Мы купили сиреневый сарафан, белые банты, тетрадки с далматинцами, большой желтый букет, письменный стол с лампой и собрались в первый класс.
Радость начала новой жизни была бы, наверное, полнее, если бы до этого меня не занесло преподавать спецкурс для факультета начальных классов педагогического университета. Видимо, лучше всего у этого факультета обстоят дела с методикой преподавания и «культурой речи», потому что об этом студенты готовы говорить бесконечно. Правда, в других областях знания, а, главное, по части осмысления окружающего мира я обнаруживала такие провалы, что больше всего испугалась попасть к ним в руки в качестве клиента. А потому при выборе школы из тех, что рядом с домом, главным было найти вменяемую учительницу.
Найдя таковую, мы пошли к ней записываться. Для проверки нас спросили, кто такой «вестник весны». Затем было родительское собрание, и мы сдали деньги на учебники, покраску стен и, кажется, новые шторы. Недавно родителей собрали снова, чтобы организовать прибивание папами вешалок и отмывание мамами полов. Сказали, что о программе начальной школы пока подробно рассказать не могут, потому что ждут октября, когда Путин подпишет «новое положение об образовании». Поинтересовавшись, как идут дела на форумах августовского педсовета, я выяснила, что там учителя начальных классов вообще ничего не говорят, словно у этой отрасли нет ни одной проблемы. В отличие от них, министр, конечно, не может не говорить в такое время, но понять его сложно — то ли готовит ресурсы для экономики, то ли хочет сделать нацию счастливой.
Зато много и понятно говорят родители. Они говорят о первых уроках своих детей, на которых демонстрировали волшебные опыты из физики и химии или показывали красивые картинки. А нам на собрании сообщили, что на первом уроке наши дети будут обсуждать Олимпийские игры. Правда, сначала не хотели обсуждать, «потому что наши выступают плохо». А потом все-таки решились, так как «наши стали выступать хорошо». Еще они будут говорить о 60-летии Великой Отечественной войны. И тут я наконец-то прониклась мыслью о том, что школа — это приобщение к гражданству, а Первое сентября — «обряд перехода», инициация, отказ от счастливого детства в пользу новой, государственно регламентированной жизни. А значит этот праздничный день будут символически загружать до самых краев, чтобы были и мирные успехи родины, и победа в священной войне — в общем, весь набор известных сюжетов. Так, чтобы наши «зайки», «кисы» и «солнышки» раз и навсегда поняли, где находятся и кому обязаны.
Я не имею ничего против Олимпиады, я ее даже несколько раз смотрела. А уж по поводу Великой Отечественной войны я в едином порыве с миллионами сограждан действительно исполняюсь чувством уважения и гордости. Тем не менее, после известия о содержании первого урока я испытала совсем иное чувство, и весьма знакомое: бессилие и неотвратимость происходящего, словно пришел оформлять документы в паспортном столе, бухгалтерии или загсе, а там очередь и не хватает нужных подписей. Потому что именно там ты не можешь не вступать в контакт и не играть по правилам, неважно, каким именно — очередей, печатей или гордости за страну. Это как раз тот редкий случай, когда государство вставляет свой чип непосредственно в мозги, обходя все контролирующие органы. Ведь телевизор можно не смотреть, даже на улицу можно долго не ходить, но не повести ребенка в первый класс никак нельзя. А там он неминуемо столкнется с системой нужных ориентиров, так и не успев понять, что его уже прокомпостировали.
Можно долго выяснять, что есть в данном случае «государство» и какие неведомые силы принимали решение — Московский департамент образования или педагогический совет школы. Но кто бы ни выбирал тему первого урока, все равно предпочтение отдается чему-то патриотическому типа «Как мы надрали задницу фашистам» вместо человечных сюжетов о летнем отдыхе или чудесах природы. И если кто-то полагает, что повод для национальной гордости находится не только там, где его продолжают искать, что у гордости этой нет ни хронологических, ни географических границ, что на первом уроке можно обойтись без знаковых тем и магистральных исторических сюжетов — то это его личные проблемы, не влияющие на «образовательный процесс».
В конце концов, пусть и война. Ведь можно говорить о ней иначе, чем это делается вот уже шесть десятков лет, если вспоминать не только марши победы, но и ужасы потерь, порой бессмысленных. И можно найти такой подход к Олимпиаде, который не поставит ее снова в ряд нашего победного «мирного фронта» только потому, что мы набрали достаточное количество медалей. Я была бы искренне рада узнать, что учительница — та самая, лучшая в районе — найдет новые слова, совсем не те, что «формировали гражданина» из меня на «уроке мира» в образцовой школе района. Но этого не произойдет. Наша система понятий и смыслов потрясающе стабильна, у нас все еще актуальны и «продажа родины», и «враги народа». А новым смыслам взяться пока неоткуда.
