Грэм Свифт выпустил свой первый роман в 1980 году, а через 3 года с выходом знаменитого «Водоземья» стал признанным классиком. С тех пор каждая его новая книга собирает разнообразные литературные премии, в том числе – Букеровскую («Последние распоряжения»). Свифт – член Королевского литературного общества и любимец критики; его романы переведены на 30 языков. Это пример писателя «до мозга костей» - персонаж, которого в современной культуре представить невозможно и который, тем не менее, успешно в ней существует. Юлия Идлис встрелитась с Грэмом Свифтом во время Книжного фестиваля в Москве, на который писателя пригласили представить русский перевод своего последнего романа – «Свет дня».
На Книжном фестивале вас преподносят как «живого классика». Как вы себя чувствуете в этой роли?
Ну, думаю, мне положено гордиться таким званием. Эта фраза звучит так, как будто ты уже умер, потому что «классики» - это писатели прошлого, а я надеюсь, что я все же писатель настоящего. Хотя да, я польщен таким определением.
И все же вас, писателя настоящего, очень интересует прошлое. В ваших романах мало модных примет современности – рекламы, ТВ, кино, - а ваши герои постоянно занимаются исследованием истории – личной, семейной, социальной. Как это сочетается с образом современного писателя?
Знаете, роман вообще не слишком современная вещь. Чтобы написать роман, нужно время, и чтобы прочитать его, нужно время. Я пишу роман два-три года; за это время мир вокруг меняется. Поэтому то, что я пишу, не может быть современным. Современная вещь – это журналистика, она буквально занимается сегодняшним днем. А роман делает нечто более важное: отражает сегодняшний день, помещая его в контекст времени, истории. Современная культура говорит: ты существуешь здесь и сейчас. Но человек никогда не существует только «сейчас»: у всех есть прошлое, с годами его становится все больше, и роман это прекрасно показывает. Я стараюсь писать именно об этом – о вещах, которые принадлежат любому времени.
В начале карьеры вам пришлось преподавать, чтобы зарабатывать на жизнь и иметь возможность писать. А сейчас писательство окупается? На что вы живете?
[Указывая на стоящий рядом стол] Это дерево, да? Я по дереву стучу?
Думаю, это пластмасса.
Ну все равно, постучим по дереву: сейчас я живу только на доходы от литературы и живу так уже несколько лет.
С какого момента?
Роман, который все для меня изменил, - «Водоземье», он вышел в 1983. С этого момента – не сразу, конечно, - я начал понимать, что с некоторым риском могу жить, занимаясь только литературой. До этого лет 20 я был начинающим писателем, которому надо было научиться писать и кроме того как-то зарабатывать на жизнь, в том числе преподаванием. Думаю, мне очень повезло, но я это заслужил и сейчас пожинаю плоды своего труда: где-то середины 1980-х я зарабатываю только литературой.
А как именно писатель зарабатывает деньги? Здесь есть система?
Ну, все, что нужно сделать, - продать книгу издателю. Я продаю книги через моего агента, в нашей стране так принято. Не знаю, есть ли литературные агенты в России…
Очень мало.
А я работаю с агентом около 15 лет, он служит посредником между мной и издательством. Вы продаете книгу издателю, он платит вам аванс – какой-то процент от предполагаемой прибыли вашей книги, - а потом, когда реальная прибыль превышает выданный аванс, вы начинаете получать авторские отчисления.
Конечно, помимо написания книг есть масса других вещей, на которых можно заработать. Многие писатели – хорошие журналисты и пишут для разных газет, особенно молодое поколение. Но это совсем не мое, я очень редко писал в газеты. Я действительно только писатель, причем по большей части романист, и у меня все равно не хватает времени ни на что другое.
Ваш агент как-то влияет на то, что и как вы пишете? Например, заставляет вас писать больше и быстрее?
Некоторые агенты так и делают, но не мой. Когда я пишу новый роман, агент читает и обсуждает его со мной, но он ведь не редактор, чтобы вносить изменения в текст. К тому же в моем случае агент – мой хороший друг, и мы видимся по сотням разных поводов помимо моих романов. А в работе с издателями он очень важная фигура и, конечно, берет процент. Но это стоит того.
Вы профессиональный писатель, зарабатываете этим на жизнь. Вы пытаетесь «продать» свой роман будущему читателю, когда пишете его?
