегаполис – пока террор и «борьба с террором» не пришли итуда. Пока люди не начали исчезать там, в столице…
Оназаканчивает словами: «Перед обществомвсегда есть дилемма – знать или не знать. Долгое время в Перу обществопредпочитало не знать. Так же, как не хочет знать сейчас, в России. Несколькодней назад я была на Съезде Гражданского Конгресса и не могу забыть, как тамвыступали представители жертв Норд-Оста, «Матерей Беслана», и зал нереагировал, встретил их вежливым равнодушием…».
Слово беретТатьяна Локшина. Напряженно и четко выговаривая слова, она будто продолжаетвыступление своей тезки.
Говорит, что унас люди выбирают незнание, потому что боятся знать.
Любогочеловека, регулярно ездящего в Чечню, в зону вооруженного конфликта, время отвремени спрашивают: «Как же Вам нестрашно?».
Но –продолжает она – страшно не ездить: это работа. Самое страшное – когда тывозвращаешься, прилетаешь в светлый, пестрящий бутиками и рекламой московскийаэропорт, вливаешься в толпу, которая с отвычки кажется праздничной, и которойсовершенно безразлично, что рядом, в той же стране, есть место, где убиваютлюдей. Место, где люди исчезают, подвергаются жесточайшим пыткам. Где человекоказывается лишенным всего, даже достоинства. Где, ложась ночью в постель,никто не может быть уверен, что он сам и его близкие спокойно проснуться утром.
Онарассказывает о том, что у нас на Кавказе методы борьбы с терроризмом таковы,что население живет в условиях государственного террора.
Что люди тамбоится силовиков больше, чем террористов. А в таких условиях неудивительно, чтотеррористическая активность не снижается, а наоборот, растет. Податливымматериалом для террористического подполья становятся родственники жертв«антитеррора», особенно – семьи бесследно исчезнувших, а в Чечне их от трех допять тысяч человек.
Говорит о том,что «контртеррористическая операция» в Чеченской Республике привела к распространениюконфликта, и сегодня террористической активностью охвачен весь Северный Кавказ.
Что обществу,наконец, пора задуматься, иначе расплата за сознательное «незнание», заравнодушие окажется слишком страшной.
Время отвремени она вспоминает какие-то слова из фильма и цитирует аналогичныеинтервью, привезенные из Чечни.
Всё это – задесять минут.
Ничегоособенного не говорит. Радикальных заявлений не делает. Путина не упоминает ниразу. Даже не подчеркивает очевидное: что при нынешней власти реальнойстабилизации на Кавказе ждать не приходится.
В какой-томомент на пороге комнаты появляется тот самый «совок», слушает секунд тридцать,и глаза его начинают бегать. По стеночке он проходит в «президиум», и садится скраю. Микрофон переходит к Юре, он благодарит кинематографистов, благодаритэкспертов, предлагает открыть дискуссию…
И тут «совок» буквальновыхватывает микрофон у него из рук: «Ядолжен выразить протест против того, что здесь только что было сказано. Ядолжен заявить, что наш фестиваль не должен быть использован для политическихдискуссий. Здесь собрались зрители. Они собрались смотреть кино. Вы во что этопревращаете? Зачем вы поднимаете такие вопросы? Это не круглый столправозащитников! Это фестиваль «Сталкер»! Здесь речь идет об искусстве. Зрителипришли, чтобы с авторами фильма пообщаться. А вы? Вы своих правозащитныхподсадных уток в зал посадили! И не отрицайте! Какой обычный человек может воттак, из зала задать американским кинематографистам, которые, вообще, только чтос самолета, с Америки приехали, вопрос о том, есть ли в их фильме что-топохожее на российскую действительность? Да что они знают! Вы специально этоустроили! Сюда люди пришли, чтобы поговорить с авторами фильма, так и дайте имслово, а вы своим людям слово даете, чтобы они политические заявления делали,политическую дискуссии провоцировали! Пусть зрители скажут! Пусть авторамвопросы зададут. А о чем можно с авторами фильма говорить?» Он с надеждойобводит взглядом собравшихся… «Да толькооб одном! Понравился вам фильм или не понравился! Ничего больше автору неинтересно! Про проблемы с авторами не говорят!»
Не помню, что отвечаетведущий. Что-то безусловно правильное...
Захватывает абсурдпроисходящего. Поначалу-то не все поняли суть предпринятых после фильма неуклюжих «мероприятий» дляизбежания острой дискуссии в широкой аудитории. Но вот эта его речь, эта ничемне прикрытая паранойя, – это же раздевание догола! Ведь не чиновник, аорганизатор «Сталкера», «правозащитного кинофестиваля».
Какие-то людиподнимают руки.
Среди них – несколькоорганизованных ребят в хороших костюмах. Осуждают «правозащитный алармизм»: «Наше общество не равнодушно. Наше обществовсе знает. Все, что нужно знать о терроре, можно узнать по телевидению.Включите любой канал, и там будет что-то про террор. И нечего правозащитникамобвинять общество, нечего лезть на баррикады! И никто ничего не боится, у наснет страха! Авторы нам хотя бы ничего не навязывали, они про другое снимали, авы навязываете свою точку зрения!». В какой-то момент к «ребятам в хорошихкостюмах» подходит «совок», шепчет им, –мол, можно уже идти, дело сделано. Они выходят.
Дальше берутслово «свои».
Говорят о том,что нельзя обсуждать фильм, не обсуждая проблему. Что дискуссия после показатакого кино как раз для того и устроена, чтобы говорить о проблеме, искатьпараллели, анализировать чужой опыт.