Совершенно не пытаюсь. Не думаю, что мне бы это удалось, даже если бы я захотел. Я написал 8 романов и все еще не знаю, откуда что берется. Это непредсказуемо. Я просто пишу то, что могу написать, и надеюсь, что другие люди захотят прочитать это. В любом случае, я не стремлюсь написать бестселлер: мне достаточно читателей, которые у меня уже есть. Никогда бы не стал чесать затылок и думать, как угодить всем читателям вокруг: думаю, что это верный способ написать плохую книгу.
Но многие писатели пытаются манипулировать читательским интересом. В наши дни на писателя все сильнее давят издатели и окружающие, стремясь заставить его написать книгу, которую вроде бы хочет публика. Но очень часто они ошибаются: к тому времени, как книга написана, публика уже хочет чего-то другого.
И все же вы известный человек: вам дают премии, вас приглашают на фестивали, вас переводят… Писатель может стать звездой?
Не так, как в Голливуде, нет. Писателю повезло, если его опубликовали, хотя он для этого и работал; потом, если он будет работать еще больше и ему снова повезет, он сделает себе имя. Писатель не может стать звездой, но известным человеком – вполне.
Когда я начинал, писатели были невидимками, как и читатели. Встреча писателя и читателя посредством книги была невидимой, интимной. Это до сих пор так, но сейчас писателей все же видно: их приглашают на разные проекты, их видят на фестивалях, например, на чтениях… И все же в каком-то отношении мы остаемся невидимками. Могу с радостью сказать, например, что никто не узнает меня на улице.
Два ваших романа экранизировали: «Земля воды» - фильм с Джереми Айронсом - и «Последние распоряжения»…
Вообще-то три: из моего второго романа “Shuttlecock” тоже сделали фильм, но, к счастью, его так и не показали, поэтому давайте притворимся, что я этого не говорил.
Нет уж, расскажите, как было дело.
Ну, фильм по этому роману снимали в очень искренней манере, но результат получился ужасный; в прокат он так и не вышел, чему я очень рад. Я его видел, там играл Алан Бейтс, и я думаю, что он разделял мои чувства. Это было плохое кино, и оно отправилось на кладбище плохого кино. А вот две другие экранизации оказались вполне приличными.
Вы принимали участие в съемках?
Нет. Как я уже сказал, я писатель, а не сценарист или кто-то еще. Меня спросили, не хочу ли я написать сценарий, но я довольно быстро отказался. Мне кажется, тут важен свежий взгляд на материал романа. Когда снимали «Последние распоряжения», я просмотрел сценарий, написанный режиссером, и кое-что в нем изменил. А в «Водоземье» вообще ни к чему не прикасался.
Каждый третий фильм сейчас – экранизация. Вам не кажется, что визуальные формы – кино, телевидение – оттесняют книгу на второй план?
Да, мы живем в мире экранов. Возможно, из-за этого страница со словами оказалась под угрозой; но я все-таки верю в те возможности, которые она дает. Естественно, я не против экранизаций моих книг, но мне кажется, что книга первична, а фильм вторичен. Любой фильм оказывается намного меньше книги, потому что с помощью слов на бумаге можно сделать намного больше. Читатель видит вещи, которые невозможно показать на экране, и видит их по-своему, а не так, как диктует ему режиссер.
А Интернет? Это и слова, и экран одновременно. Какие у вас отношения с Интернетом?
Как у всех или почти у всех, у меня есть компьютер, и я захожу в Интернет. Хотя пишу я до сих пор ручкой на бумаге. Это самый лучший и самый быстрый способ.
Правда?
Да, самый короткий путь из сознания к странице – это ручка и чернила. Компьютером я пользуюсь на последней стадии, уже когда редактирую написанный текст.
То есть вы все перепечатываете?
Да, несколько раз. Я и ручкой все переписываю по несколько раз, много меняю. На каком-то этапе мне нужно посмотреть, как текст выглядит в напечатанном виде, и тогда я заношу его в компьютер, а потом снова переписываю, и т.д.
Трудно представить, что в третьем тысячелетии можно писать таким способом, при всех разговорах о том, что книга мертва…
Мое отношение к книге – смесь пессимизма и оптимизма. Я согласен, что книга находится под угрозой, но не думаю, что ее можно вытеснить. Вы берете ее в руки, читаете где угодно, так, как вам хочется, в любое время, листая страницы туда и сюда; знаете, я все еще уверен, что это лучшая из существующих форм языка. Картинки на экране не так эффективны в этом отношении и не так интимны, как книга. Так что я не думаю, что книга умерла; она просто борется с сильными конкурентами.