Ближе к концувстает тоненькая темноволосая девочка, студентка режиссерских курсов. Онаблагодарит авторов за хорошее кино и говорит, что все понятно. Ведь если платаза то, чтобы смотреть такие фильмы, это отсутствие обсуждения, – то она,безусловно, готова платить. И незачем устраивать сцены…
Ей, наверное,лет двадцать пять, не больше. Я почему-то думал, что эти ребята, выросшие вдругих условиях, больше видевшие и узнавшие, должны быть по определению болееоткрыты и более свободны. Но она говорит вслух ровно то, что я говорил про себялет в пятнадцать, по знакомству пробираясь на закрытые кинопросмотры.
Наконец, Юра,как ведущий, дает последнее слово докладчикам.
Первая говоритЛокшина.
Отвечает на репликио «достаточности информации», о «неидеологизированности фильма», и «отсутствиив обществе страха».
Говорит, чтоавторы фильма, безусловно, пытались создать наиболее объективную картину,ничего не навязывать зрителю. Но ведь через весь фильм проходит один посыл: «необходимо разобраться в происходящем,узнать правду, не повторить ошибок». И ведь настоящее урегулированиеконфликтов, действительно, невозможно без рефлексии. Потому что все замолчанное,задавленное, не может быть «похоронено с миром», и в какой-то момент вспыхиваетвновь.
Обсуждениекачества новостных и аналитических программ на наших федеральных телеканалах нестоило бы потраченного на это времени., но что касается страха, – есть он илинет, – само то, что организатор фестиваля «Сталкер» здесь вертится от ужаса,как уж на сковородке, кричит, что, мол, «не допустит политические дискуссии» –и это в ситуации, когда о политике не было сказано ни слова! – говорит само засебя. И в завершение: «В нашем обществе страх даже сильнее, чем я раньше былаготова себе признать».
Ворожейкинаговорит о том же, – что, действительно, решение проблемы невозможно безузнавания правды.
В том же духе,только на примерах Перу и Америки, излагают Пако и Памела
«Совок» в этовремя буквально подпрыгивает на стуле. Сквозь звукоусиление слышен его шепот впрезидиуме: «Вы сейчас увидите, я скажу,я этого так не оставлю, я все объясню! Вы тут бизнес делаете на крови, а мы –настоящее дело, я сейчас всем докажу…».
И когда Юрабыло благодарит всех за интересную дискуссию, которая сама по себе указывает наактуальность фильма, «совок» буквально выхватывает микрофон: «Мы здесь делаем настоящее дело, мыпоказываем кино, а некоторые в своих целях нас пытаются использовать! Ониговорят про страх! Да они на страхе свой бизнес делают, на нем зарабатывают! Мыне позволим! Я здесь хозяин! Я говорю, что можно, и что нельзя! Распинайтесь насвоих круглых столах, где вы больше сорока человек собрать не можете! И несможете! А нас оставьте в покое! Мы специально в этом году не поставили впрограмму ни один фильм о тех проблемах, которые для нашего общества самыеболезненные! Мы не хотим ничего будоражить, а вы здесь про Чечню! Да оставьтеее в покое! Если вы оставите ее в покое, может, там мира немножко наступит, новы же не можете, вам же за это деньги платят! Ну ладно, у нас публика не дура!Она все понимает правильно!».
Надеюсь, чтопонимает. И понимает правильно. Сложно не понять. Но я сам только сейчаспонимаю, как люди панически боятся, Казалось бы – чего? Их ведь не убьют, неискалечат, даже не уволят с работы… Но они боятся так, что становится,действительно, страшно…»
*****
Вот,собственно, и вся давняя история.
Черновик этот былнаписан уже в командировке, «на Юге», да так черновиком и остался: по сравнениюс прелестями «контртеррористической операции», – нашей, не перуанской, – этотмосковский эпизод казался слишком мелким.
Мелким истыдным, – ощущение у многочисленных свидетелей и участников по выходе из залабыло, как если бы они стали свидетелями чьего-то физиологически неприличногопоступка, вспоминать о котором не хотелось.
«Ребята в хорошихкостюмах» – из каких-то тогдашних «куда-то идущих»: только что провалившись сЯнуковичем на Украине, наши политтехнологи взяли тогда подряд на борьбу с«оранжевой революцией» в России. Наверное, и на «Сталкера» послали – побороться.
Почему же тогдафильм не сняли с показа? Ответ – в том же комментарии о двух историях – теперешнем, с отказом от фильма о Насте, и том, давнем: «…"Сталкер" – трусы страшные. … какой-точеловек из оргкомитета (м.б. и самый главный) сначала сделал все, чтобы никтоне знал, где все это будет происходить, а потом сидел и следил, чтобы мы чегоне сказали. Отказать вообще он не мог, так как мероприятие делалось по просьбеФонда Форда, а он был одним из спонсоров фестиваля».
Да-да, тотсамый, – «самый главный», Степанов Игорь Юрьевич.
Которыйгенеральный директор обоих кинофестивалей. И «Профессия: журналист», иМеждународного фестиваля фильмов о правах человека «Сталкер».
Ну, про «правачеловека» выше им было сказано достаточно много, а «профессия»…
Ну что ж,какие фестивали – такие и журналисты.
Один товарищудивляется тому, что Анна Качуровская, корреспондент «Власти», говорит в интервью"Коммерсанту" (на видео с отметки 1:40): «Кашин – неПолитковская, Кашин – не Эстемирова, это совершенно другая, такая просто не политическаякакая-то и гражданская журналистика, а самая обычная, нормальная,цивилизованная». Но нормальная журналистика и правда должна бытьтакой.
А фильм про АнастасиюБабурову в Москве не покажут.
Тут, наверное,стоило бы развести какую-то мораль, но ее не будет, – я итак утомил читателямногословием. Наверное, потому, что профессия у меня другая, – не журналист.